В Москве идет Неделя детской книги. Куда идем мы с Пятачком? В Музей А.С.Пушкина — на постановку “Сорочинской ярмарки” Гоголя и “Сказки о попе…” Пушкина. А в книжном магазине на Тверской юных книгочеев ждал папа олимпийского Мишки — художник Виктор Чижиков.
Повод для встречи — подарочный альбом “333 кота” со стихами Андрея Усачева и рисунками Чижикова. Уморительные котяры едят, гуляют, влюбляются, выходят на пенсию, читают…
А вы знаете, Что отличает благородных дам?
Любовь к искусству и котам.
Наша беседа с Чижиковым коснулась и искусства, и котов.
— К вам столько людей сегодня пришло — и бабушки, и мамы, и дети… Для вас это важно?
— Одна девочка дала на мои рисунки такую рецензию: “Я даже болеть полюбила, потому что, когда я болею, мне дают вашу книжку. И я быстро-быстро иду на поправку”. Когда что-то подобное слышишь, понимаешь, что не зря жил, так сказать.
— Ваши рисунки в книгах советского времени отличаются от нынешних. “Аля и Кляксич”, например, подросли немного. Почему?
— Я расту тоже. Не то что я лучше рисовать стал — я в молодости лучше рисовал, потому что был смелее. А к старости робким стал. Я ищу новые темы. Например, сейчас делаю книгу “Коты великих людей” — там у меня и кот Гоголя, и Шаляпина, кот Саврасова, который идет по знакомому нам пейзажу, с удовлетворением тащит двух задушенных грачей и радостно так: “Грачи прилетели!” Я уже что-то нарисовал, а пришел олигарх и все купил. Понравилось, очевидно.
— А правда, что один из легендарных Кукрыниксов был вашим другом?
— Куприянов — и другом, и учителем. Я пришел 16-летним мальчишкой к ним. С фронтовым чемоданом отца. Этот деревянно-фанерный чемодан, обитый камуфляжем, я набил своими рисунками… Я в то время подражал Борису Ефимову, мне нравилась его “линия с нажимом”. А они меня начали чихвостить: да что это такое, опять Ефимов прет, что это за ботинки такие страшные, что за руки такие ужасные, тьфу! Я в такой минор впал! Но на дне чемодана они увидели шаржи, которые я очень любил рисовать. “Вот и рисуй так! Будь самим собой! Запомни, что ты личность”. Особенно пристал Куприянов: “Скажи уверенней: я — личность!” А я, когда пришел домой, мама стирала (27 человек народу в коммуналке жило). Спрашивает: “Что сказали Кукрыниксы?” Я так, встав в небрежную позу: “Они сказали, что я — личность!” Она берет мокрую тряпку… и как даст мне! И дальше стирать.
В 56-м образовался журнал “Веселые картинки”, и все закрутилось-поехало. Моя настоящая первая книга в 60-м вышла. Это была первая книга Виктора Драгунского, называлась она “Тайна детской коляски”. Кстати, был смешной эпизод с Драгунским. К его пятидесятилетию Монин, Лосин, я и Иван Бруни решили слепить его голову. Круглую, из папье-маше. Конечно, шаржированную, но похожую невероятно. Мы ее надели на консервную банку и подарили ему. Он говорит: “Одна голова хорошо, а две лучше” — под мышку ее — и домой. Поставил к себе на стол. Как-то вскоре жена его Лида вынесла эту голову в прихожую и заперла в шкаф. Драгунский приходит домой и спрашивает: “А где моя голова?” — “Я ее убрала, я ее боюсь”. — “Мне с ней работать лучше получается”, — и вынул ее, поставив опять на стол. С тех пор садился работать с этой головой, а потом, как закончит, убирал в шкаф. Как-то соседка открывает шкаф, а на нее эта голова вываливается. С криком “Витю убили!” выбежала… Ей объяснили, что Витя жив.
— Может быть, перейдем к котам?
— Коты — это да. Они — как мы. Мой сын служил в армии, недалеко, под Москвой. Дали ему увольнение, он приехал домой на 2 часа. Мать ему поесть приготовила, быстренько ему что-то постирала из его ужасной амуниции. Когда ему надо было возвращаться в часть, она что-то всплакнула… И тут к ней подходит кот Чунька, кладет на колено лапу и строго говорит: “Мяу!” Вот так он решил высказаться. Так что они — как люди.
Надо как-то решать, человек ты или сволочь. У меня в Костроме была выставка в 90-х годах, я туда приезжал, выступал для ребят. И вот как-то ко мне подошла скромно одетая женщина и сказала: “Вы выступаете перед нормальными детьми, а перед дефективными могли бы выступить?” Как ответить? Сказать “нет”? Проще всего. Я сказал: “Конечно, приходите”. Ночь потратил на то, чтобы придумать, как с ними общаться. Решил с ними порисовать. И вот они пришли. Я ожидал худшего, а пришли такие же, как сейчас по улицам ходят. Я говорю: давай ты нарисуешь колеса, я к ним прибавлю машину, и наша с тобой машина по улице поедет! “Наша машина?” — “Да”. И замечательно все прошло, были у нас машины и с круглыми, и с овальными колесами, и с квадратными… Они не хотели уходить. А апофеозом был эпизод, когда ко мне подошел мальчик, достал из кармана руку, а в руке — маленький самолетик, советский, пластиковый, крылья у него гнутся. И он мне говорит (дефективный ребенок): “А вы не обидитесь, если я вам самолетик подарю?” Он отдал самое дорогое, потому что поступлений ему ждать было неоткуда… Такого вопроса от нормального-то не дождешься. А этот самолетик и сейчас у меня на столе лежит, напоминая о многом. О том, кто я и какие у нас в России дети…
На прощание Виктор Александрович рисует мне в блокноте — пушистые щеки, большие уши, довольные глаза… олимпийский Мишка!
