Каждый раз, когда я приезжаю в Берлин, я посещаю этот пустырь почти что в самом центре германской столицы. Несмотря на рост Берлина, строительный бум обходит стороной это место, хотя здесь земля на вес золота. На вес золота и на вкус крови. На этом пустыре с 1933 по 1945 год находилась штаб-квартира гестапо — тайной полиции. С недавних пор здесь идет строительство еще одного мемориального комплекса.
В 1987 году в музее, расположенном неподалеку от пустыря, была организована выставка, посвященная 750-летию Берлина. Именно тогда было решено превратить пустырь в музей. Как-то спонтанно родилось его название — “Топография террора”.
В стране началась дискуссия вокруг того, каким должен быть пустырь и что должен изображать музей, построенный на нем. Энергичный Берлин, столица объединенной, процветающей и демократической Германии, очистившейся от коричневой слизи и искренне покаявшейся в грехах нацизма, имеет несколько музеев и постоянных выставок, которые напоминают, не дают забыть о преступлениях нацизма, служат своеобразным противоядием против него. Первым таким музеем стал Мемориал германского сопротивления, посвященный участникам заговора против Гитлера в 1944 году. День этого неудавшегося заговора отмечается в Германии как национальный праздник.
Символично, что пустырь “Топография террора” как бы обрамлен музеями, повествующими о зверствах гитлеровского режима. Среди них — к востоку от бывшей штаб-квартиры гестапо — Еврейский музей, который был открыт четыре года назад и считается самым посещаемым музеем Берлина. В прошлом году открыл свои двери Мемориал убитых евреев Европы. Он занимает четыре акра земли в самом центре германской столицы, включая Центр посетителей, посвященный жертвам холокоста, отдельным личностям и всеобщей картине “окончательного решения еврейского вопроса” по Гитлеру. Совсем недавно постоянная выставка на эту же тему открылась в доме совещаний Ваннизее — дворце на берегу озера на западе Берлина, где в 1942 году проходило сборище нацистских главарей, на котором и был принят план полного уничтожения евреев.
Таким образом, Берлин не страдает от отсутствия музеев, которые мозолят глаза и совесть немцев. Некоторые даже опасаются, что такое множество мемориалов может стать местом паломничества неонацистов. Именно поэтому сровняли с землей места, связанные с фюрером: рейхсканцелярия Гитлера на Вильгельмштрассе в центре Берлина и знаменитый бункер, где Гитлер покончил жизнь самоубийством. Теперь многие берлинцы, в особенности молодежь, не знают, где находились эти два строения, символизирующие возвышение и крах Гитлера и гитлеризма.
Дискуссии вокруг того, как поступить с “Топографией террора”, длились не один год. В течение пяти месяцев рядом с пустырем функционировала экспозиция, которую посетили миллион человек. До сих пор здесь можно видеть длинную стену, завешанную плакатами и фотографиями, рассказывающими о репрессиях гестапо. 400000 человек проходят ежегодно перед этими стендами. Было очевидно, что необходимость в музее назрела. Активисты создали фонд “Топографии террора” и объявили конкурс. Из 23 представленных проектов победил проект швейцарского архитектора Питера Цумтора. Но денег на его осуществление в бюджете города не нашлось. Через два года был объявлен новый конкурс. На сей раз победил проект берлинского архитектора Урсулы Вилмс. Нашлись и деньги. Проект Вилмс прост, но впечатляющ. Он представляет собой просторный прямоугольник, разделенный внутри лишь металлическими ячейками. Стены прямоугольника устроены так, что посетители могут видеть инсталляции, находящиеся под открытым небом, и просматривать всю выставку насквозь. Подземелья останутся в нетронутом виде.
Музей “Топография террора” должен открыться приблизительно через три года. В начале 80-х годов прошлого века была организована выставка, посвященная истории Пруссии. Из окон здания выставки был виден зловещий пустырь. На нем красовался лишь один щит со словами: “Вы находитесь на месте бывшей камеры пыток гестапо”. С этого все и началось.
Берлинская “Топография террора” — не только будущий музей на месте штаб-квартиры гестапо, но и как историческое и моральное понятие, как форма не только покаяния, но и очищения и искупления — невольно, хотя и вполне логически наводит на мысль о “топографии террора” московской. В этом плане столица на Москве-реке ничем не уступала столице на реке Шпрее, а по масштабам преступлений даже превосходила ее. Тем не менее там, где находилась советская “топография террора”, нет ни музея, ни даже пустыря, если не считать за таковой пустующее место, где стоял памятник Дзержинскому, которое так и дрожит от сладострастного ожидания возвращения Железного Феликса. В Москве нет по существу ни одного монументального музея ни жертв, ни палачей коммунистического террора. А те, что есть, влачат жалкое существование и плохо посещаются. Мы все больше забываем и наших мучеников, и наших палачей.
В Германии страна вошла в демократию, пройдя чистилище денацификации. Россия не прошла чистилища декоммунизации и поэтому никак не может протиснуться в демократическое общество, тем более что старый багаж все время пополняется, ибо мы каемся, чтобы снова грешить. Поэтому после покаяния следует не искупление, а исступление. Германия разрушила не одну, а две берлинские стены — ту, что разделяла страну, и ту, что отделяла ее от демократии. Россия, наоборот, воздвигла две московских стены. Одну — между населявшими ее народами и вторую — между собой и демократией. Именно в тени подобных стен может возникнуть гнилая и ядовитая плесень “топографии террора”.
