— “Скорая”? Срочно приезжайте! У нас ребенку на уроке стало плохо!
Услышав ответ, директор школы Галина Боровко от неожиданности чуть не упала со стула.
— Сказали, что не приедут...
Костик Нуштаев синел прямо на глазах у всего 10-го класса. Вокруг суетились учителя, бегали одноклассники. Он еще разок пытался приподняться и снова, обессиленный, рухнул на пол.
— Ну где же “скорая”? — кричали дети. — Костик, дыши!..
К телефону побежала завуч.
— Это Новокусковская школа. У нас задыхается мальчик. Если вы не приедете... — что она кричала в тот момент, никто уже не помнит. Но факт остается фактом: диспетчер, не вникая в детали, снова кинула трубку.
В третий (!) раз набрали 03... “Школа”, “ребенок”, “умирает”. Какие еще нужны были слова, чтобы в “скорой” наконец поняли — это не шутка? Но их не поняли. Школьный двор не огласила сирена. На пороге не появился человек в белом халате.
Учителя бросились на улицу ловить “попутку”. Костик еще дышал. Все еще верили, что его можно спасти...
Национальный проект “Медицина” — один из самых приоритетных, на него выделено 88 миллиардов рублей. Ставка сделана на низовой состав — фельдшеров, семейных врачей, медсестер, т.е. на тех, к кому в первую очередь бегут сельские жители. “Приоритетным” кадрам с января повысили зарплату, их отправляют в город на повышение квалификации, им обещают светлое настоящее.
Когда с высоких трибун говорят об этом нацпроекте, имеется в виду и село Новокусково, что в 120 км от Томска. Обычное российское село, где сто лет назад была своя больница, а сейчас на все про все один врач да фельдшер. Сто лет назад здесь спасали тяжелобольных крестьян от чесотки, оспы и брюшного тифа. Теперь на глазах у всей деревни умирает здоровый 18-летний парень, и никто не знает отчего.
Лучше учиться, чем в армию
Свежий холмик завален цветами и снегом. На сельском кладбище протоптана лишь узенькая тропинка — ребята приходят к Костику каждый день. “Несчастный случай, нехватка кислорода” — официальная причина смерти звучит загадочно.
В селе Новокусково полторы тысячи жителей, покосившиеся избы и огороды. Костины родители тоже когда-то держали коров и хрюшек. А сейчас, чтобы выкопать картошку, приходится кого-то нанимать. За сто рублей кто-нибудь из местных мужиков, кому с утра не хватает на опохмел, обязательно согласится подсобить семье инвалида.
Костин папа из-за болезни уже давно не может работать. Его чаще можно встретить в больнице, чем дома.
— Нас с мужем во всех здешних клиниках знают. Вечно сидим в коридорах: то на обследование придем, то на плановое лечение, то за рецептом. А с Костиком никаких проблем не было: в деревне он оставаться не собирался, готовился поступать в университет. Без компьютера жизни не представлял: все время придумывал какие-то программы, все к нему шли с проблемами: “Кость, помоги!” — ну он всем все чинил, даже в школе вся техника была на нем... — Людмила Васильевна, Костина мама, перебирает учебники сына, теперь их нужно сдать в школьную библиотеку.
У Костика была мечта. И был пример перед глазами — старший брат Алеша. Сам поступил в Томский университет, живет теперь в Москве, трудится на хорошей должности в госструктуре.
Мальчишки после уроков кто на дискотеку, кто в ларек за пивом, а Костик бегом домой — дел по горло, надо еще математику с физикой подтянуть, а то “трояков” нахватал. “Если не поступлю, пойду в армию. Но так не хочется, ма! Лучше уж учиться”, — говорил он дома. Девчонки обрывали телефон: симпатичный, веселый, общительный, не пьет, не курит, что еще надо?
Нескорая “скорая”
В начале советского лихолетья в здешние места ссылали раскулаченных из Молдавии и с Украины. Спецпереселенцы и административные ссыльные, ослабленные долгой дорогой и голодом, попадая в Новокусково, от удивления открывали рты. Здешняя больница славилась на всю округу — шутка ли, в палатах раньше, чем в деревнях, загорелся электрический свет. Кварцевых ламп для лечения еще в Томске не было, а в Новокусково их из Германии присылали. А все благодаря здешнему доктору Николаю Лампсакову, который не только с московскими, но и с немецкими светилами медицины переписывался. К делу своему сельский врач относился весьма ревностно, свято помня факультетскую заповедь “ничем не омрачать чести сословия врачей”. Елена Дмитриевна, жена его, рано ослепла, но помогала мужу во всем. Лучше ее никто в округе роды не принимал.
Больнице той 100 лет недавно стукнуло, но до сих пор цела избушка, покрепче многих современных будет. Еще лет десять назад здесь было три отделения для трудящихся и сестринский уход — свозили с окрестных сел старушек немощных да одиноких, в чистоте и под присмотром проводили они свои последние денечки. Совсем немного не дожило это отделение до масштабных общероссийских преобразований в области медицины. Не дожила и сама больница — одно название осталось, оборудование сгинуло или поломалось в перестройку. А как сообщили по телевизору, что сельским врачам да фельдшерам зарплату поднимут аж до 10 тысяч рублей, осталась больница и без единственной машины. Ее присылают из Асиновской районной больницы, что в семи километрах от Новокускова. Официальная причина — нехватка транспорта, неофициальная — “за такие деньги пускай пешком бегают, у нас не все хирурги в районе такие бабки зашибают!”
Обычный “козел”, в котором из оборудования лишь лавка, дежурит в Новокускове до трех часов дня. На нем здешний доктор, вооружившись чемоданчиком с обезболивающим да сердечными средствами, разъезжает по окрестным селам. Если что в самом Новокускове случится, звонят в Асино, на “скорую”. “Скорая”, впрочем, начинает торопиться лишь после трех дня — таков приказ начальства. Да и что у них там может экстренного случиться?
— Звони не звони, один ответ: “У вас есть врач, ее и вызывайте”, — жалуются местные жители. — А если она на выезде — ложись да помирай?
Антонина Ивановна Ковалева, считай, всю жизнь в Новокускове больных лечит. Врач высшей категории, по всем меркам селу повезло. Но даже с ее опытом без нужной аппаратуры правильный диагноз поставить трудно. А в районную больницу просто так тоже не попадешь — дикие очереди.
— Месяц ждешь, чтобы пройти обследование, — говорит Наталья Никитина. У ее сына парализована правая сторона. — Доберешься своим ходом и сидишь часами в коридоре. Другое дело, если на “скорой” привезли: глядишь, обратят внимание на больного.
Народ в Новокускове и окрестных селах давно это дело смекнул: едва стукнет три, тут же набирают “03”.
Урок “милосердия”
21 февраля, 13.20. Урок биологии только начался. Ребята получили тетрадки с проверенными контрольными, учитель написал на доске новую тему. Бамм! — среди тишины раздался грохот. Все обернулись. Костя Нуштаев рухнул посреди прохода. Кто-то из ребят тут же выбежал в коридор и закричал на всю школу: “Нуштаеву плохо!”
Первый звонок в “скорую”, второй, третий. “Вызывайте своего врача!” — и длинные гудки. Антонина Ивановна только вернулась из соседней Филимоновки, но машину уже отпустила. Пожилая женщина схватила чемоданчик и побежала три километра до школы.
Эпилепсия? Голодный обморок? Сердце? У кого спросить? Что делать? В “скорой” кидают трубки, своей медсестры в школе отродясь не было, учителям — по инструкции — без разрешения врача даже аспирин детям давать запрещено.
На крик чуть ли не полшколы сбежалось. Искусственное дыхание, непрямой массаж сердца — учитель основы безопасности жизнедеятельности (ОБЖ) Геннадий Семенович Боровко рассказывал на уроках, как это делать. Теперь ему пришлось реанимировать мальчика на практике.
— Щас, щас приедет “скорая”, Костик, потерпи, — уговаривали его дети и выглядывали в окно. Пусто.
— Да нужны мы им!.. — первым не выдержал Рамзан Банаев, Костин друг. Рамзан жил раньше в Ачхой-Мартановском районе Чечни, много чего насмотрелся. Семья сбежала от войны в Сибирь еще в первую чеченскую. — Чего тут думать — надо самим в больницу везти!
На соседней улице работали электрики — проверяли счетчики, вычисляя деревенских воров электричества. Через минуту “газик” уже фырчал у школьных ворот.
До больницы домчались за семь минут. Геннадий Семенович продолжал делать Костику искусственное дыхание, Рамзан держал друга за руку.
В приемном покое было тихо, как в морге, — ни врачей, ни медсестер, ни даже каталки, чтобы переложить на нее мальчика. Потом каталку нашли, но она не проходила в двери, а шпингалеты от почтенного возраста давно заржавели. Кислородная подушка? Капельница? Что там еще в сериалах показывают, на что выделяют миллионы?.. За дверью раздался дружный хохот — без десяти два, медсестры собрались на обед, а тут мальчик с синеющими ушами.
— “Какой он ребенок? Во взрослое везите”, — крикнули нам в детском отделении, — вспоминает Рамзан. — “Не к нам, в реанимацию надо!” — послали там.
Пятнадцать (!) минут Костю катали по больничным коридорам. Целых пятнадцать — когда речь шла о секундах. Врача рядом не было — его по-прежнему пытался спасти школьный учитель.
— Пока Костю не забрали на другой этаж, я делал ему искусственное дыхание, — говорит Геннадий Семенович. — А через десять минут реаниматологи спустились и сказали, что он умер. Может, они просто перестали ему делать искусственное дыхание и не дали кислородную подушку?
“Он умер еще в школе, вы реанимировали труп”, — сказали потом врачи. Полшколы видело, что Костю грузили в машину живым. Но... “Его все равно бы не спасли, даже если бы приехала “скорая”, — говорят теперь в Асиновской районной больнице.
Конечно, не спасли — они даже не попытались этого сделать.
Кадры решают все
“Плохие врачи нам не нужны, а хороших народ сам прокормит”, — говорил когда-то товарищ Сталин. Кто курочку с собой принесет, кто кусок мяса — в Асиновской больнице, как в средневековье, процветает натуральное хозяйство. После того как загнулся деревообрабатывающий комбинат (таких крупных на весь Союз было три), на котором, почитай, полрайона трудилось, денег в округе ни у кого уже много лет нет. А те, что есть, перетекают назад в бюджет — средняя зарплата две тысячи рэ, коммунальные услуги за “однушку” столько же, за “двушку” — три с половиной.
— У меня двум молодым врачам район выделил бесплатные квартиры — вы не поверите, они от них отказались! — говорит главврач Асиновской больницы Сергей Иванов. — По новому Жилищному кодексу они их ни приватизировать, ни продать не могут. Зарплата после интернатуры 1900 рублей.
Врачи живут в кабинетах — утром в них принимают больных, ночью стелют постель. А в дармовую квартиру переедешь — тут же с голодухи протянешь ноги. Полученные в советское время “трешки” теперь вроде наказания — все мечтают от них избавиться, не берет никто. Хорошо иметь домик в деревне, за него хоть платить меньше.
На трех асиновских машинах “скорой помощи” работают два врача и шесть фельдшеров. У одного из диспетчеров уже была история с летальным исходом: родственники вызвали “03”, но там не поняли, что ситуация критическая, и машину не отправили. Бабушка умерла. Родственники подняли шум. Диспетчеру... объявили выговор за бездушие. И оставили на прежнем месте.
Кадры решают все, желающих работать на провинциальной “скорой” днем с огнем не сыщешь. А если других кадров нет, судьбы вершат те, что есть. В меру своего понимания.
“Неоказание помощи больному” — ст. 124 УК РФ. Врач не оказывает первую помощь на месте происшествия, не дает лекарство, которое у него есть, не делает искусственное дыхание, не осматривает больного, если у него нет страхового полиса, отказывается ехать по вызову — все эти действия, говоря юридическим языком, выраженные в бездействии, и образуют объективную сторону преступления. Если же в результате больной умер, по закону должностное лицо могут посадить на три года и лишить права заниматься определенной деятельностью. Теоретически. На практике таких случаев единицы.
Чтобы привлечь по этой статье, должно быть, как гласит закон, одно непременное условие — отсутствие уважительных причин. Как установило следствие, все три машины “скорой” в это время были на вызовах, т.е. была уважительная причина. А раз так — и нет повода возбуждать уголовное дело. Так в местной прокуратуре объяснили родителям Кости Нуштаева и написали “отказняк”.
Формально “скорой” и правда не было. А на самом деле она была.
— Я уже стояла в дверях, когда позвонили из школы. У меня был наряд — по направлению врача перевезти женщину с острым животом, она уже три дня на боли жаловалась. Тут и машина наша подъехала — мы бы на ней мигом в школу домчались, — рассказывает Татьяна Киясова, работавшая в тот день на “скорой”. — Если ДТП, кровотечение, роды, ножевое ранение, мы все бросаем и несемся туда. Даже если уже у больного сидим, и то срываемся. А тут... Специально на крыльце задержалась — вдруг все-таки в школу? Но диспетчер решил, что никакой срочности там нет. А когда вернулась на пункт, узнала, что мальчик уже умер в больнице.
...Потрепанная пятиэтажка на окраине Асина. Дверь открывает плачущая женщина. Любовь Юршева, тот самый диспетчер “скорой”, отказавшаяся выслать машину в школу, достает носовой платочек и вытирает глаза. Она 20 лет в медицине, сама 13 лет ездила по деревням на вызовы фельдшером. Из-за болезни пришлось уйти в диспетчеры.
— Я сама не знаю, как это произошло. Просто не поняла, что все так серьезно... Если бы они сказали, что мальчик умирает, я бы обязательно что-нибудь придумала. У нас три “скорых”, и они все были на вызовах. Но ничего, сняли бы одну машину, отправили туда. Но... Мальчик бы умер, даже если бы мы сразу приехали.
Почему же врачи уверены, что Костю Нуштаева нельзя было спасти?
Некуда бежать
Вскрытие показало: все органы здоровы. В графе “причина смерти” — прочерк. Единственная версия — нехватка кислорода.
У мальчика, говорят врачи, скорее всего запал язык, и он задохнулся. “Понимаете, он же был нездоров! Эпилептик, в обмороки раньше падал — мы нашли это в его карте, и вообще...” — сегодня из Костика, который прошел медкомиссию и был признан годным к армии, делают инвалида. Родителям так и сказали: мальчика не вернуть, а вы своими жалобами бросаете тень на нашу больницу! Единственное, чего удалось добиться его родным, — проведения комплексной судмедэкспертизы. Но каковы бы ни были ее результаты, ответа на главный вопрос — почему “скорая” не выехала в школу спасать ребенка? — она не даст.
— Я не сомневаюсь, что экспертиза оправдает врачей, — говорит Костина мама Людмила Васильевна. — Двадцать лет назад в этой же асиновской больнице умер мой первый муж. От воспаления легких, которого врачи “не заметили”, — лежал он там долго, а флюорографию сделали за день до смерти. Я уже тогда хотела с ними судиться, но мне посоветовали “поостыть”. “У тебя дети растут, заболеют, к нам же прибежишь!” Но Костика я им не прощу.
Наверное, Костика Нуштаева и правда нельзя было спасти. И не потому, что врачи такие равнодушные. И не потому, что его “болезнь” была несовместима с жизнью. Несовместима с жизнью сама российская система здравоохранения. В семье Нуштаевых уверены: она работает не за здравие, а за упокой.
