В последнюю чеченскую кампанию вернулся в Ростовскую область сапер Морозов Александр. С Кавказа привез он жену — миниатюрную чеченку Гулю. Поселил ее в брошенном материнском доме, а сам обратно на войну уехал. Гуля родила Морозову девочку. Дочку назвали Калимат в честь чеченской бабушки, а окрестили Екатериной, в честь бабушки русской. Люди от молодых отвернулись — и русские, и чеченцы.
“Вы его убивать приехали?..”
— Приедешь в станицу, спроси Морозова, — сказал мне Сашка по телефону. — Там укажут.
Морозовы живут на казачьих землях неподалеку от Вешенской. На трассе указатель “Музей-заповедник Михаила Шолохова”. Сашка с Гулей в этом музее вроде живых экспонатов.
— Не подскажете, где Морозов живет?
— Вы его убивать приехали?
Сашке — двадцать семь. Через три года на пенсию. На войне — день за три. С первой чеченской — 17 лет льготной выслуги.
История эта давно написана: “В предпоследнюю Турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел он жену — маленькую, закутанную в шаль женщину... Пленная турчанка сторонилась родных Прокофия, и старик Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды... Казаки сдержанно посмеивались в бороды, голосисто перекликались бабы, орда немытых казачат улюлюкала Прокофию вслед, но он, распахнув чекмень, шел медленно, как по пахотной борозде, сжимал в черной ладони хрупкую кисть жениной руки, непокорно нес белесо-чубатую голову...” (Михаил Шолохов, “Тихий Дон”, книга первая, часть первая.)
— Я эту книжку не читал, — говорит Сашка. — Восемь классов у меня, куда... Да и троечник был. Ничему толком в школе не научился. Чего и в Чечню поехал — хотел в ей чего-то найти. Что-то свое... В селе оставаться — спиваются здесь в основном. Отчим спился уже. А мать меня бросила. Пришел домой с войны — нету матери. В Сочах живет.
Гуле 23 года. Переехав в Ростовскую область, окрестилась в церкви Галиной.
— Я хотел, чтоб как у людей, чтоб и у меня теща была, — объясняет Сашка. — Хотя бы в виде Гулькиной крестной.
— А я просто хотела про всех забыть.
Гуля, как и Сашка, сирота при живых родителях.
— Как мне девять лет стукнуло, мама меня к бабушке отвезла. Больше я маму не видела. На Украине живет, в каком селе — не знаю. А папа нас бросил, я еще в садик ходила.
Сашка и Гуля живут на окраине села в двухэтажном бараке с печным отоплением. Туалет на улице. Двухлетняя Катя-Калимат купается в тазике у печки.
— А дочку-то, — говорю, — в честь матери назвала. Простила, выходит.— Как не простить?
Первая война
— Призвался я в октябре 96-го. Сразу во Владикавказ. 693-й полк, саперная рота. Там нас за две недели обучили подрывному делу. Показали, как шнур поджигать, как стрелять, как автомат разбирать. Отправили в Ингушетию в Старый Батакаюрт. Укрепрайон строили на сопке. Днем рыли окопы в мерзлой земле, ночью на постах. В начале декабря прискакал всадник на красном коне, выстрелил по нам из гранатомета. Лошадь не испугалась, только чуть дернулась вбок от отдачи. Мы стоим, кто с киркой, кто с лопатой. На склоне, как на ладони, а справа под нами лесок, оттуда по нам и долбят. А мы как копали, так и стоим — в рост цепочкой через каждые два метра. Тринадцать человек погибло. Командиры утром приехали, построили нас, отругали. Чему, говорят, вас учили целых две недели. Отправили разведку в лесок. Гильзы стреляные нашли. Номера сверили — наши. Кто-то из наших со склада патроны духам продавал...
Сашка вернулся домой в ноябре 98-го. Не желая работать за копейки, пьянствовал, пока не подоспела вторая война и не объявили набор добровольцев.
— В апреле 2000-го пришел в военкомат. Хочу, говорю, в Чечню по контракту. Меня давай отговаривать. И женщины, и военком. Пугали. По горам, говорили, будешь бродить, там люди сдыхают. Партию отправили, все обратно сбежали. А я на своем стою. Отправляйте — иначе сопьюсь.
— А чего ты после армии не женился? Русские девушки не глянутся?— Была у меня тогда девушка. Говорила, давай поженимся, у меня родители обеспеченные, все нормально у тебя будет. Я говорю, нет, так не хочу, давай я съездию хотя бы на полгодика, сам заработаю. Месяца через три позвонил домой, а ее уже засватали.
— Ну, еще бы, — холодно роняет Гуля. — Такую невесту.
Похоронное бюро
На загривке у Сашки татуировка — номер военного билета.
— В Чечне контрактникам головы отрезают. А жетон духи могут на память забрать. Вот я и наколол себе номер по линии отреза. В случае чего половина на голове останется, половина — на теле. По типу печати в приходно-кассовом ордере... У нас случай был. Пацан взорвался — одни лохмотья. Матери послать нечего. Сообщили, что пропал без вести.
Сашку отправили служить сапером в комендантскую роту при военной комендатуре Шелковского района.
— С утра выезжали и до вечера. Разминирование, зачистки, инженерная разведка. Работали как похоронное бюро. Духи русское кладбище постоянно минировали. Как русский в станице помрет, вызывают саперов. Показывают нам место, где могилу рыть. Сначала мы прокопаем на полметра, потом уже могильщики роют.
Спустя четыре месяца Сашка нашел в Чечне то, что искал...
“И вечером мы с ним встретились...”
— Зачистка была. Как же это село называлось? Гуль, где мы тебя нашли?..
— Не помню, я раненая была...
— ...Авиация село отработала, вызвали нас на зачистку. Приехали, а там никого. Ни живых, ни мертвых, ни раненых... Говорили, что ваххабитское это село, мирных нет вообще, одни боевики. Небольшой такой аульчик, дворов пятнадцать. Какой дом разбомбленный, какой целый. Вещи кругом валяются. Печка топится во дворе, дрова не прогорели еще, еда на столе теплая, а людей нет. Мародерка пошла. Нас же тогда имуществом не обеспечивали. Ни кроватей, ничего. Даже форму не выдавали. Только автомат и четыре магазина. Остальное сам добывай. Взяли ковры, телевизоры, аппаратуру... Из мебели кой-чего, посуду даже... Гульку раненую на дороге нашли. Погрузили все в БТРы и уехали...
— Это ты ее нашел?
— Нет, не я, мы потом познакомились.
— 29 сентября, — уточняет Гуля. — Каждый год празднуем.
— А как вас ранило, Гуля? Как вы на дороге-то оказались?
— Я домой ехала из Дагестана. Я сама с Гребенской, это рядом с Шелковской, а в Кизляре бабушкина сестра живет. Прошла пост на границе, села в такси к чеченцу. Минут пять мы проехали, машина остановилась, и больше я ничего не помню. Очнулась в Шелковской, в маленьком доме, русский военный мне ногу обрабатывает, укол сделал. Сказал, рана неглубокая, кость не задета.
— А рана огнестрельная, — уточняет Сашка. — В бедро. Из пистолета Макарова. Пулю достали — либо шальная, либо рикошет. На излете, иначе бы насквозь ногу прошила. Никакой машины рядом с Гулькой на дороге не было. Может, под обстрел они попали, может, чеченец ее из машины выкинул. И она ничего не помнит. Как после контузии.
— Неделю я пролежала, пришла домой. Бабушка меня уже в розыск объявила. Я ничего рассказывать не стала. Зачем? Чеченка, у которой меня лечили, на работу меня взяла в свое кафе. И вечером мы с ним встретились.
Кафе “У Раи”
— Комендантский час в Шелковской начинался с десяти вечера. Мы заступали в патруль. Двое наших и двое милиционеров краснодарских. Старшим — капитан милиции. Ходили по станице, пьяных выцепляли или бурогозит кто. Возле комендатуры была сливная яма метра три глубиной и колодец с канализационным люком. Вот туда мы нарушителей и сбрасывали без лестницы. Никто с ними особо не разбирался. Если комендант изволит, вытащат кого, документы проверят, отпустят. А те, которые без документов, там и сидели. Многие там и умирали.
— Не жалко было людей?
— Это ж не мы решали.
— Скольких вы в эту яму пристроили?
— Я месяца два ходил в комендантском патруле. При мне человек шестнадцать.
— Чеченцев?
— Мы нацию не спрашивали никогда. Нерусские и нерусские. Русских не трогали. Даже пьяных. Мы их всех знали. Русских там уже мало было, семьи четыре...
— А с Гулей как познакомился?
— Были в патруле, как обычно. Зашли в кафе. Там только одно кафе могло работать во время комендантского часа. Рая — хозяйка, ей доверяли. Мы туда перекусить заходили.
— И выпить.
— Нет. Я с 1 сентября вообще не пил. После одной истории. Меня тогда чуть не посадили.
— Побил кого?
— Автобус расстреляли... Автобус по дороге сломался и в станицу приехал уже к часу ночи. А мы с наводчиком возле управления комендатуры дежурили на БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина. — В.Р.). У нас приказ коменданта: все, что передвигается во время комендантского часа, расстреливать на поражение. А тут этот автобус. Мы и бабахнули из КПВТ (крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый. — В.Р.). Всех одной очередью и положили. А в автобусе, как выяснилось, шесть человек гражданских. И в основном бабы. Нас с этим наводчиком отвезли к ментам. Короче, все мы тогда правильно сделали, комендантский час, дело прикрыли, единственное, что нас подвело, чуть выпимши были. Сидим в камере. Менты нам пожрать носят. На шестые сутки вызывает замначальника штаба Шелковской комендатуры. А у нас тогда люди косяками увольнялись. Замначштаба и говорит: если вы сейчас увольняетесь, на вас заводят уголовное дело. Если остаетесь служить и хотя бы один косяк насчет выпивки — на вас заводят уголовное дело. Вам решать. Так я пить и бросил. И к тому дню, когда мы с Гулькой познакомились, я вообще не пил ни грамма.
— Ну, вот зашел ты в кафе и что там увидел?
— Гульку и увидел... Она причесывалась. Че-то во мне произошло. Я подумал, если б мне с ней познакомиться, то вместе б остались.
29 сентября
— Товарищи его на улице за столиком сидели. А он на кухню зашел. А я там причесывалась.
— А че я на кухню-то зашел...
— Тебе яичницу делали. Ты еще в платочке был и в джинсовой куртке.
— В чем приехал, то и носил. Форму еще не выдавали.
— Стеснительный такой. Сидел, стеснялся. Он тоже мне сразу понравился. Красивый. Каждый день стал приходить. А потом на чай меня пригласил. В другое кафе. Сидели, чай пили. Он мне рассказывал, что письмо ему пришло, девушка замуж вышла. А я думала про себя: “Вот нравится мне человек”.
— А 29 сентября был День станицы. У нас усиление. Две ночи не спал, а вечером заступил в патруль. Лазили по станице, я к тому времени уже разузнал, где Гулька живет. Пацаны меня проводили, постучал, Гуля вышла. Старший сказал: “Ну, мы пойдем, а ты будь здесь. Если что, мы прибежим”. У меня при себе оружие, автомат, разгрузка, гранаты. Гуля меня в дом пригласила. Чай пили, болтали всю ночь. Даже не помню о чем.
— Денег мне предлагал. Зарплату свою. Может, говорил, чем помочь.
— А она ни в какую.
— Не хотела я с ним за деньги встречаться. Если серьезно с человеком встречаешься, зачем тебе деньги? Еще он сказал, что я ему нравлюсь. Он много что говорил. Я так поняла, он тогда меня замуж позвал... Под утро друг его прибежал: “Мороз, пошли!” Сашка уже к калитке подходил. Я как закричу: “Стой!” Подошла и поцеловала его в щечку.
— И сразу домой убежала. Я так понял, что она согласна...
— Этот день мы и празднуем.
Граната на гвоздике
Ухаживал Сашка красиво. Денег Гуля у него не брала. Тогда он купил ей французские духи на рынке. Принес, кинул их Гуле за шиворот и сразу удрал — боялся, что не возьмет. А она бы и не взяла. Первый подарок по местному этикету принято отвергать. Флакон от тех духов Гуля хранит до сих пор.
Снял для Гули отдельный роскошный дом. За 50 рублей в месяц. Стал приходить к ней уже кем-то вроде хозяина. Гуля стирала Сашкину форму.
Местные сверстники Гули записали ее в коллаборационистки. Обзывали на рынке, обещали убить, как только уедут русские. По ночам били стекла в доме. Гуля боялась, жаловалась Сашке. Уходя на ночь в комендатуру, Сашка вешал на гвоздик в прихожей гранату. Вот, объяснял, граната, вот чека. Если кто будет ломиться, выдергивай и бросай.
— Я раз психанул, пошел к ее соседям напротив. Сидят на корточках, как у них принято, смотрят волками, человек пять. Еще, говорю, один камень в нашу сторону полетит, обратно прилетит граната. Все поняли? Достал гранату и показал. Что ты думаешь, поднялись с корточек, пошли и в ментовку нажаловались...
Извещение об отсутствии записи
С 1 марта 2001 года в северных районах Чечни отменили боевые выплаты. Но в горных районах еще платили, и Сашка решил перебраться поближе к горам. Уволился из Шелковской комендатуры и устроился в Ножай-Юртовскую. Оставалась одна проблема — вывезти из Чечни в Ростов невесту без документов. Паспорт Гуля еще не получила, а свидетельство о рождении потеряла в тот день, когда ее ранили.
— А ты не боялась, Гуля, что Сашка тебя бросит?
— Нет, не боялась. Он ведь меня любил.
Из всех документов у Гули была только справка из администрации станицы Гребенская от 22 декабря 2000 года. Фамилию и полное имя Гули я, по ее просьбе, не указываю. Она до сих пор боится мести родственников за то, что связалась с русским. Вот текст документа: “Справка дана гражданке Такой-то в том что она действительно проживает в станице Гребенской Шелковского района Чеченской Республики”.
Получить дубликат свидетельства о рождении, а тем более паспорт Гуля не могла. В милиции ничего этого ей не давали, то ли за ее “коллаборационизм”, то ли просто по бюрократическому равнодушию. А Сашка за Гулю в милиции похлопотать не мог. Незадолго до этого БТР комендатуры переехал милицейский “уазик”, трое милиционеров погибли, менты с комендантскими враждовали, и никто не собирался делать паспорт для какой-то чеченки. Замкнутый круг, в который попала Гуля, зафиксирован в документе под названием “Извещение об отсутствии записи”: “Запись акта о рождении гражданки Такой-то 1983 года рождения в архивах отделов ЗАГСа Шелковского и Гудермесского района не сохранилась. Архивный фонд сохранен только с августа 1996 года. Республиканский архив ЗАГС (вторые экземпляры) полностью уничтожен. Руководитель органа ЗАГС Шелковского района Сериева”.
— И что мне делать? — спрашивала Гуля в ЗАГСе.
— Поезжайте к матери, — советовали Гуле. — Вы же у нее в паспорте записаны.
— Как же я к ней поеду на Украину без документов? Да и адреса толком не знаю.
— Ну а мы чем вам можем помочь, девушка? Если запись не сохранилась...
С такими документами Гулю могли и не выпустить из Чечни. И Сашка изобрел для любимой новую форму паспорта. Наклеил на чистый лист бумаги фотографию Гули и пошел с ним к главе администрации станицы Гребенской. Там в его бумагу вписали: “Справка дана администрацией станицы Гребенской в том, что на фотографии действительно изображена гражданка Такая-то, 1983 года рождения, уроженка села Брагуны Гудермесского района Чечено-Ингушской АССР, проживающая в станице Гребенской. Личность, изображенную на фотографии, удостоверяет глава администрации станицы Гребенской Алибеков Аюб”.
— Это че такое? — спросил омоновец на выездном Кизлярском посту.
— Девушку домой везу, жениться на ней хочу.
Омоновец переписал фамилию Гули из справки в компьютер, щелкнул клавишей, глянул в монитор и дозволил:
— Женись!
“Ты ее точно любишь?”
Вся Сашкина станица уже знала, что он везет чеченку-невесту. Сашка пожил дома три дня и уехал воевать в Ножай-Юрт, оставив Гулю со свекровью, которая тогда еще не сбежала в Сочи.
— По вечерам никуда не выходила, — говорит Гуля. — Боялась комендантского часа. И в доме тихо сидела. Делала все, что надо. В селе на меня смотрели косо: “Чеченка!” Но никто не обижал.
Сашка наведывался домой каждые три-четыре месяца. Летом 2003 года Гуля забеременела, и Сашка решил наконец выправить ей нормальные документы. Отпросился с войны на 15 суток, приехал домой и повел Гулю в милицию.
— Дежурный в документы наши глянул и ушел. Вдруг вбегают менты: меня в наручники, Гульку в наручники и по разным кабинетам. Отпечатки пальцев сняли. Сфотографировали со всех сторон. Меня под оружием отвели к начальнику ФСБ. Обшмонали. Он давай допрашивать, с какой целью я Гульку из Чечни вывез. Билет мой военный рассматривает. Ну, говорит, рассказывай, где служил. Я и рассказываю: восемь месяцев в Шелковской, полтора года в Шатое, полгода в Урус-Мартане. Сейчас вот опять в Шатое служу. Ну, говорит, нормальный у тебя послужной список, а скажи, ты ее точно любишь? А в чем дело-то, спрашиваю. Да в том, что она чеченка. Ты что, телевизор не смотришь? В июне в Моздоке чеченка-смертница взорвалась. В июле еще две в Москве на стадионе в Тушине. И еще одну там же в Москве с бомбой взяли. Да еще у тебя в военном билете записано, что ты сапер. Вот менты и решили, что ты смертницу из Чечни привез, зарядил ее и привел паспортный стол взорвать. А, говорю, теперь понятно. И че нам теперь делать? Че делать — документы! Выпишем твоей чеченке временный паспорт. Пусть срочно едет в Чечню и оформляется, как положено.
В Чечню Гуля тогда ехать побоялась. Убьют, говорит, меня там за то, что с русским живу. И Сашка ее туда везти не рискнул. А теперь и подавно никуда она не поедет от маленькой дочки.
— Временный паспорт на месяц выписали, — говорит Гуля. — Я через месяц пришла, чтоб его продлить, а мент в паспортном столе мне и говорит: “Девушка, еще раз придете, я вас посажу!” Я и не ходила больше.
Двухлетняя Катя-Калимат тоже живет вне закона. Раз у матери нет документов, то и дочке свидетельства о рождении не выписали. Единственное формальное доказательство ее существования — строчка из эпикриза Ростовской областной больницы №2: “Родила живого доношенного ребенка женского пола. Вес 2650 грамм. Длина 49 см”.
В поисках схрона с сокровищем
— У меня, кроме бабушки, еще шесть дядьев было, — говорит Гуля. — Все от меня отказались. Перед самым нашим отъездом в Ростов дядьки мои к бабушке приехали. Праздник был — Байрам. Меня бабушка тоже пригласила. Я пришла, а дядьки на меня ноль внимания. В этот день мы с Сашкой и уехали.
— А может, они правы, Гуля? — спрашиваю я. — Ты же сама знаешь, что русские в Чечне творили. Ведь все против Сашки, не только соседи, но и бабушка, и дядьки...
— Да, наверное, правы. У нас за русских не выходят. Чтоб породу не портить. А что делать, если человека любишь? Да знаю я, что они там творили. Но меня-то Сашка никогда не обижал. Меня-то он любит. У нас там как. Замуж выходишь и вкалываешь. А муж отдыхает. А русские жену любят, ласкают... Наши такого не понимают. Наши женщины и дрова рубают, и все что хочешь. А русские мужья... Они нежные... Только вот дома их никогда не бывает.
Ближе к лету Сашка опять собирается в командировку. Месяцев на шесть. За все эти годы заработал медаль “За воинскую доблесть”.
— Представляли к медали “За разминирование”, а дали почему-то за доблесть. Я фугасов много снял в Шатойском районе. Пацанов-срочников вытащил с минного поля летом 2002-го. С Борзойского полка. Служба не нравилась, убежали. Ну и прибежали на минное поле. Одному ноги оторвало, другому ступню и гениталии повыдергивало, третий уцелел. Их я и вытаскивал. Все выжили. Схронов много нашел. Все мечтал клад найти — схрон с долларами. В апреле 2001-го откопали мы такой схрон. Фээсбэшники доллары забрали, сказали, что фальшивые.
— А мне уж было показалось, что ты все свое в Чечне уже нашел.
— Тоже верно. Но до пенсии-минималки всего три года. Там дочка подрастет. Если сделаем Гульке паспорт, пойдет Гулька работать. Я буду работать. Плюс ветеранские получаю. Нормально выйдет. Тогда можно со службы и уволиться.
— Не жалеешь, Гуля, что уехала? Похоже, и за русским работать придется. И дрова самой рубить, когда он в командировке. То же самое, что в Чечне.
— В Чечне я дрова не рубала. Там у нас газ был.
P.S. — Я своих родственников часто вспоминаю. Переживаю за них. Думаю, все равно когда-нибудь встретимся.
— Думаешь, простят?
— А куда они денутся? Он же меня не бросил.
Следующую солдатскую историю про гвардии рядового Рудику, мечтавшего служить в армии и сбежавшего из десантно-штурмового полка, читайте в одном из ближайших номеров.
