Как убить Басаева

— знает корреспондент “МК”, поучаствовавший в закрытых антитеррористических учениях

12 декабря 2005 в 00:00, просмотров: 314

— Он точно мертв? — спросил боец в маске своего товарища.

— Конечно! Она ему всю башку продырявила. Вон шесть отверстий во лбу. А говорят, женщины в голову не стреляют…

Неуловимый Шамиль Басаев, лидер чеченских боевиков, за голову которого спецслужбы сулят 300 миллионов рублей, валялся в углу с кучей дырок в “зоне 4” — зоне смертельного поражения. Это я его убила. Правда, “мой” Басаев — только картонная копия оригинала...

В Подмосковье прошли закрытые антитеррористические учения спецназа МВД. Корреспонденту “МК” удалось не только подсмотреть маневры, но и поучаствовать в “освобождениизаложников”.

Задача группы — освободить заложников из захваченного террористами роддома. Боевики — повсюду. Сколько их — неизвестно. Сколько заложников — тоже.

Роль захваченного здания исполняет специальный “дом-тренажер”. Все его два этажа напичканы картонными людьми — террористами и заложниками.

Каждый боец занимает свою позицию и ждет команды. Руководитель операции дает условный знак, и спецназовцы со всех сторон врываются в помещение.

Я тоже врываюсь, только в дверь — в отличие от “коллег”, которые предпочли окна и всякие задние ходы. У меня в руках — настоящий ПМ — пистолет Макарова, только с резиновыми пулями. Держу его наизготовке. Ну где он, мой первый террорист?

Врываюсь в какую-то комнату и вижу… Шамиля Басаева. Его лицо нельзя спутать ни с каким другим. Вот так “повезло”.

Басаев был картонный, но от его взгляда у меня побежали самые настоящие мурашки. Понимаю, что медлю, но сделать ничего не могу. В реальной ситуации эта медлительность стоила бы мне жизни. И я… закричала. И тут же начала стрелять. Целилась в голову. Разрядила всю обойму. И попала прямо в “зону смертельного поражения” — лицо Басаева поделено линиями на зоны, чтобы наглядно видеть: убит человек или только ранен.

Это был единственный террорист, “заваленный” мной в первый день учений. Но какой! Тем не менее было немного не по себе, что все остальное — и самое основное — сделали мои товарищи.

К тому же оказалось, что я, нервно стреляя, зацепила заложников и даже своих коллег. “Убила” одну беременную женщину…

“Я убила вашу жену…”

— Задачу ты выполнила. Только вот, к сожалению, и заложницу ты положила, — сказал спецназовец, рассматривая продырявленное изображение беременной женщины. — Будешь писать 12 писем ее мужу. С объяснениями и извинениями.

Какие письма? Я же убила ненастоящего Басаева и — случайно! — ненастоящую заложницу. Это же всего-навсего картонка!

— Это здесь — картонка. А там — живые люди, — поучает командир. — Запомни раз и навсегда: ни за что, ни при каких обстоятельствах ты не должна цеплять заложника. Ты можешь упустить боевика или сама попасть под огонь, но мирный житель должен остаться цел и невредим.

В учебном центре спецназовцам эту мысль внушают как “Отче наш”. Вечером в казарме командир заставил меня написать двенадцать писем мужу “картонки”. Помимо меня соболезнования писали еще два бойца, которые уже не первый день служат в элитном подразделении, но тем не менее они тоже зацепили заложников. Правда, в отличие от меня, ни один из них не “убил” мирного жителя, а только “ранил”.

Над первым письмом думаешь очень долго. Все-таки трудно писать в никуда, зная, что адресат мнимый. Но, когда делаешь это в пятый или шестой раз, нереальный адресат потихоньку “оживает”. Начинает казаться, что ты действительно лишила кого-то жены, матери, сестры… И тогда становится невыносимо тяжело, ночью ты не можешь уснуть и мысленно просишь прощения.

Вот что получилось у меня в двенадцатом письме:

“Здравствуйте, Евгений.

Меня зовут Ирина. Мне трудно с вами говорить, но я должна, потому что я убила вашу жену.

Это произошло во время хода спецоперации по освобождению заложников. Роддом, где находилась ваша беременная жена, захватили боевики.

К сожалению, я стала не спасителем, а ее убийцей. Вашу Лену схватил террорист и угрожал ей пистолетом. Я должна была убить террориста, но, к сожалению, промахнулась. Я не понимаю, как это случилось… Террорист в момент выстрела дернулся и закрыл себя вашей Леной. Теперь ее нет, и ребенка тоже нет.

Мне очень нелегко с этим жить. Понимаю, что мои объяснения и соболезнования вряд ли облегчат ваше горе, но поверьте, я тоже страдаю из-за того, что сделала. От всего сердца прошу у вас прощения.

Простите…”

Эти письма бойцы бросают в специальный ящик с надписью “Письма родственникам раненых и убитых прохожих”. К концу обучения он был полон.

Выстрел по своим

Волшебная наука — психология. На второй день учений от моей руки никто из мирных граждан, захваченных в заложники в роддоме, не погиб. И прежнего оцепенения как не бывало.

Точно так же, как вчера я расправилась с Басаевым, сегодня стреляю в Хаттаба, который угрожающе направляет на меня автомат. Он далеко, поэтому слегка промазываю — террорист только ранен в живот. И ранение не смертельное. Никудышный я боец. Впрочем, может, это даже лучше — потом его можно будет допросить.

Пока араб корячится в судорогах на полу, я продвигаюсь дальше, в глубь роддома. Нервы натянуты как струна. Палец на спусковом крючке. Учения уже перестают казаться учениями. Потихоньку приходит леденящий инстинкт самосохранения.

Прохожу один лестничный пролет... В памяти всплывают картины из фильма “Чистилище”, когда бойцы спецназа ГРУ буквально по ступеньке завоевывали грозненскую больницу…

Снова — террорист. Реакция мгновенна — в него я выстрелила шесть раз. Нужно сменить обойму. Достаю из “лифчика” (так на военном жаргоне называется “разгрузка” с боеприпасами) новую и перезаряжаю пистолет. Стрелять я должна метко, экономя патроны, потому что они не бесконечные.

Иду дальше. Открываю дверь какой-то комнаты…

Очень страшно открывать дверь в неизвестность. Кто там — свой, чужой? На этот раз оказался свой. Но я настолько напряжена, что стреляю и в него… Благо только “ранила”.

Мне пришлось “всамделишно” тащить бойца в тыл, за оцепление. Нести раненого товарища с поля боя не так уж и просто. Сначала все мои попытки сдвинуть тело хоть на сантиметр потерпели неудачу, пока он сам мне не помог.

— Брось, сестричка, не донесешь! — пошутил “раненый”.

Когда я с горем пополам все-таки выволокла бойца на улицу, там уже в ряд лежали двое “раненых” спецназовцев и один “убитый”.

Интересно, откуда взялись потери, если мишени картонные? Неужели другие, как и я, случайно постреляли своих?

Оказалось — нет. Просто в лоб каждого “боевика” — чудо техники! — вмонтирована видеокамера. А в специальной комнате сидит оператор, который видит все события глазами террористов на мониторах. Он-то и может “убить” неумелого бойца. Кстати потом, при “разборе полетов”, мнение оператора считается приоритетным, он оценивает действия спецназа наравне с командиром, который каждому объяснил его ошибки.

Мне досталось за то, что держала палец на спусковом крючке. От этого часто бывают выстрелы в спину своими по своим.

Теория и практика

После четырехчасовой тренировки в “роддоме” нас загоняют в класс на теоретическое занятие. Сначала объясняют, что во время спецоперации нельзя пользоваться лифтами.

— А что вы думаете? Однажды группа разделилась, одни побежали по лестнице, другие решили облегчить себе задачу — поехали на лифте и застряли. Уррроды! — горячится преподаватель. — Так что повторяю: не расслабляться!

В классе развешивают плакаты с видами анатомического строения человека, а к преподаванию приступает самый настоящий медик. Он рассказывает, в какое место эффективнее всего бить, чтобы уничтожить противника. А после урока бойцов отвозят в морг — для натуральности. Так лучше запомнить. Там им показывают ранения на настоящих трупах. К счастью, мне этого “урока” удалось избежать.

От теории снова переходим к практике.

Впереди — еще одно экстремальное занятие. Освобождение заложников из автобуса. На этот раз пострадавшие — дети.

Красивый красный автобус, с кожаными сиденьями и комфортной водительской кабинкой, весь напичкан изнутри одинаковыми мишенями камуфляжного цвета — аж в глазах рябит. Но одинаковые они только на первый взгляд. Хоть и маленькое, но отличие есть: в нашивках на рукавах. Тут главный секрет в том, чтобы за долю секунды разобраться в системе “свой—чужой”.

Главный у захватчиков — снова Басаев. Этот супостат (именно так бойцы называют боевиков) не случайно фигурирует во всех учебных операциях — “чтоб злости больше было”.

По команде бойцы выбивают стекла в автобусе, как-то необычайно ловко запрыгивают внутрь: шумят, гремят... Потом все затихает. Начинается эвакуация мальчиков и девочек.

Школьников освободили на “пятерку” — ни одной “своей” мишени не задели и всех супостатов перебили.

А вот автобус жалко. Вмиг хорошую вещь испортили…

Ну так дело стоит свеч.

Отряд не заметил потери бойца

Дальше — полоса препятствий.

Это несколько километров серьезных преград: завалов, минных растяжек, высоких заборов, которые нужно преодолеть за определенное время. Такой полосы нет нигде в России. На нее даже смотреть страшно.

Испытание начинается с трехметрового бетонного забора. Понимаю, что мне его никогда не форсировать, поэтому обхожу первое препятствие боком.

Дальше — настоящий ужас для тех, кто боится высоты. Нужно пробежать по тоненькому бревнышку на высоте трех метров, а потом прыгнуть в имитатор окна.

С пробежкой я худо-бедно справилась, а вот окошка забоялась. Спрыгнула вниз, руки трясутся, дыхание ни к черту. Так что за дальнейшим ходом событий, к своему стыду, мне пришлось наблюдать снизу. А бойцы-то все уже за окном, бегут дальше.

Но и у них не обошлось без потерь.

Требовалось по канату влезть на десятиметровую стену — это что-то из области фантастики. Один из спецназовцев, молоденький парень, долез почти доверху, но руки не выдержали напряжения и отпустили канат. Воин полетел вниз прямо с десятиметровой высоты. Двойной перелом бедра…

После адской стены спецназовцев ожидал “рукоход”. Это горизонтальная лестница, которую необходимо преодолеть, перебирая руками. И тут — снова потеря. Крепкий вроде парень сорвался и сломал ребро. Он даже не кричал от боли. Его унесли. Травма оказалась серьезной: сломанное ребро могло пробить легкое.

А отряд не заметил потери бойца и продолжал путь по полосе...

Кстати, в полосу препятствий входят и так называемые “тактические комнаты”. Они построены по образу и подобию домов на Северном Кавказе: высокие массивные заборы, несколько подвалов, особая архитектура. Точно как в Чечне.

— А где у нас еще “чистят”? — ответил на мой немой вопрос боец.

…Преодолев все препятствия, грязные, но довольные спецназовцы усаживаются прямо на землю и переводят дыхание.

— Ну что, сынки, учитесь, пока я жив, — гордо сказал командир и рванул на полосу.

Мы только молча глазами сопровождали его ловкие движения. Он преодолел все препятствия за 3 минуты 27 секунд. Это рекорд. Потому что за его плечами — Абхазия, Чечня, Дагестан… Там за эти минуты можно было пять раз умереть самому, а можно было и убить Басаева. И спасти много жизней.

— В 92-м мы его уже окружили, но приказ на ликвидацию так и не поступил. Нам тогда велели отступить.

…Приказ на уничтожение боевика такого уровня всегда поступает сверху.

Такие учения проводятся нечасто — для спецназовцев это своеобразный экзамен. Они готовятся к нему, ежедневно оттачивая свое мастерство. Чтобы в любой миг быть готовым убить Басаева.