Искать живых — почти бесполезно. На шестой день после землетрясения в пострадавший пакистанский город Музаффаробад стягивается тяжелая техника. Разбирать завалы теперь будут, не прислушиваясь к голосам из-под земли.
— Жаль тех, кто еще жив, — такие точно есть, но мы бессильны, — разводят руками спасатели. — Площадь разрушений очень большая. А людей не хватает.
Эти горькие слова подтверждает и президент Пакистана Мушараф. Он извинился перед нацией за то, что власти не сумели должным образом организовать спасение.
Несмотря на то что помощь пакистанцам оказывает весь мир, обследовать каждый метр завалов спасатели не в состоянии. А голосов, шорохов и стуков из-под раскореженного бетона уже не слышно. Достают только трупы. Их складывают вдоль дороги, накрывая белоснежной простыней. Но от мух, которые тут же слетаются на трупный запах, простыни уже не кажутся свежими. Тошнотворный запах обволакивает весь город — под завалами еще слишком много людей.
В ночь на четверг Музаффаробад тряхнуло еще дважды. Каждый толчок был силой не менее 4 баллов. Это явление называют автошоком — остаточная реакция после сильного землетрясения. Земля как бы еще не успокоилась и продолжает “вздрагивать”.
Группа наших спасателей и несколько журналистов как раз в это время работали на развалинах одной школы — их попросили проверить место, где еще могли оставаться живые дети. Вроде бы оттуда слышались какие-то звуки. Лабрадор Рэм шустро обнюхивал арматуру, когда уцелевшая часть школы вдруг задрожала. Зазвенели стекла. Ноги подкосились сами собой. Земля загудела… Только Рэм не обратил никакого внимания на земные возмущения — он-то чувствовал, что в этот раз ничего страшного не произойдет. Собаки чуют опасность хорошо, а автошоки — вещь обычная.
В школе в этот раз никого не нашли. Основная работа теперь вообще ложится не на спасателей, а на медиков. Причем на российских, поскольку медпомощь тут до приезда нашего аэромобильного госпиталя оказывалась на слабом уровне — местные врачи могли разве что таблетку предложить.
Вот мимо на носилках проносят девочку лет двенадцати. Рядом семенит переводчик с языка урду на английский.
— Покажи, где тебе больно? — спрашивает ее по-русски медсестра. Девочка и без перевода понимает и указывает пальцем на правую ногу выше колена.
Медсестра просит журналистов-мужчин выйти из лечебного модуля — женщины не могут оголять части тела (даже руки) в присутствии представителей сильного пола.
— Здесь еще ничего, — делится опытом доктор Александр Иванюсь. — Вот когда мы в Афганистане работали, нам приходилось устраивать отдельно женские и мужские дни… Вообще, к нам сейчас идут больные со всего города, потому что им больше некуда идти. Больше всего людей с переломами и гнойными ранами…
За первые полдня работы наши врачи приняли более ста человек. Есть и те, кто обращается с бронхитом, простудой, просто высокой температурой. Кстати, это первый признак холеры. Говорят, один больной с подозрением на эту заразу уже есть.
— Существует ли угроза распространения эпидемий?
— Здесь может быть все что угодно. Работаем вплотную с местными эпидемиологами, и пока ничего такого не зарегистрировано. Но случиться может в любой момент — от холеры до чумы.
— Какие медикаменты вы используете?
— Мы тут впервые опробовали приборы очистки крови, — говорит доктор Иванюсь. — Раньше его применяли только в стационарных условиях, а в таком аэромобильном госпитале — впервые.
Этот прибор применяется при синдроме сдавливания — когда человек долгое время лежит чем-то придавленный, у него могут отказать почки из-за плохой циркуляции крови.
Единственное, что плохо, — наш госпиталь не рассчитан на большое количество больных, поскольку изначально перед ним ставились только “оперативные” задачи: оказывать первую помощь раненым и готовить тяжелобольных к отправке на “большую землю”. Теперь же нашим медикам придется работать за всех. Других медучреждений в городе не осталось.
