В понедельник не стало великого Станислава Лема. Он умер в Кракове на 85-м году жизни. Вместе с ним ушла целая эпоха не только польской, но и мировой фантастики.
Мы по праву можем назвать его нашим писателем, потому что в России его “Солярис”, пожалуй, популярен даже больше, чем в Польше. Да и родился Лем во Львове в семье врача-отоларинголога. Учился в медицинском, прошел через нацистскую оккупацию, работал помощником механика и сварщиком в гараже, был репатриирован в Краков. Но, на наше счастье, медицину Станислав променял на литературу. И почти сразу появились его романы “Астронавты” и “Магелланово Облако”. А вскоре пришла слава — это были “Эдем”, “Непобедимый” и “Солярис”. Он мог бы спокойно почивать на лаврах. Но светлое будущее заменил на “Возвращение со звезд”, где нарисовал вырождение благополучного настоящего. А вскоре появились и вовсе непонятные для соцреализма “Рассказы о пилоте Пирксе”, “Звездные дневники”, “Сказки роботов”... Все это было предзнаменованием появления Лема-философа, раскрывшегося в сборнике философских эссе “Сумма технологий”. И сразу стало понятно, что Лем стоит особняком. И в фантастике, и в литературе.
Книги Лема переведены на 41 язык, совокупный тираж превышает 27 миллионов экземпляров. Впрочем, Лема это мало волновало. До конца жизни он думал о предназначении и месте человечества. Таким он и остался — человеком со звезд, человеком-звездой, недосягаемой и яркой.
Мы дозвонились в Паневежис актеру Донатасу Банионису, сыгравшему главную роль в фильме Андрея Тарковского “Солярис”.
— Г-н Банионис, повод для беседы печальный, однако “Солярис” с вашим участием (роль Кельвина) стал визитной карточкой Лема для многих россиян…
— Да, но не всегда мне говорили столь лестные слова. Помню, чтоб отпроситься на съемки к Тарковскому в Москву, надо было испросить разрешения у своего начальника, худрука театра. Тарковский-то был запрещен! И вот я иду к Мильтинису с тайно привезенной копией фильма “Андрей Рублев”. Ни Мильтинис о Тарковском прежде ничего не знал, ни я “Рублева” не смотрел. Мы уединились, чтобы никто не видел, не донес — а то наказание было бы неизбежно! — и посмотрели… Мильтинис только одно говорил: “О, какой режиссер! Конечно, он и “Солярис” осилит! Езжай!” И я поехал…
— А с самим Лемом встречались хоть раз?
— Первый раз я с ним “встретился” еще в детстве, прочитав роман, в который влюбился. А вживую… Было дело один раз. Сидели все вместе — я, Лем и Тарковский. Картина уже отснята, Лем ее только что просмотрел. Но, будучи поляком, с присущей им вежливой обходительностью, сказал так: “Это, конечно, не мой “Солярис”, но фильм получился хороший”. Не знаю, от сердца он говорил или…
— Известно, что еще до начала съемок они крупно поскандалили, и Лем уехал из Москвы, якобы даже назвав Тарковского дураком. Неужели примирились?
— Сложно сказать. Эта два совершенно разных произведения. И я не возьмусь сказать, какое из них лучше. Наверное, сейчас, по прошествии лет, мне ближе Тарковский. Его глубокий взгляд на человека; что есть Солярис? Бог ли это? Или младенец? Однако в Советском Союзе фильм почти никому категорически не понравился. Мне приходили письма с одним и тем же содержанием: “Донатас, вы хороший артист, но, пожалуйста, никогда больше не снимайтесь в этой халтуре!” И после премьеры в Каннах реакция зарубежной прессы в первый день была та же: “Разве это Лем? Нет! Тарковский далеко отошел!” Не поняли. Нет секса, нет голых задниц. Разве может быть хорошее кино без голой задницы? Вот так писали. Но спустя три дня наконец дошло. И рецензии пошли прямо противоположные…
