На фоне ровесниц — ну просто девочка. Три дочери-красавицы, богатый муж, завидная карьера. Казалось бы: что еще? И тем не менее:
— Почему так? Я в жизни никому ничего плохого не сделала. Блин, работаешь столько лет в кино, думаешь, что несешь какую-то радость людям. А тебя — бац щелчком по носу: еще, еще… Ах, она такая-сякая!.. Ну почему?
И в самом деле: почему? Почему скандальные заголовки некоторых изданий так больно ранили ее? Сильную, уверенную в себе.
Для любопытных Вера Глаголева всегда была тайной за семью печатями. Она так оберегала свое счастье. Так холила его и лелеяла. Не пускала чужаков к себе в душу. Запретный плод, понятно, сладок. Теперь сокровенное ей приходится уже не прятать — защищать. В суде.
А может, и не стоит так — с кулаками-то на амбразуру? Может, пора раскрыться? Ну хотя бы накануне юбилея. Ну хотя бы самую малость.
Блиц:
— Зима или лето?
— Конечно, лето. Зимой мне дискомфортно. Надо утепляться, а я не люблю шапки, не ношу их вообще. В общем, масса неудобств.
— Жаворонок или сова?
— Сова, абсолютно. Утром рано встать для меня большая проблема.
— Мы же с вами каждый день в 10 утра созванивались.
— Так разве это жаворонок? Утро, чтобы вы знали, начинается у жаворонка в 6 утра.
— Ну хорошо: чай или кофе?
— Чай. И только зеленый. Ну и кофе по утрам, обязательно. Потому что пониженное давление.
— Джинсы или юбка?
— Джинсы не люблю, юбки тоже.
— Что же остается?
— Брюки.
— Или длинные платья в пол?
— Не люблю.
— Дружить: с мужчиной или с женщиной?
— Смотря что подразумевается под словом “дружба”.
— Как что? Дружба.
— Раньше у меня много было друзей, именно друзей, среди мужчин. А потом потихонечку их становилось все меньше, меньше. Сейчас много подруг.
— Этому есть объяснение?
— Ну, у меня брат старший, поэтому с детства я была среди мальчишек: футбол, казаки-разбойники… А сейчас… сейчас у меня уже другие увлечения.
— Как зрелище: кино или театр?
— Театр. Безусловно. Когда я посмотрю хороший спектакль, у меня такое чувство, не зависти, нет… Хотя, наверное, его можно назвать белой завистью. Смотришь порой, и мысль: как хотелось бы сейчас оказаться на сцене и играть с этими талантливыми людьми.
— Но вы же киноактриса. Получается, в жизни много чего упущено?
— Думаю, что да… Но не жалею. Совсем.
— Ни о сделанном, ни о несделанном?
— Ни о чем.
* * *
— Но теперь с актерским прошлым покончено? Вера Глаголева больше не актриса, она — режиссер?
— Не знаю, но меня настолько это увлекает, настолько захватывает. Пока на моем счету лишь две картины: “Сломанный свет” и “Заказ”. Но не стану скрывать, очень хочу снять еще одно свое кино. И еще одно, и еще одно…
— Это хорошо, но почему актриса-то в вас умерла?
— Да не умерла она. И не скажу, что так уж все надоело. Просто мне не хочется попадать в какую-то зависимость от непрофессионализма режиссерского. В том, что предлагают, я себя не вижу. Сценария, который бы поразил, пока нет. Но я могу себе позволить подождать хороший материал.
— А не боитесь начинать все с нуля?
— Мне надо заниматься тем, что меня полностью захватывает. Актерство уже не захватывает, к сожалению. Был период, когда я серьезно занималась театром, с удовольствием выходила на сцену. Где бы это ни было: Пермь, Алма-Ата, Владивосток…
— Сейчас и этот романтический порыв иссяк?
— Да, ушел. Не знаю почему, но уже как-то не хочется и этим заниматься.
— Но первый режиссерский блин в конце 80-х, так понимаю, вышел комом?
— Просто картина не стала востребованной. В принципе мне за нее не стыдно, это было авторское кино. Она просто оказалась никому не нужна.
— Ну и вывод: сделали то, что никому не нужно. Не самый вдохновляющий старт карьеры.
— Это еще совпало и с чисто организационными, продюсерскими проблемами. Картину никому не продали, потому что не знали, сколько это стоит. Права никому не отдали, держали у себя. Поэтому не могли показывать нигде.
— Тем не менее следующие 15 лет вы не снимали.
— Но хотела. Не могу сказать, что все 15 лет я искала материал, но думала об этом всегда.
— Режиссер должен быть убедительным, а вы кажетесь такой хрупкой, беззащитной. В случае чего можете кулаком по столу?
— Ой, это запросто. Я умею добиваться того, что мне нужно. Если слово мое не доходит, то тогда уже в ход идет… ну, такое слово-слово, что всем становится невмоготу. Поверьте, я могу быть очень жесткой.
— Это ваше естественное состояние или приходится ломать себя?
— Вы знаете, к сожалению, с возрастом и со временем это приходит уже к естеству. Так что со мной лучше не связываться. Правда.
— И любая мелочь может вас вывести из себя?
— Обычно какая-то мелочь. Если, например, перепутали машины, актер вовремя не приехал на площадку. Потому что один бестолковый что-то сказал другому бестолковому, и актера привезли не на ту точку.
— А такая мелочь, как мысли о возрасте?
— Не будем про это. Неприятная тема.
— Больной вопрос?
— Ну как: с каждым годом все отчетливее понимаешь, что все это так стремительно несется…
— Не спасают даже дежурные комплименты по поводу внешности? Вот, знаете, мне даже не очень комфортно называть вас Вера Витальевна…
— Ой, спасибо. Меня так раздражает, когда все говорят: Вера Витальевна. Совсем не нравится. Раньше-то я представлялась: это такая-то. Теперь я говорю: это такая-то такая-то. Но что делать — приходится.
* * *
— Вам, наверное, не раз говорили, что с дочерьми вы смотритесь как сестры?
— Даже сегодня сказали.
— Забота о внешнем виде — одна из главных?
— Ну, если вы имеете в виду, чтобы целый день ходить по магазинам, следить за модными коллекциями, заниматься в тренажерном зале, посещать салоны красоты, — то это не мое. Надо этим заниматься, я понимаю, конечно, надо. Может, придет время, когда нужно будет заставлять себя делать это. Пока не пришло.
— Видели новую серию фотографа Екатерины Рождественской, где она раздела многих известных женщин?
— Да что вы? Мимо меня прошло, даже не видела. А что, вообще все открыто?
— У кого как — насколько смелости хватило. Ирина Алферова, например, не постеснялась. А вы что же?
— Да нет уж…
— Значит, табу? А как же незабываемый кадр из “Выйти замуж за капитана”? Тогда вы были смелее?
— Вот за что я ненавижу Интернет!.. “Эротика в советском кино” (сказано явно скептически). И вот выдрали это, сделали стоп-кадр, руку как-то на компьютере убрали. Я ведь там сделала вот так. (Глаголева закрывается рукой.) Потому что не было такого, чтобы я вылезала…
— Было-было, я помню.
— Самое смешное, что меня обманули. До сих пор простить не могу ни Витю Проскурина, ни режиссера Мельникова. Ведь не было разговора об этом. А Витя, давая мне руку, так меня подбросил, что я выскочила из воды. Конечно, сама бы я не сделала этого никогда. Ну не тот я человек, со мной в эти игры не надо играть. Дико тогда обиделась, не разговаривала с ними целый день.
— Вот как. А для советского зрителя тот кадр стал просто откровением.
— Да что там такого? Неужели это так важно было для роли? Да перестаньте. Если бы этого кадра не было, ничего бы не изменилось. Только бы этого снимка в Интернете не было. Из-за какой-то случайности невинной… Ненавижу, вот просто ненавижу!
— Вы действительно не пользуетесь косметикой, как мне сказали?
— На съемочной площадке, конечно, приходится, хотя бы минимально. Но чем я не пользуюсь никогда, даже в театре, — не делаю себе наклеенные ресницы и никогда не крашу глаза. А уж в обыденной жизни…
— Неужели даже чуть-чуть не подкрашиваетесь?
— Нет-нет. Смотрите внимательно.
— Самое время оценить работу пластического хирурга. Ведь писали…
— Да?! А теперь я сужусь с этой газетой. Потому что ложь. Сама-то я всю эту галиматью не читаю. Но начали звонить из Америки, мой крестный говорит: мне сказали, что… И там какие-то жуткие фотографии. Вот зачем?
— Ну и чего вы обиделись? Разве это плохо — пластическая операция?
— Плохо. Все-таки мне кажется, это убивает индивидуальность. И все получаются как бы на одно лицо. Оно подтягивается, и подтягивается одинаково. И есть некое лицо, которое становится общим для всех. Конечно, меня это задело.
— Но у вас, извините меня, пожалуйста, раньше были мешки под глазами. И где они теперь?
— Они никуда не исчезли, они есть. Если присмотреться… Просто бывают удачные ракурсы, а бывают ужасные. В той же “Маросейке” есть план: я там перегрызаю проводок, смотрю снизу вверх — ну просто ужас. Следующая серия… И куда делись мешки?
— Сделали пластическую операцию. А что еще прикажете думать?
— Нет, просто по-другому был поставлен свет. А так — все то же самое.
— Но многие актрисы после пластики говорят: да это просто вторая жизнь.
— Очень рада за них. Наверное, для кого-то действительно это счастье. Но мы-то знаем и не очень хорошие примеры.
— Их можно понять. Не очень приятно, когда окружающие, проходя мимо, шепчутся: посмотри, какая она старая стала.
— Я тоже замечала: когда смотрят на актрис, в глазах появляется некое пренебрежение. Так обидно. Старость вообще очень тяжелое бремя. Для человека. А для женщины особенно. Она никого не щадит. Уж лучше… Но давайте не будем об этом.
* * *
— Такая ситуация, абсолютно типичная: мама вышла замуж. Дочери не ревновали вас к Кириллу?
— Нет, он необыкновенно трогательно относился к ним с самого момента знакомства. Скорее, это моя догадка, они могли ревновать к нему друг друга.
— Так сильно полюбили?
— Абсолютно. Конечно, не папой его называют, они уже взрослые девочки. Но Кирилл настолько органично вписался в нашу семью, что какого-то отторжения не было и в помине, наоборот — всеобщее ликование.
— Но всеобщая любимица, наверное, все-таки младшенькая?
— Младшенькая, да. Но тоже — никакой ревности со стороны старших девочек. Они были уже слишком большие, когда Настя появилась. Ну, любимая и любимая...
— Планы сделать из Насти большую певицу еще живы?
— Они во мне сидят. И голос чтобы такой, как у Уитни Хьюстон. Просто так нам не надо. Если как современная наша эстрада…
— То есть если как Лариса Долина, то уж лучше полы мести?
— Нет, Лариса Долина — она одна. Вот мы и равняемся на единицы. На людей, которые обладают настоящим даром.
— Куда отдали ее учиться?
— Никуда.
— В ванной, что ли, поет?
— Да не поет. Пока мечта остается мечтой. Но она, может быть, будет реализована. Во всяком случае, я на это надеюсь.
— Старшая, Аня, в Большом, где вы недавно были на “Баядерке”…
— Мы все время там. Во всяком случае, когда она танцует афишные партии, стараемся не пропускать.
— Афишные — это как?
— Когда в афише ее имя. Когда не кордебалет, а уже какое-то исполнение…
— То есть не третий лебедь справа. По балетным меркам Аня ведь уже не девочка, скоро на пенсию?
— Ну не скоро. Я думаю, поработает еще. Но вообще уже не из молодых.
— И не из первых.
— Ну не все же примы. Главное, что есть профессионализм. И профессионально в худшую сторону она ничем не отличается от остальных.
— А американская дочка?
— Что значит — американская?
— Ну, как же... Маша ведь жила в США, замуж там вышла.
— Американская дочка уже, слава богу, давно не американская — приехала. И я, не скрываю, этому очень рада. Все-таки это так важно, когда дети рядом..
— В общем, бабушкой никто из дочерей вас еще не сделал?
— Я не тороплю, это их выбор. Вот когда меня поставят перед фактом, тогда и придет время ею становиться.
* * *
— Почему так не любите говорить про первого мужа, Родиона Нахапетова? Неприятные воспоминания?
— Так надоело одно и то же повторять. У Родиона есть книжка — “Влюбленный”. Читайте, там все написано: про него, про меня. Ну правда, надоело. Уже так много времени прошло. Если все это помнить, можно с ума сойти.
— Ну хорошо. Ваш нынешний муж Кирилл Шубский книжку пока не написал, и о нем вам, наверное, говорить намного приятнее?
— Мне говорить о нем приятно. Но он не любит этого, Кирилл — человек не публичный.
— А вы расскажите, какой он замечательный.
— Ну перестаньте… Я вообще не люблю обсуждать свои семейные дела. Ну что я должна?.. Он — человек, который в принципе создал все, что я имею. Вот могу одним словом. Человек, с которым мне очень уютно, что ли, по жизни. Который абсолютно меня понимает. Который гордится тем, что я работаю, и тем, как я работаю. Это мне тоже очень приятно. Все только хорошее я могу сказать о нем.
— Он олигарх, правда?
— Ну почему олигарх? Он бизнесмен. И в очень хорошую сторону отличается от людей, которые называются олигархами. Есть некий стереотип: если человек богатый, то, значит, бессовестный, бесчестный. И богатые люди сами в этом виноваты. Иногда они ведут себя так вызывающе и тем самым вызывают неприязнь.
— Ну и без зависти тут вряд ли обходится. Не очень-то любят у нас людей успешных — предпочитают жалеть несчастных. И кое-кто уже начинает жалеть вас. После информации о том, что ваш муж — отец ребенка Хоркиной.
— Это какая-то уж совсем большая чушь! И на газету, которая преподнесла вот такую, с позволения сказать, сенсацию, мы тоже подали в суд. Мне друзья говорили: не обращай внимания — плевать. Начнешь отвечать — станешь с ними на одну ступень.
— А судиться — это разве не отвечать?
— Не отвечать — наказывать. И после того как я на это решилась, вы знаете, я вздохнула гораздо свободнее. Таких людей надо наказывать. Настолько лживые сфабрикованы вещи!.. Я в принципе работала для этих же людей, для зрителей. И меня начинают поливать: она такая, она сякая… Кто, когда, кому?.. Почему нужно это обсуждать? Я не сделала в жизни ничего плохого вообще никому. И в принципе есть фильмы, которыми горжусь. Блин, работаешь столько лет в кино, думаешь, что несешь какую-то радость людям. А тебя — бац щелчком по носу: еще, еще — ах, она такая-сякая. Вот почему?..
