Судорожные попытки политиков разобраться с тем, что происходит на Ближнем Востоке, не приносят видимых результатов. Ситуация только еще больше запутывается.
Джордж Буш вновь поставил “Хамасу” жесткие условия: или признаете Израиль, или пролетите мимо кассы. В ответ Махмуд Аббас (Абу Мазен), нынешний глава Палестинской автономии, потребовал созыва внеочередной сессии ООН.
Неподконтрольные властям палестинские группировки теперь уже каждую ночь обстреливают израильские территории ракетами “касам”. В ответ израильская армия (ЦАХАЛ) ведет беспощадную охоту на боевиков и “мочит” их точечными ударами. Представители ЦАХАЛа заявили, что будут и дальше уничтожать своих врагов. И первый в черном списке — Исмаил Хания, глава победившего “Хамаса”, формирующий новое палестинское правительство.
Что происходит в Израиле и на палестинских территориях? Как выжить людям в этом безумном мире? Какому богу молиться и на кого надеяться?
Телевизор не включать. Газеты не читать. Новости не слушать. Хочешь выжить — научись отключаться.
Эту нехитрую формулу твердят на Ближнем Востоке тысячи жертв терактов — их так научили врачи.
Действительность, от которой их так долго и заботливо прятали, вернулась бумерангом. Весть о том, что в Палестинской автономии законным путем к власти пришли террористы из “Хамаса”, подействовала сильнее очередного взрыва с десятками жертв.
От них откупались территориями, насильно сгоняя тысячи людей с насиженных мест. Им делали щедрые пожертвования. Их призывали к долгожданному миру. И чем это все обернулось? Каждая третья жертва интифады в Израиле — выходец из бывшего Советского Союза. Поздравив террористов с победой на выборах и пригласив лидеров “Хамаса” в Москву, их будто ножом ударили в спину.
Кошмар нервных клеток
Задача проста и сложна одновременно: пройти в солидный супермаркет в центре Иерусалима, затеряться в толпе и нажать на кнопку. И тогда твой отец и братья перестанут тебя стыдиться — наоборот, ты станешь гордостью семьи.
Она беременна, и малыш уже ворочается и бьет ножкой. Что ж — тем хуже. Смыть позор можно только кровью. Своей. И чужой. Чем больше прольется чужой, тем лучше. Для нее, шахидки, в первую очередь.
Этот день — 29 марта — выбран не случайно: последний день еврейской Пасхи, сотни неверных штурмуют магазин, как у нас перед Новым годом. 18-летняя палестинка Эят Алахус проходила подготовку в подразделении “Танзим” (боевом крыле ФАТХ, проигравшем на недавних палестинских выборах), а значит, без труда в нужный момент взорвет себя и всех остальных к чертовой матери.
Бывшая москвичка Жанна, 15 лет прожившая в Израиле, работала рядом с супермаркетом. В тот момент она закрывала палатку, в которой торговала мороженым. Эта мирная картинка — последние секунды до взрыва — до сих пор стоит у нее перед глазами.
Вот юная арабка подходит к супермаркету. Вот ее, как и всех, тормозит охранник. Шахидка нервничает, хватает выходящую женщину за рукав и нажимает на кнопку.
— Крики, вопли, летят стекла… И вдруг жуткая боль — я думала, оторвало руку, — вспоминает Жанна. Из легкого у нее достали кусок железа размером со спичечный коробок. Таких “коробков смерти” в поясе шахидки было почти полсотни. Итог: двое погибших, 22 раненых.
С того взрыва прошло почти четыре года. Жанна признана жертвой теракта, она больше не может работать и живет на пенсию по инвалидности. О той шахидке она знает теперь все, хотя ей от этого не легче.
Эят изнасиловали какие-то подонки, считающие себя правоверными мусульманами. В лагере для палестинских беженцев Дахейша, откуда пришла Эят, об этой истории знали все. На улице на нее показывали пальцем, дома… дома было еще хуже. “Лучше б тебя убили!” — заявили ей родные. Оставалась одна дорога — дорога смерти. В “Танзиме” робкую беременную женщину быстро превратили в универсального солдата. Дальше тянуть было нельзя — под выросшим животом проще спрятать взрывчатку, да и доверия к беременной всегда больше…
— Психологи, психиатры, горы таблеток — без них я не могла уснуть, — рассказывает Жанна. — Я и сейчас, хотя прошло уже много времени, чуть что — срываюсь на крик. Если где-то произошел теракт — плачу. Слезы катятся весь день, и я ничего не могу с собой поделать, и объяснить ничего не могу. “У нервных клеток остается память, — говорят психологи, — это не ты плачешь, а они снова переживают кошмар”.
Три года она не могла заставить себя подойти к автобусной остановке. “Кто зашел? Что у него в руках? Почему он так странно смотрит?” — всюду мерещились смертники. И не напрасно: рейсовые автобусы с мирными жителями взрывались в Израиле чуть ли не каждую неделю.
Пятилетняя беспощадная интифада сделала свое черное дело. Они хотели посеять страх. Что ж, у них это получилось.
Выйти замуж за араба
Блокпост Эрез — последний барьер между палестинским сектором Газа и Израилем.
— Мадам, ноги на ширину плеч, руки вверх! — откуда-то сверху командует ледяной женский голос. Прозрачная капсула захлопывается и делает два полных оборота. Через нее ежедневно, отправляясь на работу к израильтянам, проходят сотни палестинцев. После победы “Хамаса” другие блокпосты израильская сторона сразу закрыла. Судьба Эреза, а вместе с ним и благополучие многих семей, висит на волоске.
— Может быть, сегодня у нас последний рабочий день, — говорит Ахмед. На одну его зарплату живут жена с четырьмя детьми и семья безработного брата с тремя малышами. — После выборов прошло больше месяца, а “Хамас” по-прежнему не желает признавать Израиль. Те в ответ грозят отключить электричество и воду, не поставлять лекарства. Кто выиграет от этой блокады? Уж точно не мы.
Ахмед горько вздыхает и послушно заходит в “капсулу досмотра”. Мыслей о том, как жить дальше, если и Эрез закроют, нет ни одной. Вариантов найти работу в Газе тоже. В центре Газы, на базаре, столько клубники, что во рту от одного ее вида становится сладко. Махмуд поставлял ее раньше в Израиль, оттуда гнали за границу. После того как закрыли посты, он счастлив, если хоть что-то удастся продать.
— Три килограмма — 10 шекелей (50 рублей. — Е.М.), — Махмуд не жадничает и насыпает приличную горку сверху. — Под вечер отдаю еще дешевле — иначе сгниет.
Практически не осталось клиентуры и у бывшей харьковчанки Алины Лозон.
— Как началась “карикатурная война”, отсюда уехали многие европейцы. Исчезли израильские продукты и импортные сигареты, — Алина уже десять лет живет в Газе, с мужем-палестинцем у них трое детей и собственный бизнес — небольшая парикмахерская. — Местные женщины заходят к нам нечасто — лишь самые продвинутые или у кого муж нежадный.
Продвинутых женщин проще встретить в местном исламском университете, спонсируемом “Хамасом”.
— Меня часто спрашивают: зачем ты здесь живешь? Почему не едешь домой, в Воронеж? — Марина в Газе с 1991-го, сейчас посещает исламский университет. По улицам она ходит в обычной европейской одежде и с непокрытой головой, чего местные женщины позволить себе не могут. — Муж учился в Воронеже на офтальмолога, мы долго пытались найти ему работу. А в Газе врачи нужны, у него здесь свой кабинет, и нам хватает на жизнь. В России мы бы до сих пор снимали жилье, а тут по ипотеке купили четырехкомнатную квартиру, у нас две дочки растут.
В исламский университет Марина пошла сознательно, хотя ислам приняла уже давно, как только переехала к мужу.
— У нас на лекции ходит много русских (к “русским” причисляют и украинок, и белорусок) девочек, которые вышли замуж за арабов. Им по 18—19 лет, и они еще не сформировались морально. Что скажет свекровь или муж, то и делают. Закутаются с головы до ног в одеяния, только глаза торчат. Ислам — свободная религия свободных людей. Только у него много разных “толкователей”, и, к сожалению, не каждый может отделить зерна от плевел.
“Поправки” в Коран
До победы на выборах в исламском университете частенько можно было увидеть нынешних первых лиц государства — без пяти минут премьер-министра Палестинской автономии Исмаила Хания и Ахмеда Бахара, которому пророчат портфель министра внутренних дел. Они оба читали здесь лекции по арабской литературе.
“О, великий герой и солдат, ушедший из земли джихада, в чьих глазах была сокрыта мечта, вызывавшая слезы!” — этот панегирик красуется под фотографией небезызвестного арабского террориста Хаттаба. Он воевал в Чечне и был убит в результате спецоперации. Рядом с Хаттабом — Шамиль Басаев, бен Ладен и основатель “Хамаса” — ныне покойный шейх Ясин. Такие плакаты вместе с компакт-дисками израильские спецслужбы захватили еще год назад. Идеологи “Хамаса” распространяли их в школах, колледжах и университетах, в том числе и в исламском в Газе. На съемки боев в Чечне наложены восхваления боевиков: “Все, кто погибнет в войне против русских, попадают на небо как шахиды!”
Вообще-то самоубийство исламом категорически запрещено. Но, дабы смертники не мучились теологическими проблемами, за разъяснения взялись самые уважаемые эксперты. Один из них — муфтий Мухаммед бен Абдалла аль-Сеиф — внес в Коран свои “поправки”, признав законными две категории суицида. Подрыв бомбы, размещенной на теле смертника, или бомбы, заложенной в автомобиль, в котором находится шахид, — это раз. И два — прицельный огонь, ведущийся моджахедом по солдатам до тех пор, пока его самого не убьют.
“Добро” духовных отцов на самоубийство очень облегчило многим сомневавшимся переход из мира грешников в вечный мир праведников. С помощью взрывчатки и автоматов.
“Друзья моих врагов — мои враги. Враги моих врагов — мои друзья” — гласит мудрость. Выколю себе глаз, чтоб у тещи зять был кривой, — пригласив лидеров “Хамаса” в Москву, мы поступили как в известной поговорке. Теперь, как саркастически заметили израильтяне, им остается лишь позвать к себе чеченских террористов…
Следующий наш шаг — торжественный прием в Кремле Шамиля Басаева в связи с присвоением ему звания Героя России? А что, целый ряд известных боевиков-головорезов перешли под знамена федералов, получив на грудь те самые звезды. В свете этой политики — если Басаеву, самому знаменитому бандиту, не пожалевшему бесланских детей, дадут сразу две звезды Героя России — никто не удивится. Идеология терроризма идет с Востока, из арабских стран. Своих террористов — последователей учения — как умеем, пытаемся “мочить”. Когда не получается — подкупаем должностями и звездами. Зато идеологов терроризма принимаем на высшем уровне. Не в корень зрим — хвосты рубим.
Жертвы большой политики
Их предали, продали, наплевали в душу, отняли все и превратили в беженцев. Цветущий Гуш-Катиф — еврейские поселения в секторе Газа — вместе с домами, синагогами и могилами снесен бульдозерами и буквально стерт с лица земли. В Газе, северной Самарии и Иудее было 25 общин. Там проживало 1700 семей (около 10 тысяч человек). В августе прошлого года они по приказу правительства оставили свои земли.
— В нашем поселении было 550 семей, и нас вышвыривали две дивизии, — вспоминает 62-летняя Мирьям Фрайман. — “Молодцы! Герои! Против кого пошли — против стариков?” — кричали мы нашим израильским солдатам. Но что они? — всего лишь руки, исполнители. В правительстве думали, что, пожертвовав нами и территориями, с помощью переговоров можно наконец прекратить террор. Та сторона поняла иначе: мы их взрывали, они ушли. И что? К власти законным путем пришел “Хамас”, а мы на старости лет остались бомжами.
Бывших поселенцев разместили в гостиницах. Обещали всего на неделю, а живут почти полгода. Мирьям и Яков Фрайман ютятся в крошечной комнатке гостиницы “Голд Иерусалим” в центре Иерусалима. Вещей у них почти нет: они упакованы и хранятся на армейском складе, куда их не пускают. Их кормят бесплатно, но эта пища уже не лезет им в рот. Остальные поселенцы тоже здесь, маются без работы, спускают выданные на обустройство авансы. Обещанные компенсации от правительства получили единицы. Остальные сбились с ног, собирая тонны справок, доказывающих, что они жили в этих поселениях. С некоторых даже требуют… школьные дневники!
— В нашем доме несколько лет назад взорвалась мина, десятки других пережили прямое попадание, но мы не боялись палестинских ракет. У нас была крыша над головой. Яков по образованию педагог-воспитатель, второй дом он построил специально для приемных детей, через его руки прошло 150 “трудных” подростков, сбежавших из семей. Он приглашал их на лето и возился с ними. Завтра свадьба одного из наших мальчиков, — гордится мужем Мирьям. 18 лет она была заведующей терапевтическим отделением в городской больнице в Череповце. Получив израильский диплом, работала волонтером в приемном покое.
— Тогда мне казалось, что я жила полной духовной жизнью — ходила по выставкам, не пропускала ни одной московской премьеры, — вспоминает она прежние годы. — Теперь изучаю религиозные книги, беседую с раввой (раввином) и основателями движения хасидов. Картины и спектакли мне стали не нужны: раньше я видела стекляшки, теперь — бриллианты.
Впереди их ждет каравилла — картонные домики, опять же временные, на два-три года, пока правительство не построит им нормальные дома. Но если “неделя” обернулась шестью месяцами, сложно даже представить, во сколько выльются “два-три года”.
Палаточный город веры
— Обстановка среди бывших поселенцев и правда очень тяжелая. В Гуш-Катифе все работали, там были сады, теплицы, много ферм. Гуш-Катиф давал 10 процентов сельхозпродукции Израиля, на 200 миллионов долларов в год — 70 процентов органических овощей, 60 процентов экспорта знаменитых помидоров-черри. А сейчас… Попытки самоубийства, лечение в психушках, инфаркты — все, что вы можете представить самого плохого, все это есть, — говорит Катя Вайнер, которая на общественных началах помогает поселенцам. — Когда их выселяли, говорили, что у правительства есть решение проблемы для каждой семьи. Проблем море, решений нет.
Часть поселенцев живет теперь в палаточных городках, в 15 километрах от Газы. Свой новый “дом” они назвали Ир-Эмуна — “город веры”. Среди “новых поселенцев” много жителей Ацмоны. Вот уж кому не везет — их выселяют уже по второму разу. Раньше община жила на Синае — после переговоров земли отдали Египту, им предложили переехать в Газу. Теперь отдали Газу. Куда беженцам податься? Многие поселенцы заявили, что больше вообще никуда не поедут. Они хотят, как и раньше, жить общиной.
Большой ангар на пустыре. Вокруг грязь и мусорные кучи. Внутри — две большие палатки, в каждой по шесть семей. Пыльный каменный пол. Дети играют в мяч и ездят на велосипедах рядом со столами, за которыми едят. Убогая мебель, общественные туалеты и душевые, общие стиральные машины. Кроватей на всех не хватает, спят на матрасах. В солнечные дни еще ничего, в дождь крыша течет, и тогда каждый спасается, как может.
Их называют безумцами и фанатиками, но им это не важно.
— Главное, мы вместе, — говорят жители “города веры”. — У нас не коммуна, каждая семья имеет возможность жить своей жизнью, хотя быт всячески препятствует этому.
Их силе духа можно лишь позавидовать. Живущие в гостиницах и на съемных квартирах, смирившиеся с потерей Гуш-Катифа страдают от одиночества, впадают в депрессии и теряют себя. И поэтому они приходят в Ир-Эмуну, где царит вера и чувство братства.
Их хотели разделить и превратить в беспомощных одиночек. Конечно, проще разместить отдельные семьи, чем целую общину. Но они намерены стоять до последнего и “выбить” из государства место для нового поселения.
“Черные списки”
“Убит по дороге из Рамаллы”. “Убит, когда ехал на машине”. “Убит в двухстах метрах от въезда в поселение”. “Убита по дороге на работу”. Дата, ФИО, возраст, краткое описание случившегося. На экране, страница за страницей, мелькают строчки и лица погибших. С начала последней интифады в официальном списке жертв терактов, размещенном в Интернете, больше тысячи фамилий и историй.
10 февраля 2002 года, Этля Липовская, 78 лет, “убита на Цомит-Тапуах”.
Цомит-Тапуах переводится как “яблочный перекресток”. Место, известное в Израиле каждому, здесь было несколько терактов, погибли десятки людей. Каждый раз, проезжая Цомит-Тапуах, пассажиры сильнее вжимаются в кресла и не смотрят на цветущие яблони.
— За рулем был Витя, мой брат, мы с мамой сидели сзади, о чем-то болтали. Звон стекла, крик, кровь на сиденье... — вспоминает ту ночь Михаил. — До армейского блокпоста на самом въезде в поселение оставалась сотня метров. Тут же примчалась “скорая”. Но было поздно — мама умерла у нас на руках.
…Раньше они жили в советской Украине, и Этлю звали Людмилой. Переехав в Израиль, они взяли ссуду в банке и купили дом в Маале-Эфраиме, большом еврейском поселении на самой границе с Иорданией.
Глухой забор на въезде, проверка документов, обыск. Усиленные меры безопасности не случайны: вокруг десятки арабских деревень, почти в каждой маячит голубая булавка мечети. В тихую погоду в Маале-Эфраиме слышно как кричит муэдзин.
В поселении много русских — так здесь называют всех выходцев из бывшего Союза. Михаил с женой и сыном жил в обычном доме, к ним часто приезжала его мама. И все у них было хорошо. До тех пор, пока какой-то отморозок из соседней арабской деревни не захотел поохотиться на автомобиль с неверными.
Теперь мамы нет. Нет и жены с сыном. И дома того тоже нет.
Физически Михаил в теракте не пострадал. С виду все такой же большой и здоровый. Только с головой после смерти матери у него нелады.
— Кидается на людей, арабов вообще видеть не может, готов тут же растерзать. По ночам не спит, днем ходит как зомби, — рассказывают его знакомые. — Он стал таким конфликтным, что не смог больше работать на молочной фабрике. Подался в грузчики. Оттуда тоже пришлось уйти — по состоянию здоровья: все путает, не может запомнить элементарных вещей.
Жена терпела до последнего. А потом забрала сына и ушла. Так он остался один.
— В Израиле жертвам терактов предоставляют десятки льгот. Михаила не бросили на произвол судьбы: он не вылезал от врачей, социальный работник убиралась у него в доме и готовила ему еду. Но, как ни пытались вернуть его к жизни, все оказалось бесполезно. Липовский бросил работу и перестал выплачивать ссуду за дом. В конце концов из дома его по суду выселили, — говорит его адвокат Михаил Постернак. Теперь он через суд добивается, чтобы Липовского признали инвалидом и вернули крышу над головой. — Конечно, его история не типична. Но пуля — дура, и никто не знает, хватит ли у тебя самого сил пережить несчастье…
Поселение Римоним, где живет адвокат Постернак с семьей, попало в “черные” списки “мирного урегулирования на Ближнем Востоке”, и рано или поздно им придется отсюда уехать. До “шестидневной войны” 1967 года эта территория принадлежала Иордании, но иорданцы на нее не претендуют — земли отдадут палестинцам.
В Свердловске Михаил Постернак был известным адвокатом. В Израиле работал мусорщиком и официантом в кибуце. Халдей из него получился никудышный (пару раз облил случайно клиентов супом), и его разжаловали в посудомойщики. Ниже пасть уже было нельзя — и Постернак снова сел за парту (в Израиле — прецендентное право). Сдал экзамены на иврите и получил новый диплом.
Чтобы купить дом в Римониме, им пришлось пройти через тесты и собеседования. Это было обязательным условием — мало того что у всех жителей поселения должно быть высшее образование, так они еще и психологически с соседями должны быть совместимы. Тогда о том, что эти земли отдадут палестинцам, не было и речи.
В Римониме и правда с виду все спокойно и гармонично. Если не покидать территорию, огороженную забором…
— Араб в упор из автомата расстрелял нашу соседку, так интифада пришла в Римоним. У нее было семеро детей. В ответ наши мужчины перекрыли дорогу и месяц не давали арабам по ней ездить, — вспоминает жена Постернака Алла. — Потом была Эдит. Она только вернулась из армии и поступила в университет.
Красавица Эдит долго вертелась перед зеркалом, не в силах решить, какое платье надеть — розовое или голубое. Все-таки свадьба, она подружка невесты. Наконец нарядилась, села в машину. Махнула рукой солдату, стоявшему на блокпосту. Через двадцать минут она уже будет в Иерусалиме: пить шампанское и танцевать до упаду.
Снайпер считал по-другому. Он просто прицелился и нажал на курок. Одной неверной на этой земле стало меньше.
