Давненько не встречали бывшие коллеги и знакомые слесаря Владимира Решина. Слыхали, погорел он. А может, покоится уже в земле сырой... И ведь эти граждане недалеки от истины. Дедулька Решин и впрямь в земле. Но — живой!
Репортер “МК” спустился в подземное царство, где заправляет единственный в своем роде человек-крот.
Деревенька Верхнее Никитино, что в Свердловской области, — развалюха. У избушек крыши едут со скуки. А вот, к примеру, кирпичная труба прямо из земли растет. Из нее дым коромыслом...
— Хозяин-то дома? — кричу в прогорклый туман.
Из недр — ни звука. “Убранство двора, — думаю, — на грани фола”: обгоревшие доски, что когда-то были стенами, между ними башня из свежесрубленных дров, которую подпирает сарайчик по типу сельской туалетной кабинки... Точно так же внутри ее нет ничего, кроме отверстия в полу. И вот прямо оттуда вылупляется местный житель... На макушке совсем лысый, зато с белой мочалкой волос под подбородком — от уха до уха. Глаза слепо щурятся через толстые стекла очков. “Первый раз, — думаю, — крота вижу. А лицо такое интел-ли-гентное...”.
— Чем могу быть полезен? — учтиво говорит крот, показываясь весь. На тридцатиградусном морозе — в медицинском халате с грязевыми разводами. Из-под ткани колесом выпячивается голая грудь. — Если в гости, то принять вас не могу. Боюсь, разобьетесь — лестница обледенела. А жизнь все-таки стоит того, чтобы жить... — задумчиво моргают на меня очки.
Вытянув шею, заглядываю в подземелье. Квадратный проход ведет отвесно вниз. А в конце тоннеля теплится то, что осталось от Ильича. То есть лампочка.
— Это моя главная вертикальная галерея, — охотно объясняет крот. — Пятнадцать метров. Еще есть две запасные штольни на случай завала... Вот так: одной рукой хватаешься за ступеньку, другой ногой ступаешь на досочку... — с этими словами замерзший дед снова сполз в проход и живенько спустился вниз со скоростью лифта. — У меня уже навыки наработаны! — откликнулось эхо на его действия.
Вместо ступенек старик вбил доски ребром вверх. Я проделываю скалолазные маневры неумело: сначала свешиваю ноги в неизвестность, нащупываю опору, перебираю замерзшими руками ступеньки... Белый свет остается на пороге этого дома.
— Ты спускаешься в другой мир! Земное существование — тлен! — завывает внизу крот, забыв, что гостей зимой не принимает. И я уж было решаю повернуть назад. В смысле — наверх. Но земное притяжение делает свое дело — и вот падаю на кучу страховочного шмотья в прихожую норы. Голая яма в полтора человеческих роста. С освещением и затхлым духом погреба.
— Вытирайте ноги, — шутит хозяин, колупнув пальцем “земляные обои” коричневого цвета. — Прошу в гостиную... — приглашает в узкий полутемный коридор.
Делаю шагов десять, брезгливо стараясь не задевать стены. На голову и за шиворот что-то сыплется. На всякий случай делаю признание:
— Я боюсь червяков.
— А они ко мне не заходят — мы рассорились, — отвечает из-за спины подземный обитатель. — Потому что я у них жилплощадь отнял... А квартирный вопрос испортил не только вас, москвичей.
В гостиной его движения становятся быстры и суетливы. Решин ставит чайник на буржуйку, излучающую спасительное тепло: “Снег — пища богов. Он приходит с неба и при кипячении годится для чая. А то вода в местной речушке канализацией отдает”.
Вообще сказать, с обстановкой в этом зале острая нехватка. Вот самодельный стол и стулья. Вот вам и вся мебель. Своды землянки хозяин и не думал укрепить сваями.
— Поэтому все ждут, пока Решин сам себя уроет... — крот глотает кипяток из консервной банки. Ко мне тоже придвигает жестяную тару. — А я вопреки их ожиданиям каждое утро бегаю трусцой. А когда в городе жил — профессионально тренировался. В походы ударялся. Двадцать лет назад в одном из путешествий меня клещ и цапнул. А после энцефалита вся жизнь переменилась...
Владимир стягивает грязные перчатки, с которыми не расстается: “Видишь, кисть правой руки не функционирует?”.
— Дали инвалидность, уволили с работы слесаря... Другой бы запил, а я в деревню подался. Квартиру в городе продал — домик приобрел. Сначала со скотинкой возился, огород развернул. А потом пенсия подошла. Мне ведь уже семидесятый годок стукнул.
Отчего же человек так опустился — аж на пятнадцать метров ниже поверхности земли? Не пагубная ли страсть к женщине или грех какой заставили мужичка прятать голову в песок? Темно прошлое Владимира Решина...
— Именно от одной пиковой дамы я и скрылся в деревне. Обженить меня хотела. Родителей своих давно потерял. А копать землю меня толкнули беда и нужда. Ушел я как-то в лес на лыжах побегать, а по возвращении глядь — от дома моего обгорелая груда осталась. Печка подвела. Разве выстроить мне было новую избушку одной рукой? И в ту горькую ночь приснился мне сон, будто в подземелье спускаюсь. Как огорошило...
Свои раскопки Решин начал утром же на месте бывшей обители: одной рукой ковырял обуглившимся совочком почву. Грунт выносил ведрами. Соседи думали: старик клад прячет. И стали по очереди за забор соваться. Посмотрели в штольню и переменили мнение: “Могилу себе роет. Со ступеньками”.
— Сначала обнаружил красноватую глину, потом слой булыжников, а после — черная земля куда ни копни... Заинтересовался! И вот за полгода я расширил свое жилье. Провел электричество от фонарей. Выгреб одной пятерней на поверхность, наверное, не один грузовик земли. Так что я знатный левша — не хуже, чем у Лескова. И вот теперь девять лет живу, как подземный царь!
Роль кровати в данном жилище выполняет настил из досок, заваленный смягчающими обстоятельствами: вещами и сеном. Находится спальня в отдельной комнате с почти греческой колонной. Последняя изготовлена из деревянной балки для поддержания потолка. Жалеет нынче Решин из потерянного имущества только то, что не поддается восстановлению, — свою фамильную библиотеку. На телевизор же ему начхать.
— Удобства у меня тоже в яме. Но в другой — вход в туалет с улицы, — говорит чудак. И, вскочив, беспокойно прохаживается по землянке. — Я вам тут не бомж и не зверь какой-то! Милиция как-то проводила рейд, пытались меня в бродяжничестве уличить. А у меня сохранилась прописка! И документ! Хоть и дома давно нет...
Через полчаса общения в подземелье я ощутила, что задыхаюсь в этом замкнутом мирке, нагретом буржуйкой. Захотелось воздушной вентиляции. Подалась к выходу. А Решину, напротив, свободно думалось тут о смысле бытия:
— Только здесь я понял любимого своего Пришвина! Единение с природой! Каждая травинка внемлет солнцу... Куда вы, я не сказал еще самого главного! Все мы выходим из чрева земного и в него возвращаемся! — летела вслед за мной проповедь. — А главное в жизни — сама жизнь! — напутствовал репортера на дорогу уроженец земли русской. Человек с кротовой пропиской.
