В культурной среде, когда речь заходит о разрушении памятников архитектуры, принято употреблять слово “руинирование”. Пожалуй, по смыслу оно даже страшнее, чем разрушение.
Ведь разрушение может быть легким, частичным, а руины — это окончательно и необратимо.
Но звучит как-то утешительнее: руинирование. Вроде как естественное природное явление, ничего не попишешь...
В Подмосковье сотни бывших дворянских усадеб признаны объектами культурного наследия. Процесс руинирования идет в них полным ходом. Вызывая аналогии с уходящей на дно Атлантидой. Но, в отличие от той, древней Атлантиды, которая то ли действительно существовала где-то посреди океана, то ли была выдумана Платоном как модель идеального государства, русская “Атлантида” вполне реальна и пока еще осязаема. Ее гибель происходит прямо на наших глазах, здесь и сейчас.
На графских развалинах
…По этой винтовой лестнице в имении Семеновское-Отрада, вполне возможно, поднимался на второй этаж Чехов. Впрочем, может, и не по этой — во дворце их несколько. Но то, что Антон Павлович бывал здесь, — как говорится, медицинский факт. И одного этого, казалось бы, достаточно, чтобы сдувать пылинки и с ажурной чугунной лестницы, и с самого дворца. А ведь кроме Чехова в усадьбе гостили и Тютчев, и Бунин, в ней 150 лет хранились библиотека и телескоп Ломоносова.
Но увы: толстый слой пыли на всем — самый незначительный штрих в картине здешнего разорения. Изразцовые печи растерзаны до самых внутренностей, как будто кто-то искал в них клад. Роспись свисает с потолков струпьями штукатурки. На внешних лепных карнизах растут деревца…
Это имение на берегу речки Лопасни построил граф Владимир Орлов — младший брат тех Орловых, что возвели на престол Екатерину II. Он всю жизнь был в тени своих знаменитых родственников и дослужился “всего лишь” до поста президента Академии наук. Зато память о себе запечатлел на века. Знатоки считают усадьбу Отрада уникальным для Подмосковья образцом английского дворца.
Величественная архитектура, живописный пейзаж и связанные с усадьбой громкие имена — казалось бы, что еще нужно, чтобы превратить Отраду в музей? Вместо этого памятник федерального значения много лет стоит открытый всем ветрам, постепенно превращаясь в руины.
Но вот парадокс: кроме горечи, вызванной классическим: “Что имеем, не храним…” — из визита на “графские развалины” выносишь и нечто совсем противоположное. Такой запас красоты архитекторы вложили в свое творение, что эта красота как бы проступает сквозь разруху. Красота оказывается сильнее. И просто дух захватывает, стоит лишь представить, как здесь будет красиво, если усадьбе вернуть первозданный вид… Но, как ни странно, с восстановлением именно подмосковных усадеб дела обстоят хуже всего.
— В этом году мы совместно с министерством культуры учредили премию за сохранение усадебного наследия, — говорит президент Национального фонда “Возрождение русской усадьбы” Виссарион Алявдин. — Пришло много заявок от соискателей: из Тобольска, Нерчинска, Ярославля… Из Московской области не было ни одной.
Своя душа – потемки
В кругах историков и искусствоведов принято говорить о русской усадьбе как о национальном феномене. Это не просто дворцово-парковый ансамбль, замечательный сам по себе. На протяжении трех веков в усадьбах формировалась русская культура. Люди с детства росли в обстановке этой гармонии и красоты и, вырастая, создавали шедевры поэзии, музыки, живописи — то, что становилось нашей классикой и формировало национальный характер. Если мир русской усадьбы бесследно исчезнет, многое в нашей истории и культуре станет менее понятным. А загадочная русская душа окончательно превратится в потемки не только для иностранцев, но и для будущих поколений аборигенов.
Серьезность грозящей утраты лучшие умы осознали сразу после Октябрьского переворота. Стараниями энтузиастов некоторые усадьбы были спасены путем организации в них музейных комплексов. Но основную часть все же разорили в конце 1920-х, когда стали распылять усадебные коллекции и мебель по провинциальным музеям.
Интерес к усадьбам вернулся только в конце 1960-х: начались работы по их “инвентаризации”. Сегодня все сохранившиеся в Подмосковье имения изучены краеведами вдоль и поперек.
— В области осталось 690 усадеб, — называет точные цифры Андрей Чижков, автор книги “Подмосковные усадьбы”. — Мы считаем, что усадьба существует, если сохранился хотя бы читаемый парк или хозяйственные постройки.
Но наибольшую ценность представляют те, в которых уцелел главный усадебный дом (часто это настоящий дворец). Таких около 170, и почти все они по степени охраны относятся к памятникам федерального значения. Еще примерно три сотни имений — памятники регионального значения.
О восстановлении абсолютно всех усадеб не мечтают даже самые горячие головы. Но потерять наиболее выдающиеся будет преступлением. Между тем у государства денег на восстановление заброшенных памятников нет и не предвидится.
— Государство должно определить перечень из 20—30 усадеб, которые навсегда останутся государственными, — считает директор некоммерческого партнерства “Русская усадьба” Вера Стерлина. — Такие, например, как Архангельское. А для остальных надо планомерно находить частных владельцев. Таков мировой опыт. Ни одно государство не может само содержать все памятники. Иначе мы их просто потеряем.
В ожидании реестра
В точном соответствии с советской поговоркой: “Кто что охраняет, тот то и имеет” — Федеральная служба по охране объектов культурного наследия (Росохранкультура) квартирует в старинной городской усадьбе на Малой Никитской. Всего нескольких шагов по вздувшимся полам достаточно, чтобы понять, что с деньгами на памятники у государства действительно туговато. Но начальник отдела по охране объектов культурного наследия Александр Работкевич ситуацию не драматизирует:
— 10—15 лет назад положение было намного хуже. Сейчас есть основания для осторожного оптимизма.
В цифрах основания для оптимизма выражаются так: 500 млн. руб. в год на 25 тысяч объектов культурного наследия федерального значения. То есть, если поделить поровну, та же Отрада получит 20 тыс. руб. Даже трудно представить, на что их можно потратить, но ясно, что на скорость разрушения усадьбы такая сумма никак не повлияет. Впрочем, никто эти деньги на всех не поделит (и правильно сделает). Они достанутся существующим музеям, которые без них просто загнутся.
Что касается идеи приватизации, государство до нее давно, в общем-то, дозрело. Объекты регионального значения передавать в частные руки закон разрешил еще в 1994 году. С тех пор по стране было приватизировано более 300 памятников. А в 2002 году появился закон “Об объектах культурного наследия”, который предусматривает приватизацию и объектов федерального значения. Но практически сразу же на эту приватизацию был введен мораторий.
Дело в том, что реестр объектов по их значимости существует еще с советских времен, а вот реестра по форме собственности нет до сих пор. И вопросы собственности запутаны до невозможности: к примеру, объект федерального значения может принадлежать как федерации, так и области, а может и вовсе непонятно кому. Вот до появления полноценного реестра памятников, находящихся в федеральной собственности, приватизацию и заморозили.
— К массовой приватизации с завтрашнего дня мы не готовы, — говорит Александр Работкевич. — Но у правительства должна быть возможность принимать решения по конкретным объектам. Если найдется собственник, который возьмет на себя все охранные обязательства, предъявляемые законом, я считаю, ему нужно продать усадьбу за рубль. Чтобы свои миллионы он вложил в восстановление.
Но, судя по всему, не во всех ведомствах мыслят столь прогрессивно. Работа не то что над реестром, а над положением о реестре (!) заглохла где-то в недрах Росимущества и Минкульта. А кроме него необходимо еще создать для каждого памятника паспорт, в котором будут перечислены все предметы охраны. Допустим, лепнину XVIII века надо сохранять во что бы то ни стало, а вот обои с олимпийскими мишками новый владелец может и освежить.
Странно, но ничего этого — ни реестра, ни паспортов — с 2002 года не сделано. А памятники тем временем продолжают исчезать с лица земли. С 1994 года только в Подмосковье полностью утрачено 26 (!) главных усадебных домов.
— К судьбе подмосковных памятников подходит поговорка о благих намерениях, которыми вымощена дорога в ад, — говорит Виссарион Алявдин. — В свое время здесь старались как можно большему числу усадеб присвоить федеральный статус. В надежде, что так они лучше сохранятся. Теперь их приватизировать нельзя, брать в аренду потенциальные инвесторы не хотят, и они просто разрушаются. А в других областях многие усадьбы, даже с сохранившимися главными домами, — памятники регионального значения. Их приватизируют и потихоньку восстанавливают.
Переспать с усадьбой
Усадьба Покровское-Рубцово в Истринском районе, объект культурного наследия федерального значения, была продана не как памятник, а как часть санатория. Разумеется, в обход законодательства.
Ранее громким скандалом обернулась попытка приватизации Брынцаловым усадьбы Никольское-Урюпино под Красногорском. Получив объект федерального значения в аренду и взяв на себя обязательства по восстановлению памятника, фармацевтический магнат сразу же шокировал общественность заявлением, что сделает “красивее, чем было в XVIII веке”. В планы Брынцалова входила приватизация усадьбы, и уже даже вышло постановление правительства, понизившее охранный статус с федерального до регионального. Но тут в главном дворце случился пожар, и отношения с горе-арендатором были разорваны.
Эти примеры говорят об одном: пока нет нормальной приватизации, происходит распродажа по каким-то мутным схемам, наносящим вред памятникам, которые “уходят” в частные руки со снижением охранного статуса, а то и вовсе без него.
Но есть в Подмосковье и один хрестоматийный пример иного рода. Правнучатый племянник и полный тезка великого поэта Михаил Юрьевич Лермонтов спас от гибели усадьбу Середниково в Солнечногорском районе.
— Чтобы постичь дух усадьбы, в ней надо переночевать, — встречает нас М.Ю.Лермонтов-младший в своих владениях.
Сегодня в отреставрированной части Середникова, кроме представительского главного дома, есть три уютных гостевых флигеля, а сам Михаил Юрьевич с семьей живет в таком же четвертом.
— Пять лет мы пытались управлять усадьбой дистанционно, — вспоминает он. — Но выяснилось, что без постоянного присутствия хозяина нельзя: усадьба превращается в набор мертвых зданий, которые ветшают и разрушаются.
— А общественный доступ к памятнику, гарантированный Конституцией, не мешает частной жизни?
— Конечно, есть неудобство: просыпаешься, а в каждом окне — по посетителю. Но когда в этом смысл жизни, можно смириться.
Середниково стало для физика-атомщика смыслом жизни довольно неожиданно. Его пригласили в Минкульт СССР и предложили поучаствовать в реставрации усадьбы, связанной с именем Лермонтова. Обещали выделить 30 млн. руб. за три года, начиная с 1992-го. Но тут как раз в стране пошли известные процессы, и этих бюджетных денег никто так и не увидел. Пришлось Лермонтову, уже не на шутку втянувшемуся в затею, вкладывать в восстановление федерального памятника свои кровные.
…Усадьба Середниково была построена в конце XVIII века. В XIX она принадлежала Д.А.Столыпину, брату бабушки М.Ю.Лермонтова. У нее четыре года подряд и гостил в детстве поэт. Потом в этом же имении провел свои детские годы известный реформатор П.А.Столыпин. А в советские годы сюда въехал туберкулезный санаторий с поэтическим названием “Мцыри”. Это заведение едва и не доконало усадьбу. Сегодня министр культуры Соколов называет Середниково чуть ли не единственным примером восстановления руинированного памятника частным лицом.
Кроме музейно-просветительской деятельности (здесь работает национальный Лермонтовский центр) нынешние владельцы усадьбы сами зарабатывают деньги на ее содержание: проводят экскурсии, сдают помещения под конференции, киносъемки, корпоративные мероприятия.
— У подмосковных усадеб колоссальный коммерческий потенциал в плане культурного туризма, — говорит Лермонтов. — Если в Подмосковье восстановить 100 заброшенных усадеб под туристические центры с инфраструктурой, до миллиона человек в год, по моим оценкам, будет их посещать. Надо только государству заинтересовать новых владельцев.
Не помогут психиатры
Впрочем, не все усадьбы смогут себя окупать. Значит, нужны меценаты. А раз так, мысленные взоры естественным образом обращаются к потомкам бывших владельцев, для которых, как и для младшего Лермонтова, возрождение родового гнезда стало бы делом чести.
Но если вспомнить, каким образом сколачивались у нас состояния, становится понятно, почему среди нынешних олигархов нет людей с дворянскими фамилиями… Поэтому и случаи, когда восстановлением усадеб занимаются потомки, можно сосчитать по пальцам.
В российской бизнес-элите желающих купить и восстановить усадьбу в Подмосковье сегодня намного меньше, чем тех, кто покупает замки в Англии и виллы на Лазурном Берегу. Но они есть. Причем в основном это люди “в теме”, понимающие, какие ограничения накладывает охранный статус: нельзя застраивать территорию, нельзя увеличивать площадь исторических зданий и т.д. Плюс контроль и обязательный общественный доступ к памятнику какое-то количество дней в году.
Чтобы процесс пошел, нужна отмашка.
Опрошенные нами эксперты — и чиновники, и общественники — сходятся на одном: сегодня все готово к тому, чтобы, не отменяя пока моратория, начать 2—3 пилотных проекта по приватизации усадеб федерального значения.
Должна быть проведена полная “предпродажная подготовка”: определены границы имения, решены вопросы собственности на имущество и на землю, утверждены охранные обязательства. Сама приватизация и вся последующая реконструкция должны быть полностью прозрачны.
В случае, если такие проекты начнут реализовываться, “МК” берет на себя обязательства выступить информационным спонсором процесса.
Пилотные проекты позволят отработать механизм цивилизованной приватизации. Которая может дать русской Атлантиде шанс на спасение.
Вот только что окажется сильнее — национальный интерес или интерес чиновника, кормящегося на “серой” торговле памятниками? Поживем — увидим. Пока же культурное наследие продолжает гибнуть. Пресловутое руинирование не останавливается ни на минуту.
Словари, кстати, еще не успели среагировать на интерес архитекторов к этому термину. И в них чаще встречается его медицинское толкование: “Наиболее тяжелые расстройства обнаруживаются при синдроме руинирования — происходит тотальный распад личности и интеллекта, остаются лишь низшие психические функции”.
Нации, которая не в состоянии сохранить свою историю, можно смело ставить этот диагноз.
