Счастливый человек! Он был знаком с Анной Андреевной Ахматовой. Иосиф Бродский считал его своим учителем, посвящал ему стихи, ценил поэтический дар: “Рейн — элегик, но элегик трагический”. Поэт оказался на тектоническом разломе старого миропорядка, когда трудно уцелеть и сохранить свою душу. Рейн ни в чем не изменил себе. Ему сегодня — 70, а своим недостатком он считает легкомыслие.
Природа наделила поэта широкой душой, талантом общения, уберегла от постыдной зависти и недоброжелательства. Память сердца позволяет ему до сих пор черпать вдохновение в прошлом, благодарить судьбу за незабвенные годы дружбы даже с теми, с кем разошлись дороги. Он терял любимых женщин и друзей, пил горькое вино разлуки и вновь возрождался для творчества, для путешествий, для дружеских встреч.
Евгений по-прежнему предан любимой женщине — своей Надежде. И она, Надя Рейн, преподнесла мужу фантастический подарок к юбилею — составила и издала его поэтическую книгу “Мой лучший адресат”. Она альбомного формата, классического наполнения и современного дизайна (художник Андрей Бондаренко). Суперобложка поистине уникальна — это большой конверт давнего письма Бродского Рейну из Якутска, где Иосиф работал в геологической партии. Конверт с зарисовками и портретом опального поэта, сибирского странника. Сюрпризы — на каждой странице новой книги.
Надежда Рейн: Книгу эту я задумала после смерти Иосифа. В нашем домашнем архиве сохранились его письма, записки, стихи. В отдельный файл я стала собирать все это богатство. В книгу включила стихи Рейна, посвященные Бродскому, поэмы, героем которых он был, стихи общим друзьям. Как драгоценность, мы хранили рисунки Бродского, шутливые поздравления, разные почеркушки на письмах.
Любопытно поздравление Бродского Наде Рейн: он нарисовал образ большой вальяжной кошки и маленькой мышки. И написал: “Мышь для кошки — наважденье и подобие мишени. Кошка — Наде в день рожденья. Мышка — alter ego Жени”.
— Теперь, Евгений, твоя жизнь полнее. Давай припомним молодость поэтов. Впервые напечатана в новой книге твоя поэма “Глаз и треугольник”. Почему, написанная давно, она пролежала так долго в столе?
— Да, с тех пор прошло почти 40 лет. И действующие лица этой поэтической драмы превратились просто в литературных героев. И сейчас уже можно отдать ее на суд читателям.
И хотя Рейн отказывается называть прототипы героев поэмы, но читатель может предполагать. Глаз — это же автор, он же Франт. В поэме очень узнаваем неназванный рыжий Бродский. О двух других сторонах треугольника можно догадаться. “Фаворит, жокей, насильник” чем-то главным совпадает с Дмитрием Бобышевым, каким он предстал в собственной книге “Я здесь”, где хвастается тем, как увел Марину Басманову от Бродского. А лирическая героиня, очевидно, сама Марина.
В книге повторяется портрет красивой особы с вечной печалью на лице, на этом рисунке Бродского, вероятно, тоже она.
— Бродский чутко реагировал на твои письма и стихи. Ты помнишь наизусть его шутливую реакцию на твою строку “мой лучший адресат” из стихотворения “В Новой Англии”?
— Там смешная и точная игра созвучий: “Твой лучший адресат/с утра выходит в сад./Лица его фасад/немного волосат./В мозгу его пассат/взор звездно-полосат”.
— Расскажи о странном предсказании, которое услышал Бродский еще в 61-м году.
— Совсем недавно Надя обнаружила в коробке с письмами Ильи Авербаха еще одно письмо Бродского, то самое, из Якутска, 1961 года, конверт которого вынесен на обложку. Письмо начиналось так: “Хиромант и некрещеный человек М.К. предсказал мне земное существование до 55 лет…” М.К. — наш общий с ним приятель Михаил Красильников, человек искусства, увы, уже тоже покойный. О подробностях этого предсказания нам уже не узнать. Но оно сбылось.
Рейн, человек страстей, написал свою “Науку любви”, подобно Овидию. Эта давняя поэма напечатана в новой книге. Судя по рисунку, Бродский, без сомнения, был знаком с поэмой, обращенной и к Древнему Риму, и к нам, грешникам.
* * *
— Женя, вы с Надей только что вернулись из США. Кто вас принимал? Где прошли твои поэтические вечера?
— Пригласила Бруклинская публичная библиотека, одна из самых крупных в США. Выступал я в Нью-Йорке, Бостоне, Кливленде, Балтиморе, Филадельфии. В университетах Корнеля, Дартмута, Тусона, затем в Лос-Анджелесе и Сан-Диего.
— Твоими слушателями были наши бывшие соотечественники?
— Не только русское зарубежье, были слависты, учащиеся университетов.
— Твоя жена очень любит читать стихи Рейна. Что она читала на этот раз?
— Наизусть читала поэму “Алмазы навсегда”.
На заокеанских вечерах Рейн читал и новые стихи. В них он в меру сентиментален, но и со слезой он не изменяет своему неунывающему озорству: “Опять я стану врать или дурить./ Припоминать катрены Гумилева./ Нам остается только ждать и жить./ А жизнь — вот здесь. Она на все готова”.
Длительное путешествие утомило поэта, и неизбежен спад настроения. Хандра выталкивает из глубин несправедливые, самоедские строки: “И кажется мне, что я дошел до лимита…”
Не говори так, Рейн. Твое природное жизнелюбие все равно возьмет верх, и читатели вместе с тобой улыбнутся: “И бабы еще интересны,/И в пору еще костюмы,/И есть адресок на Пресне,/Где можно прилечь без шума”.
С этой самой Пресни “МК” шлет сердечные поздравления юбиляру. И декламируем слова лирического героя Рейна: “Неси свой крест, люби свою жену,/еще дыши воздушным перегаром/вина и солнца, ночи и судьбы”.
