Самое удивительное, что есть на Николоямской улице, скопилось на верху горы, где все вокруг отмечено печатью старины. Не взорвали самую большую за Яузой церковь, напоминающую Елоховский собор. Кто ее строил — неясно, хотя появилась она сравнительно недавно, в царствование Николая I. Не доломали старинный храм Алексия-митрополита. Маячит каланча Рогожской полицейской части. Прижались друг к другу палаты и особняки, достойные центра.
Выше всего кресты церкви в честь Сергия Радонежского. О нем всегда вспоминают не только по праздникам в честь святого, но и когда заходит речь о Куликовской битве. На смертный бой игумен Троицкого монастыря послал двух богатырей — монахов Пересвета и Ослябю. Вняв Сергию, русские князья, забыв распри, объединились и во главе с Дмитрием пошли к Дону, откуда тот вернулся с титулом Донского.
Крестили Сергия Радонежского под именем Варфоломея. Его семья жила у Радонежа. Варфоломей с братом Стефаном срубил в чаще избушку на том месте, куда сейчас со всего мира едут, чтобы увидеть великолепие Троице-Сергиевой лавры. Сергий ввел общежитие монахов, реформировал Русскую православную церковь, его племянник основал Симонов монастырь, где похоронили Пересвета и Ослябю, героев Куликовской битвы.
Называю самых знаменитых русских людей эпохи Дмитрия Донского, а увидеть в Москве можно разве что их могилы. Памятника никому в столице государства Российского нет. Статуя Дмитрия Донского пылится в мастерской скульптора. Наша комиссия по монументальному искусству принимает массу решений, а тому, кому надо в первую очередь воздать должное, — монументов нет.
Умирая, митрополит Алексий умолял Сергия занять кафедру, но тот не захотел сменить монашеское одеяние на роскошное облачение, жить и править в Кремле. Ему приписывают слова: “От юности я не был златоносцем, а в старости тем более желаю пребывать в нищете”. В честь Сергия Радонежского в старой Москве воздвигли собор в Петровском монастыре, пять церквей. Одна сохранилась в Крапивинском переулке. Другая церковь высится в Рогожской слободе. При тотальном ограблении в 1922 году из нее вывезли 57 пудов серебра, столько, сколько из храма Христа и собора Василия Блаженного, вместе взятых. Поразительно крупный храм!
Утварь церковную в 1812 году удалось спасти от французов, закопав в земле. Все остальное пограбили и пожгли. Деньги на восстановление дал статский советник Смольянский, пожертвовавший все личное состояние. Расписал стены известный в XIX веке московский изограф Рогожкин. Редко где увидишь такое обилие позолоты в сочетании с затемненными красками, придавшими головокружительному пространству своеобразие и святость.
Столь большой храм сооружался на окраине, в слободе, где веками селились старообрядцы, избегавшие церквей, реформированных патриархом Никоном. Чтобы раскольников вернуть в лоно канонической веры, во дворе Сергия Радонежского за церковной оградой в конце XIX века соорудили просторный зал с иконостасом. Как писали “Московские церковные ведомости”: “Здание выстроено в два света, отличается обширностью — вместимость его 1000 человек”. Сюда зазывали народ для проповедей и концертов духовной музыки. Церковь на месте, а “здания в два света” за церковной оградой я не нашел.
Храм славился древними иконами. Служба в нем шла строго по уставу. Пел в упоении под высокими сводами хор слепых. Так продолжалось двадцать лет и после Октябрьской революции, когда вокруг закрывались и разрушались церкви. Терпение советской власти иссякло в 1938 году. Иконы, как дрова, жгли на костре во дворе. Много лет под опустошенными сводами в мастерской Художественного фонда ваяли бюсты вождей. Лет сорок назад я сдал в подвал церкви старый телевизор, получив взамен талон, дававший право купить новый в кредит с первым взносом в три рубля.
Сейчас трапезная сияет позолотой окладов, напольных подсвечников и лампад, где горит огонь. В золоченом киоте сияет икона “Утоли моя печали”. На другой особо чтимой иконе мне показали мощевник, где под стеклышком хранится прядь волос Иоанна Кронштадтского. Реставрация продолжается. Не заполнен образами высокий иконостас под куполом, откуда свисает огромное паникадило.
Иной выглядит церковь Алексия-митрополита, умершего 12 февраля 1378 года. То был черный день Москвы, в летописях и памяти сохранилась не только точная дата смерти, но и дела этого великого митрополита. Публичная жизнь Алексия началась после пострижения в монахи. Поражал современников ученостью, пройдя курс у греческих монахов, мудростью, способностью убеждать и усмирять, казалось бы, непримиримых врагов. Управлял Москвой, пока подрастал малолетний князь Дмитрий, служил его духовником. Князь и митрополит настояли, чтобы инок жил в Кремле, настолько нуждались они в его участии в светских и церковных делах.
Алексий убедил Дмитрия построить каменные стены Кремля. Основал Архангельский собор, Андроников монастырь в Москве. Обладал редчайшим даром природы исцелять наложением рук, подобно Христу, известным в разных странах феноменам и жившей в наши дни питерской целительнице Нинель Сергеевне Кулагиной. Ее “феномен К” годами исследовали в Институте радиотехники и электроники Академии наук СССР, чему я был свидетель. И признали как реальный факт.
Алексий, приехав по просьбе хана в Золотую Орду, исцелил его любимую жену, вернул ей зрение. В благодарность за чудо хан вернул русским татарский Конюшенный двор в Кремле, где Алексий основал Чудов монастырь, разрушенный Сталиным. Его сестры основали Алексеевский монастырь в Москве. Церковь Алексия-митрополита сломали в Глинищевском переулке. Сохранилась одна на Николоямской улице.
В старой Москве на всех углах почитали любимца народа Николу-угодника — чудотворца Николая Мирликийского. Сотни престолов посвящались Христу, Богоматери, евангельским апостолам и библейским пророкам, мученикам, погибшим за веру в Римской империи. Подобной чести удостоились и живший в Москве митрополит Петр, причисленный к лику святых по настоянию Алексия, Сергий Радонежский. И митрополит Алексий, чей храм чудом сохранил стены в Рогожской слободе. По преданию его заложили на месте, где останавливался Сергий, приезжавший в Москву наблюдать за строением Андроникова монастыря.
В церкви Алексия-митрополита три престола, главный посвящен Федоровской иконе Богоматери. Федоровский образ Марии относится к числу наиболее чтимых на Руси, где первой является Владимирская, принесенная в Москву из Владимира.
Несколько лет назад храм Алексия-митрополита казался каменным обрубком, без колокольни, барабана, куполов и крестов. Его звоннице вернули золоченую главу, фасадам придали былую окраску и вид в стиле барокко. Построена церковь в царствование Елизаветы Петровны, когда в архитектуре господствовал этот стиль. Поражал выполненный в том же стиле иконостас, где иконы Рождества Христова и Деисус датировались XVI веком. Иконостас и росписи завораживали знатоков древнерусского искусства, восхищали Аполлинария Васнецова. Художник убеждал, что они заслуживают исключительного внимания. Не помогло храму мнение певца древней Москвы.
Войдя с бригадиром реставраторов в храм, я испытал шок, увидев картину погрома, оставленную заводом по обработке сплавов и складом ремонтно-строительного управления. Нет больше росписей, восхитивших великого художника.
Храм долгое время приписывали знаменитому архитектору князю Ухтомскому, тому, кто прославился Красными воротами и колокольней Троице-Сергиевой лавры, которая превзошла ростом Ивана Великого. В наши дни искусствоведы так не считают. Значит, был кто-то, равный Ухтомскому талантом, как выразился Солженицын, другой “несравненный гений”.
До закрытия храма в 1928 году интерьеры успели сфотографировать, по снимкам в архиве Исторического музея реставраторы вернут росписи и былое великолепие Алексию-митрополиту. В честь его назывались в Рогожской слободе две улицы: Большая и Малая Алексеевские, переименованные в Большую и Малую Коммунистические. Конечно, ничего от “светлого будущего” и “непобедимого учения” на ней нет, что не мешает и после известных событий напоминать с фасадов домов о несбывшейся мечте “пламенных революционеров”.
Во дворе церкви Сергия Радонежского установлен крест с надписями, лаконичными и волнующими:
“Замучены были, чтобы получить воскресение”.
“Всем чадам Русской православной церкви за веру пострадавшим”
Сколько таких чад? В одном Бутове под Москвой с августа 1937 года по октябрь 1938 года расстреляли тысячу священников и мирян.
У Сергия Радонежского стоят палаты и особняки XVIII века, как доказательство того, что после Петра, запретившего каменное строительство, Москва вновь украшалась каменными домами даже на окраине. Известны домовладельцы, купцы, неизвестны архитекторы, сооружавшие им эти малые дворцы.
Самой старинной выглядит палата, как гласит мемориальная доска, принадлежащая купцу Ф.И.Птицыну. Она на фасаде дома 49 утверждает, что дом сооружался под наблюдением архитектора Дмитрия Ухтомского. Так, впервые на Таганке выходим на след одного из самых замечательных архитекторов Москвы XVIII века. Сына обедневшего князя определили учиться в основанную Петром в Сухаревой башне школу “математических и навигационных наук”. Оттуда мальчика направили учиться в “архитектурную команду” Ивана Мичурина, пенсионера Петра, шесть лет обучавшегося европейскому зодчеству в любимой царем Голландии. Сохранился составленный под его руководством Генеральный геодезический план Москвы, носящий его имя. Но время не пощадило все постройки мастера.
Более повезло князю, который строил во вверенном ему городе торговые ряды, колокольни, соляные амбары, винные склады, харчевни, пожарные сараи. Он с успехом исполнял роль главного архитектора Москвы в царствование Елизаветы Петровны. По случаю ее приезда в Москву перестроил в стиле барокко дом лейб-медика царицы в Сенат, сохранившийся в Немецкой слободе (Бауманская улица, 61), придав зданию “регулярность”, портики, фронтоны и купол. Потомки обновили Сенат в стиле ампир и превратили в казармы.
На месте сгоревших деревянных ворот, приуроченных к коронации Елизаветы Петровны, Ухтомский возвел каменные Красные ворота в стиле барокко. Они украшали Москву до 1928 года, пока в их судьбу не вмешалась политическая команда “зодчего коммунизма” Сталина. Разрушенные им ворота служили не только напоминанием о триумфах XVIII века, но и символом столицы наряду с Сухаревой башней и колокольней “Иван Великий”. От Красных ворот сохранилось название, перешедшее к станции метро первой линии, унаследовавшей дух и цвет ворот.
В земле покоится Каменный мост шириной 12 и длиной 120 метров, засыпанный за ненадобностью после заключения в трубу речки Неглинки. Белокаменный мост построен был по проекту Ухтомского. Несколько лет назад арки моста откопали, вызвав сенсацию в СМИ. И снова упрятали, чтобы не нарушать уличное движение. Есть желание вернуть старинный мост Москве, связанное с происходящим строительством на углу Петровки и Кузнецкого моста и намерением убрать отсюда транспорт.
От палат купца Птицына тянутся непорушенные строения в устье улицы, как выразился автор книги “Лучи от Кремля” Юрий Федосюк, “без единого выпадения из ряда”. Нравилась ему вся Николоямская, даже после того, как над ней поиздевались всласть во времена Хрущева и Брежнева: “Отлично вписалось в улицу изящное и современное здание медицинского училища №7 (1972 год). Хорошо организуют ритм участка поставленные в ряд под углом к улице жилые корпуса под номерами 39—43, выросшие в 1960-х годах”.
Надо же было так ослепнуть, чтобы типовую панельную побеленную коробку училища принять за изящное здание. Четыре других кирпичных торчка, появившихся на месте церкви Николы на Ямах, сломали и строй, и ритм, грубо нарушили масштаб строений улицы.
“Выпадение из ряда” произошло по обеим сторонам проезда. Десять лет назад, описывая улицу в книге “По землям московских сел и слобод”, Сергей Романюк застал на месте перед единственным восьмиэтажным домом (34) кануна Первой мировой войны, “деревянный дом конца XIX века, принадлежавший крестьянке из села Озер Н.П.Моргуновой, представительнице богатой текстильной династии”. От него осталась каменная арка исчезнувшей ограды, а деревянного дома нет.
Описывая здания улицы, краевед заключает, что все они были построены для не очень богатых владельцев — купцов и мещан. Самым крайним из них (62) владел с конца XVIII века некий “ямщик А.Я.Мягков”. Судя по размерам двухэтажных строений, по числу окон на фасадах, можно заключить, что “не очень богатые люди” в XVIII и XIX веках могли себе позволить иметь дома, превосходящие жилой площадью особняки, которыми обзавелись “новые русские”, потомки Федора Птицына.
Лет десять назад во дворе бывшего дома ямщика формовала хлеб пекарня, доставшаяся народу от знаменитого булочника Филиппова. “Еще сейчас оттуда разносится соблазнительный запах свежей выпечки”, — прочел я в помянутой книге, датированной 1998 годом. Тот запах развеял ветер. В доме круглосуточно открыт продуктовый магазин. Но аромат прошлого витает по обеим сторонам старинной улицы, несмотря на все драматические “выпадения из ряда”.
