17 лет назад они ушли из Афганистана — с развевающимися флагами, выполнив поставленные задачи. Точку в десятилетней войне поставил командарм Борис Громов, когда последним из 40-й армии пересек по мосту пограничную реку Амударья. Операция по выводу войск, которую провел генерал Громов, считается уникальной в военной истории, но сам Борис Всеволодович до сих пор не любит войну и занимается мирным и созидательным делом — губернаторствует в Московской области. Пожалуй, не менее успешно, чем воевал…
Накануне годовщины вывода войск из Афганистана Борис Громов побывал в редакции “МК”.
— Борис Всеволодович, снится вам война по ночам?
— Долгое время вообще не снилось ничего, связанного с Афганом, видимо, нервы отдыхали. А недавно началось — разные годы, разные события, которые там происходили. Нахлынули, как говорится, воспоминания… Вероятно, толчком послужил кинофильм “9-я рота”, рекламный ролик которого я видел.
— Как вам фильм?
— Я его не смотрел принципиально — хватило ролика. Меня, если честно, возмутил сам сценарий фильма, где идет речь о том, что из Афганистана ушла 40-я армия, а 9-я рота осталась один на один с душманами. Такого в принципе быть не могло! Мы своих на войне никогда не бросали. А в фильме события разворачиваются как раз в то время, когда я был командующим 40-й армии. Значит, это я бросил роту? Опять же в фильме есть масса фактологических неточностей — из 9-й роты 345-го парашютно-десантного полка во время той операции в действительности погибло шесть человек. Я был на месте того боя вместе с Валерой (Валерий Востротин — командир полка, Герой Советского Союза), все видел своими глазами, слышал доклады людей, которые участвовали в отражении нападения. Все-таки мне кажется, что в фильмах о войне должна быть историческая истина, а не домысел.
— Что на той войне лично для вас было самым трудным?
— На войне самое трудное — это сама война. В Афгане я пробыл в общей сложности 5 с половиной лет, в три приема. Казалось бы, можно было привыкнуть, но личная ответственность за принимаемые решения всегда оставалась. Это очень тяжело, когда на тебе лежит ответственность за судьбы тысяч людей. Когда командовал дивизией — отвечал за 13 тысяч солдат, когда был командармом, на моей совести было 140 тысяч человеческих жизней. Все-таки там была война, люди погибали во время боевых операций — умом понимаешь эту неизбежность, а сердцем никак.
— Удавалось предотвратить потери и выполнить при этом поставленные боевые задачи?
— Сохранить людей в бою — прямая обязанность каждого командира: начиная со взводного, заканчивая командармом. Однажды, это было во время операции “Магистраль” по разблокированию афганской провинции Хост, удалось избежать потерь при помощи военной хитрости. Мы тогда никак не могли взять перевал Сатэ-Кандав, месяц перед ним стояли. Взять-то можно было штурмом, но потери были бы большими. Тогда созрело решение высадить на хорошо укрепленные позиции душманов воздушный десант. Только вместо людей с парашютами сбросили с самолетов… мешки с песком. “Духи” открыли ураганный огонь по нашему “десанту”, а мы засекли все их точки. По ним был нанесен удар авиации и артиллерии. Уже к вечеру перевал мы взяли. Без потерь.
— Операция по выводу войск из Афганистана тоже далась малой кровью. Здесь какие-то хитрости применялись?
— Как схитришь, когда в игольное ушко, которым был перевал Саланг, нужно было протащить большую часть ограниченного контингента войск? Операцию разрабатывали тщательно, наиболее ответственным был второй этап вывода, когда уже некому было прикрывать уходящие колонны. Но потерь удалось избежать…
— Каким образом?
— Сейчас уже можно говорить об этом... Мы договорились с Ахмадшахом Масудом, который контролировал весь Панджшер, о нейтралитете во время вывода войск. Мы выполнили условия, он тоже. Погибать никому не хотелось, особенно в конце войны.
— Вы лично общались с этим полевым командиром?
— И лично, и в переписке. Он был умным человеком и, хотя не имел военного образования, был неплохим стратегом и командиром. Если бы Масуд запер Саланг, мы бы столкнулись с большими проблемами. Ему тоже пришлось бы непросто, все-таки оружие у нас помощнее, авиация, артиллерия. В общем — договорились. К слову сказать, с Масудом мы уже потом, спустя годы после вывода войск, договорились встретиться в Москве, пригласить военачальников, которые участвовали в крупных вооруженных конфликтах конца прошлого века, и подписать обращение ко всем воюющим государствам. Хотели сказать, что война — это не лучший вариант решения проблем. Но Ахмадшаха Масуда убили…
— Решение о выводе советских войск из Афганистана было правильным? Зачем вообще было ввязываться?
— Все войны рано или поздно заканчиваются… Мы сейчас не говорим о причинах ввода войск в Афганистан — это было решение тогдашнего политического руководства страны. А выводить войска нужно было обязательно — удерживать власть на штыках невозможно. Тем более что изначально мы действительно больше помогали Афганистану, чем воевали, а уже потом столкнулись с активным вооруженным противостоянием.
Когда я прибыл в Афганистан на должность командующего, а это было в июне 1987 года, то уже знал, что будет вывод войск. Собственно, для подготовки операции по выводу меня и назначили. К тому времени на четырехсторонней встрече в Женеве был определен график вывода, Советский Союз должен был соблюдать договоренности. Впрочем, график нарушался, к тому же были люди, которые лоббировали идею оставить войска в Афганистане.
— Вы хотите сказать, что вывод войск мог не состояться вообще?
— Сомнения по поводу вывода войск начались у меня в начале 1988 года, когда в Афганистан приехал тогдашний министр иностранных дел Шеварнадзе. Он говорил, что надо вместе подумать, надо оставить 30-тысячный контингент в Кабуле. Я отстаивал свою точку зрения — выводить всех в определенные сроки. Весь тот год прошел в борьбе за окончательное утверждение решения. Естественно, что основные баталии проходили в Москве, в ЦК, до нас доходили только разговоры.
Афганистан мы должны были покинуть в ноябре 88-го, но из Кабула я уехал в начале января уже следующего года. Последний мой командный пункт находился возле города Пулихумри, это уже за перевалом Саланг. И даже там я не был уверен, что не придется разворачивать колонны и возвращаться обратно — последняя неделя прошла в ожидании команды. В конечном итоге здравый смысл победил, и мы вернулись на Родину.
— Чем запомнился первый день без войны?
— Это была еще территория Афганистана, рядом с границей. Со мной оставался штаб и один разведбат. Утром проснулся — протянул руку к телефону, а его нет! У меня рабочий день всегда начинался с заслушивания данных разведки, оперативного дежурного, а тут тишина. И я понял, что война закончилась.
— Обратно в Афган вас не тянет?
— Меня приглашали туда поехать, и не раз, даже нынешний президент страны. Но я не поехал. Меня туда ничто не манит.
— Борис Всеволодович, а особенный афганский тост у вас есть?
— Да нет никаких особенных, да и не особенных тоже. А третий тост, за не вернувшихся с войны, у всех “афганцев” традиционный.
