Над москвичами навис дамоклов меч. Поначалу выглядит он как игрушечный. Ну, подумаешь, какая-нибудь десятая часть твоей квартиры перешла по наследству чужому человеку. Ну и что? Нельзя же отсудить ступеньку на лестнице. Однако меч не игрушечный, а всамделишный, и может убить.
Что ж, посмотрим, что можно отдать. Кусок шестиметровой кухни? А с газовой плитой или, наоборот, с раковиной? Может, половину одной из комнат? Девять метров делим пополам… Что-то не то. Стоп, есть еще прихожая, она большая. Отдать прихожую? А что делать с входной дверью? Кому достанется она?
Эти, или, во всяком случае, очень похожие на эти, мысли уже давно терзают двух людей, разменявших девятый десяток. Галине Николаевне Муравицкой восемьдесят исполнится в будущем году, а ее мужу, Сергею Александровичу Муравицкому, пошел восемьдесят третий год. Супруги Муравицкие cедьмой десяток лет работают в Институте геологии рудных месторождений, в их квартире, кроме книг, минералов и множества фотографий, пожалуй, больше ничего нет. Ах, да, есть еще старое пианино.
Беда, которая с ними случилась, очень непривычна даже для москвичей, которые, кажется, все повидали. Выходит, не все.
* * *
В семье Муравицких было двое детей: дочь Ольга 1951 года рождения и сын Сергей, на четыре года младше.
В юности Ольга была замечательно хороша собой, поэтому, наверное, в 18 лет вышла замуж. Физик из Иркутска увез ее в свой далекий город, там Ольга поступила в университет, на биофак. Там у нее в 1970 году родился сын.
Через восемь лет семья распалась. Муж забрал ребенка, они развелись, и Ольга вернулась в Москву. Ее родители пытались отсудить внука, однако ничего из этого не вышло. Расстались супруги потому, что Ольга пристрастилась к выпивке. Муж ли был тому виной — говорят, что муж, издавна злоупотреблявший спиртным, — какая теперь разница?
Она вернулась в Москву, в родительский дом. Устроилась на работу в Институт фтизиопульмонологии. Двадцать лет прожила в гражданском браке с хорошим человеком, родные которого не дали им узаконить отношения: он был мусульманином, а Ольга — нет.
Через двадцать лет она снова вернулась в родительский дом, без кола и без двора, оставив все, что нажили с мужем, в прекрасном загородном доме. Второй брак распался по той же причине. Муж не выдержал ее тихого пьянства. Пила она в основном по ночам, когда никто не мог ее остановить.
* * *
Понимала ли Ольга, что с ней происходит?
С 1995 по 2004 год она шесть раз лечилась в московской психиатрической больнице №13. В 1998 году по собственной воле сдалась в наркологическую клинику №17. Там помочь ей не смогли, и год спустя ее поставили на учет в наркодиспансер Черемушкинского района.
В марте 2001 года Ольга Муравицкая была госпитализирована в институт Склифосовского с диагнозом: отравление амитриптилином. Что это было — случайность или попытка самоубийства — установить не удалось. Несчастные родители были готовы на все, чтобы помочь дочери. Если бы любовь могла противостоять этому бедствию, Ольга давно жила бы другой жизнью, дома делали все, что было в человеческих силах. Но она продолжала пить. И при этом ей очень хотелось выйти замуж. Родные об этом знали. Поэтому никто и слова не сказал, когда в один прекрасный день она привела в дом молодого симпатичного мужчину.
По-видимому, будучи, как обычно, навеселе, она остановила машину, за рулем которой сидел жгучий брюнет. Слово за слово, и он поведал ей, что скитается по Москве, зарабатывает извозом, а ночевать приходится в машине.
Конечно, ей стало его жаль. Знавшие ее люди в один голос говорят о том, что она не задумываясь расставалась со всем, что у нее было, если считала, что человеку требуется помощь. К тому же он был хорош собой. Вот и все. Они пришли поужинать, и он остался. Звали красавца Имад Книфати. Оказалось, что он гражданин Сирии.
* * *
Поженились они в июле 2004 года. Невесте было 54 года, а жениху 34. Никто ничего не знал, они пришли домой, и Ольга сообщила родителям, что теперь они с Имадом муж и жена. В тот же вечер, сидя, так сказать, за свадебным столом, она сказала родителям, что надо бы Имада прописать в квартире.
Они чуть в обморок не упали, но виду не подали. Уж очень странный это был человек, сириец Имад Книфати. Где он работал? Никто не знал. Придет домой, поспит, поест, выпьет пива и исчезает на ночь глядя. Через два-три дня возвращается — и все повторяется. Мобильный телефон у него, разумеется, был, но для Ольги он всегда был недоступен. Денег молодой муж никаких не приносил, а вот Ольгины брал с удовольствием, и еще нет-нет да и говорил ей, чтобы взяла у матери две-три сотни на бензин.
Веселая это была жизнь! Раз в неделю Ольга начинала звонить в морги, в больницы, ходила в милицию, чтобы нашли пропавшего мужа. В милиции над ней уже только смеялись: нагуляется и придет!
И он всегда приходил.
В один прекрасный день Ольга догадалась, что у него есть женщина, — ну да, красавец и не думал это скрывать. Он даже показал ей мобильный телефон, нажал кнопку, и на дисплее появились цифры и слово “любимая”.
Но Ольга упорно цеплялась за иллюзию семейной жизни.
Хотя была у этой жизни и совсем уж вопиющая особенность. Имад сам приносил Ольге спиртное. Однажды брат Ольги сказал ему в сердцах: что ж это твоя жена пьет! А Имад спокойно ответил: хочет — пусть пьет.
В один прекрасный день Ольга сказала матери, что Имад ругает ее за транжирство, да она и вправду не умеет вести хозяйство, так что теперь свою зарплату она будет отдавать ему.
Как сказала, так и сделала.
Она стирала, готовила, ждала его, а он приходил, ел, пил, спал (на диване, а Ольга — на полу, рядышком) и снова уходил. В дни ее зарплаты он был даже ласков. Минут на пять. Разве такая семейная жизнь может не устроить хоть какого-нибудь мужчину, будь он даже сам король?
* * *
В октябре она поехала в Михалево за справкой для Имада.
В деревне Михалево Шаховского района Имад Книфати был зарегистрирован в 1999 году. Ни улицы, ни номера дома — просто деревня. Очевидно, в этой “просто деревне” кто-то торгует регистрацией в каком-нибудь хлеву, и именно проблемы с пропиской сделали Имада Книфати азартным женихом, а точнее, профессиональным охотником за пропиской. Ольга, в силу своего специфического состояния, этого понять была не в силах, а если б и могла — это вряд ли что-нибудь изменило, ей очень хотелось быть замужней женщиной. И поэтому она поехала в Михалево помогать мужу в очередной раз выручать права, отобранные у него за нарушение правил дорожного движения.
Там она промочила ноги, начала кашлять. В районной поликлинике сказали, что это воспаление легких. Однако лекарства почему-то не помогали, и в декабре она легла на обследование в Институт фтизиопульмонологии, где много лет проработала врачом-лаборантом. Там-то и выяснилось, что у нее рак легких, и уже есть метастазы.
Но духом она не упала, потому что рассчитывала на операцию, после которой, как ей сказали врачи, все ее проблемы закончатся.
Оказалось, что операцию делать поздно.
После первого курса химиотерапии Ольга неожиданно прекратила лечение, и с этих пор все свои стремительно убывающие силы она направила на помощь мужу Имаду. Он это оценил: исправно доставлял ей спиртное, курил в ее крошечной девятиметровой комнате, в ее присутствии звонил “любимой”.
Как подумаешь, что в это время чувствовали ее родители, — но что бы ни чувствовали, они должны были терпеть, ибо это было единственное, что они могли теперь сделать для своей несчастной дочери.
Слегла Ольга в конце мая.
Врачи предложили поместить ее в хоспис. Родители от этого отказались. Она лежала в своей комнате и даже не могла читать. Она уже ничего не могла, но единственным, еще живым уголком души она старалась поддержать Имада, бедного иностранца, у которого ничего нет: ни родины, ни крыши над головой.
17 августа она попросила мать лечь с ней: “Мне что-то страшно…”
Всю ночь Ольга гладила руку матери. Та спросила, придет ли домой Имад. Ольга сказала: “Зачем он мне нужен?” Это были ее последние слова. 18 августа 2005 года она умерла.
В крематорий безутешный муж пришел в спортивном костюме, а перед началом церемонии спросил у матери, нужно ли покупать цветы.
* * *
В первых числах октября Муравицкие получили от нотариуса С.Глазковой письмо, в котором сообщалось, что в ее производстве находится наследственное дело их умершей дочери.
Муравицкие поехали к Глазковой, где и узнали, что свою долю квартиры их дочь завещала мужу, гражданину Сирии Имаду Книфати.
* * *
В соответствии с этим завещанием господину Книфати завещано четверть квартиры Муравицких.
Как известно, вопрос о завещаниях и наследниках изрядно обогатил мировую сокровищницу художественной литературы. Интересно, почему этот вопрос так привлекает писателей? А очень просто: ведь человек вправе распоряжаться своим имуществом по своему усмотрению и, соответственно, может завещать его после смерти кому угодно. Главные слова здесь — последние: именно кому угодно — детям, родителям, церкви, ткацкой фабрике или любимому суслику. Обидно, но ничего не поделаешь.
Однако в новом Гражданском кодексе есть очень важная статья, о которой в былые времена лишь мечтали. В соответствии со статьей 1118 п. 2 ГК РФ завещание может быть совершено “гражданином, обладающим в момент его совершения дееспособностью в полном объеме”. Проще говоря, человек, подписывающий завещание, должен понимать, что он делает.
Тут тоже все не просто. Алкоголик, пока он не напился, вроде бы трезв, а стало быть, дееспособен. Утром завещал свой “Роллс-Ройс” горячо любимому собутыльнику, а вечером напился. Понимал он, что делал? Считается, что понимал.
Но материя эта деликатная. И, видимо, в каждом отдельном случае нужно прежде всего уяснить: конкретный человек, со всеми своими проблемами, недугами и обстоятельствами, — именно он именно на фоне именно этих проблем и недугов отдавал себе отчет в своих действиях?
Конечно, дело это малоприятное, и судьям заниматься подобного рода выяснениями неохота. Но другого выхода просто нет.
В случае, о котором идет речь, больше вопросов, чем ответов.
Ольга Сергеевна Муравицкая долгие годы пила, но после брака с Книфати этот недуг приобрел угрожающие очертания. У тех, с кем она жила в одном доме, так же, как у друзей и сослуживцев, мнения на этот счет совпадают: Книфати спаивал Ольгу Сергеевну, потому что ему это было выгодно. Ведь она ему была не женой, а источником всякого рода пользы. Не постеснялся же он взять деньги, которые ей причитались, когда она увольнялась с работы. Уволилась-то она не потому, что нашла другую работу, — она умирала, и Книфати это знал. Но ее последнюю в жизни зарплату, двадцать четыре тысячи рублей, он взял и при этом не купил домой и булочки с изюмом. Даже на алкогольные коктейли для умирающей женщины деньги он брал у нее.
Теперь два слова о завещании. Подписывая его, Ольга Муравицкая официально находилась на лечении в Институте пульмонологии. Если любящий супруг привез нотариуса в больницу, кто при этом присутствовал? Была ли Ольга Сергеевна в состоянии понимать, чего от нее хочет “любимый”? И как мы теперь об этом узнаем?
Необходимо проводить посмертную судебно-медицинскую экспертизу.
* * *
И последнее и, может быть, главное.
Сергей Александрович Муравицкий прошел всю войну. Он был танкистом и служил в
83-м гвардейском отдельном танковом батальоне 156-го танкового полка 6-й гвардейской танковой армии. Его жена, шестьдесят с лишним лет проработавшая в Институте геологии рудных месторождений, наливает мне чай, я сижу за столом в их злополучной квартире и не могу поднять глаза. Мне стыдно, что жизнь этого старика с прозрачными руками и гвардейской выправкой теперь зависит от какого-то проходимца, приехавшего в нашу страну из Сирии. Своих, выходит, у нас мало.
Книфати хочет получить деньги за причитающуюся ему долю. Ему охота содрать с родителей умершей “жены” тридцать тысяч долларов. Они продали все, что можно было продать, и предложили ему пять тысяч. Куда там!
А кто он, кстати, такой?
Известно, что гражданин Имад Книфати состоял в браке с москвичкой и был прописан в ее квартире. В 1999 году брак был расторгнут, и Книфати оказался зарегистрирован в деревне Михалево Шаховского района Московской области. Там у него, поди, тоже была “любовь”. А может, под каким-нибудь забором пьющие селяне по сходной цене продают место в канаве?
Есть информация и о том, что гость столицы Имад Книфати, уроженец Сирии, 17 июля 1969 года рождения, любит побаловаться наркотиками. Симпатичный парень, не правда ли?
А главное заключается в том, что Ольга Муравицкая всю жизнь славилась бессребренничеством и была, как говорят, чрезвычайно добрым и теплым человеком. И никто из знавших ее людей не верит в то, что она могла предать родителей. А ведь ее завещание иначе как предательством не назовешь.
Черемушкинскому суду предстоит непростое дело.
Сын Ольги сказал на похоронах: “Это была последняя мамина сказка”.
Какая она оказалась страшная …
P.S. Жилищные дела, как и дела о “дольках” в квартирах москвичей, лавиной захлестнули суды. Мы вернемся к этой теме.
