“Совершил аварийную посадку на колхозное поле под Первоуральском Свердловской области пассажирский самолет “Ту-134”, — сухо чеканили динамики радиоприемников... Жители населенного пункта бросали все дела. Бежали спасать раненых да искать погибших.
— Как познакомились? Муж мой свалился с неба, — часто повторяет теперь Галина Лукьянова, на тот момент работница заводской сандружины.
Зря, что ли, в народе судачат: не было бы счастья, да несчастье помогло... Разбит самолет. Разбиты чьи-тосудьбы. А из осколков — сложилась эта история любви.
По рабочему помещению трубного завода метались снопы искр от сварки. Почему так тревожно сосет под сердцем? Галина подняла забрало шлема, неподвижно уставилась на часы: два. Не сидится на месте. Скорей бы обед — выйти на улицу, вдохнуть морозный воздух, чтоб голова так не кружилась... Что-то должно случиться. Непременно надо вспомнить что...
Вчера опять Саня приходил. Думала, что это Людка, соседка-молодуха, за миксером явилась. Глядит, как обычно, в кулинарную книгу, отжав звонок на всю катушку... А в дверь ввалился бывший муж в распахнутой телогрейке. Лицо синее, бровь разорвана. Дохнул перегаром: “Галя, плохо мне без тебя. Дай десятку, ради Христа...” На пол из дамской сумки выпала пудра, взметнув пыльцу, зеркало треснуло, покатилась помада... “Черт лысый, десять лет алиментов не видала — мол, адрес забыл. Так сын с дочкой и выросли, отца не видя. А как на бутылку не хватает — ноги сами сюда несут”, — пихнула подачку в полуоторванный карман. И покатился пьяница по своим делам, тряся головой: “Спасибо, Галя, спасибо, спасибо... Я зайду как-нить... Детей, это самое...”
С детьми, может, что? Нет, не то. Наконец замерло производство. Валентина, командирша сандружины, колыхаясь от волнения, выросла будто из-под земли:
— Галка, одевайся! На колхозное поле самолет рухнул!
— Так и знала, так и знала... — схватилась за голову женщина. — Давно ведь думала...
...Вскрытое, как консервная банка, вывернутое чрево железной махины. Кресла рассеяны по колхозному полю. А в креслах...
— Что знала-то? Откуда? — еле поспевала за ней тяжелая Валентина.
— Что самолет упадет под городом... И... — повязала косынку, наступила в валенок. Фантазия ли? Добавила уже про себя: “И что выйду замуж за единственного летчика, который выживет”.
Прерванный рейс
Сквозь щелку толщиной с волос просвечивает белый потолок. Веки давят, как свинцовая ноша...
— Саша, сынок, просыпайся! — бередит его усталый голос.
Ну конечно: он лежит на печке в старом деревянном доме своего детства. А мать ни свет ни заря спешит поднять, растормошить, приобщить к домашним заботам... И вот он садится в кресло, пристегнув ремень безопасности. Докладывает командиру: “Пожар из багажного отделения перекинулся на оба двигателя. Их отключаю... Будем планировать”. “Штурман, ищите место для посадки”, — твердо говорит командир. Где-то закоротило. Чемоданов в том отсеке до потолка. К зоне возгорания не подобраться...
…Почему он летит в самолете? Может, играет в войнушку? Что же из головы до сих пор не выветривается едкий запах дыма?
— Живой, живой... — мать придвигает к нему лицо вплотную. Будит, тормошит...
Пожилая женщина, услышав сообщение о катастрофе по телевизору, тут же позвонила сыну на работу. И ведь ей сказали, что его не было на том злополучном рейсе. А она все равно срывается и вылетает из Волгограда в Первоуральск. Ошибаются диспетчеры и врачи. Но разве ошибется мать, когда речь идет о жизни сына? А вот супруга Александра Лукьянова не доверяется предчувствию свекрови: “Что волнуешься? Сказали же тебе, что он в другом самолете”. И только получив официальную информацию, Люба спешит к разбившемуся супругу, отправив к родителям двоих плачущих малышей.
К своим 29 годам Александр Лукьянов успел поработать авиаконструктором: “Только после того, как прополз на собственном брюхе не один самолет — от носа до хвоста, — меня допустили к полетам”. А бортмеханик все равно что доктор. Если какой внутренний орган беспокоит железную птицу, требуется скорая помощь и хирургическое вмешательство. Только тут любая ошибка грозит “не летальным” исходом...
Аварийные ситуации Александру приходилось отрабатывать только на специальных тренажерах для летчиков. Самолет с выключенными двигателями какое-то время может свободно планировать. За это время штурман должен найти место, удобное для посадки. Лучше всего для этого подходит широкое поле. Например, колхозное. Так “Ту-134”, следующий рейсом Волгоград—Уфа—Тюмень, отклонился от маршрута. Урал для аварийных посадок не предназначен: лес, горы... До аэропорта под Екатеринбургом уже не дотягивали. Повезло, что под маленьким городком Первоуральском вообще оказалось поле
— Паники среди пассажиров не было, хотя дым уже гулял по салону, — говорит Александр. — Стюардесса раздавала кислородные маски. Я, видимо, пошел к аварийному выходу — надо было подготовить спасательный трап. Обычно самолет снижается на скорости 200 километров в час. Но наша экстренная посадка происходила в два раза быстрее. Многое бы, наверное, обошлось, если бы “Ту-134” не накренился и по корпусу его не пропорола стальная труба, которая всего-то на полтора метра выдавалась из-под земли. На такой скорости нам отрезало крыло, машину закрутило, перевернуло... Оторвало кабину, а я вывалился в образовавшийся проем...
Подробности авиакатастрофы, произошедшей 13 января 1990 года, Александр восстанавливал по результатам следствия да по словам мало пострадавших очевидцев. А таковых было немного. Радио в его палате разрывалось:
“На борту было 80 человек. Из них 23 погибли, остальные доставлены в больницы в состоянии разной степени тяжести. Из экипажа в живых осталось двое...”
А он не летчик...
Галине как активистке сандружины выпало самое тяжелое: принимать в гостинице родственников тех пассажиров. На стол положили список с фамилиями. Перелистнула, пробежала глазами колонку с информацией об экипаже: “Слепцов, Дунаев... Оба летчика погибли! В живых только бортмеханик и стюардесса. Значит, про самолет сбылось. А вот с замужеством, знать, не судьба...”
— Одни постояльцы плакали у меня на груди, — вспоминает Галина. — Другие, еле переставляя ноги, заходили в номера и наглухо там запирались. Одна погибшая была на девятом месяце беременности: когда ее нашли, живот был распорот, а внутри еле теплилась маленькая жизнь... Ее юного супруга вытаскивали из петли.
Любу, жену Лукьянова, она запомнила хорошо. Молодая брюнетка с бледным спокойным лицом почти не проявляла эмоций: “Подолгу спала в номере. Я ее и в больнице-то почти не видела. Та не думала ревновать, что Саша все время с другой женщиной. Зато мать, поселившаяся в палате сына, всегда встречала меня как родную”.
А как же Галина оказалась в палате Лукьянова? Сама отправилась в больницу по долгу работника сандружины, когда все близкие пострадавших разместились в гостинице. Обходила лежачих, стараясь помочь чем придется.
Ей даже показалось забавным, что Саша, который уже больше недели находится на лечении и перенес несколько операций, будто принял ее за старую знакомую: “Пойдем покурим. Расскажешь, как дела твои”. На самом деле ему было не до сигарет. Когда Лукьянова обнаружили лежащим на земле, у него были обморожены — аж почернели — кисти рук. С пальцев сошли ногти. Но вот он вел по коридору женщину в рабочей косынке и с красным крестом на рукаве, и персонал шибко интересовался ее личностью...
— Же-на-а моя-я... — растягивая слова, отвечал бортмеханик.
— А как же Люба?
— Та втора-ая же-на! — находился Александр.
Но мысли о предсказанном самой себе замужестве Галина к тому времени уже отодвинула. К тому же она была на десять лет старше Александра. А к Лукьянову из-за черепно-мозговой травмы долго не возвращалась память. Когда Саша заходил в лифт и видел горящие кнопочки, перед глазами выплывало табло из кабины пилотов. Это просыпались профессиональные качества: “Я должен спасать самолет!” Кнопочки с номерами этажей гасли — радовался: “Удалил неисправность!”
— Люба с какой-то брезгливостью смотрела на меня тогда, — говорит Александр. — И вскоре со спокойной душой улетела в Волгоград: дети-то были маленькие. Сыну — два, дочке — четыре. Сказала на прощание: “Домой не спеши, поправься сначала”. Не знала, что делать со мной, с таким...
А Галина с нетерпением каждый день ждала конца рабочего дня на заводе, чтобы поспешить в больницу.
— Я стремилась прошмыгнуть мимо его палаты, чтобы сначала обойти всех пациентов, а потом пообщаться с Сашей подольше. Только войду в коридор, а он уже чует — выглядывает из палаты, радостно щурясь: “Ага, попалась!”
Перелетные письма
Догадывались ли они о том, как сложится в будущем личная жизнь? Говорили-то обо всем на свете. Да и судьбы, в общем, были схожи. У обоих ранний первый брак. Она встретила будущего мужа на катке. Он жену — на новогодней елке. У каждого по двое детей. Мальчик и девочка.
— Так мы и сидели на краешке кровати, держась за руки, словно подростки, — говорит Галина. — И пролегла между нами недосказанность. И хотели объясниться, да не могли. У него семья. А я к своим 39 годам вроде жизнь прожила, детей вырастила... Выписали его через месяц, по случаю чего у меня дома устроили банкет для тех пассажиров и их близких, с кем подружилась. Потом все вместе сходили на поле — помянуть, кого больше нет с нами. Там вместо памятника погибшим было вертикально врыто отломанное крыло “Ту-134”. Когда Саша улетал в Волгоград, я так и разрыдалась у него на груди. Тянуло нас друг к другу. Решили — спишемся.
Встретились и расстались. И не любовь это была вовсе. Роман-то у Галины с Александром потом завязался. По переписке.
“Здравствуй, Саша. Сама я жива-здорова. Дочка вот институт заканчивает, диплом строчит…”
“Приветствую, Галечка. В голове у меня проясняется. Собираются делать очередную операцию, везут в госпиталь Бурденко...”
— Сначала о делах насущных… А потом только личное перемалывали. Не ладилась что-то после этой аварии у Саши семейная жизнь, — говорит Галина.
Работать Лукьянов уже не мог, хотя и мечтал о новых полетах. Однако плечо, на которое он приземлился, было перебито — рука висела жгутом. А Люба становилась все раздражительнее: “Не можешь детей обеспечить — молчи!” — к этому сводились все семейные ссоры. Сама все чаще исчезала из дома, оставляя малышей на попечение мужа. Тот ежедневно садился за новое письмо в Первоуральск, стараясь забыть хоть на это время женщину, живущую с ним под одной крышей. “Только ты у меня осталась, Галюшка!” — доходило до адресата.
— И вот через полгода, летом, я написала ему, что отправляюсь отдыхать в Анапу, — продолжает Галина. — Тут-то и произошло чудо: обычно письмо шло от него дней пять. А в этот раз было доставлено за трое суток: “Умоляю, приезжай в гости, если я тебе нужен!” — написал Саша. Накануне жена сказала ему, что полюбила другого человека и перебирается к тому насовсем вместе с детьми. Я тут же сдала билеты в Анапу и купила до Волгограда…
Александр встретил ее в аэропорту с букетом хризантем. Горячо обнял здоровой рукой и наконец решился — прильнул к губам Галины в первом поцелуе. “Ты судьба моя”, — прошептал.
Репортера “МК” чета Лукьяновых встретила вместе с красавицей дочкой по имени Марина. В этом году ей исполнится ровно 15 лет.
— По-разному сложились судьбы пассажиров того рейса, — рассуждают они сейчас. — Например, стюардесса, которая чудом выжила тогда, два года назад потеряла свою единственную дочь. А та как раз работала бортпроводницей в одном из двух самолетов, которые взорвали террористки-смертницы. Мы же не знаем, как благодарить судьбу, что она свела нас вместе. Хоть и таким необычным способом...
…Оформив развод, Александр прямо в годовщину авиакатастрофы обвенчался с Галиной в церкви Первоуральска. И первое место, куда отправились молодожены, — колхозное поле, над которым возвышался обломок погибшего самолета.
Памятник чьему-то горю.
Память о семейном счастье Лукьяновых.
