Недолог век старых кладбищ. Они живы, пока живут те, кто навещает их. А потом взбудораженная бульдозером земля принимает в себя новых покойников.
Сережки с Малой Бронной. И Витьки с Моховой. Мальчики, погибшие в самом конце войны в боях за освобождение Восточной Европы. Они лежат в долинах Буга и Эльбы, в полях за Вислой темной, на прекрасном голубом Дунае...
Когда-то местные пионеры возлагали цветы к их братским могилам. Советские солдаты, охранявшие покой дружественных социалистических режимов, отдавали им честь оружейными залпами. Сегодня многие воинские кладбища в Венгрии, Югославии, Польше и Чехии стерты с лица земли. На их месте раскинулись парки и жилые кварталы.
Чужие подвиги канули в Лету.
76-летний венгр Пап Палль, управляющий частным погостом в венгерском поселке Киштелек, своей работой доволен. Их местному некрополю уже больше ста лет.
Кладбища всегда похожи на людей, которые там похоронены. Это лежит на окраине, возле католического костела, в тени садов, тихое и умиротворенное, будто умытое.
Ни страха перед смертью, ни горечи от утраты не навевает оно. На табличках 1903 год рождения, 1907-й...
Да, люди в Киштелеке живут счастливо и долго. Так долго, что еще при жизни успевают “забить” себе метры под погребение, устанавливают там памятник и ходят потом навещать место будущего упокоения.
А у самого входа, на видном месте, — серый квадрат, заросший полевой травой. Раз в году, в мае, когда зацветает сирень, сюда, к забытой братской могиле, где лежат 200 безымянных русских солдат, приезжает с венком одна и та же женщина.
Пап Палль привык к этим визитам и даже ждет их. Сколько раз почетные горожане просили его продать это козырное место по очень выгодной цене — перекопать землю и избавиться от лишних костей, а он все не соглашается. Такой уж он чудак!
“Чоколом!” (“Целую ручки!”) — говорит он обычно, встречая старуху в черном
Последнюю русскую, навещающую в Венгрии могилы павших солдат.
Братская могила
— Я приезжаю в Киштелек к моему старшему брату, — говорит 76-летняя Мария Мамзурина-Волкова. — 12 лет мне было, когда Володя ушел на фронт. Мог бы остаться в тылу, ведь он делал на авиазаводе детали для бомбардировщиков, но написал маме: “Мою работу способна выполнять девчонка. А я нужен на передовой!”
Но, может быть, и не запомнила бы Маня старшего брата так хорошо и не кинулась бы, уже взрослой, искать его прах по всей Европе, если бы не одна мелодия.
В начале жаркого июня 41-го Володя напевал ее каждый день. Проснется — поет. Ляжет спать — опять она на устах. “Как умру я, умру, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя...”
Мать всплескивала руками: “Прекрати, Володька, петь эту грустную песню!”
А парень отмахивается: “Она будто преследует меня, мама”.
...Танкист Владимир Мамзурин погиб в конце декабря 44-го года. Пройдя Румынию, Болгарию и Югославию. Когда в воздухе уже пахло победой. Когда шли жестокие бои за освобождение Венгрии. Был ему 21 год. Он погиб за чужую, далекую землю.
В январе 45-го однополчанин Иван Одинцов написал его родственникам письмо, в котором указал место гибели друга. В 80 километрах от Будапешта, в городке Кунтсентиклюш, который и на картах-то не обозначен.
— После войны я кинулась по военным архивам, чтобы разыскать это место, — продолжает Мария Сергеевна. — Везде мне был ответ: где лежит прах Мамзурина, неизвестно. Но я чувствовала долг перед Володькой за ту песню, что он пел нам с мамой. Неужели так он предугадал свою судьбу?
200 тысяч наших солдат во время Второй мировой войны похоронены были в Венгрии. Доподлинно известны сейчас имена только 20 тысяч.
Тридцать три года шла упорная Мария Волкова к братской могиле. Встречая на улице бывшую невесту брата, так и не вышедшую замуж поседевшую Зиночку, разводила руками: “Вестей от Володи пока нет!”
В конце 70-х наконец пришел ответ из международного Красного Креста: “В 56-м году прах Владимира Мамзурина был перенесен в Киштелек. За ним ухаживают советские воины из Южной группы войск. Можете приехать”.
В списках не значились
Действительно, в те времена заботу о воинских кладбищах брали на себя наши воинские части из тех, что дислоцировались на чужбине.
В 60-е годы матери и вдовы погибших массово приезжали в те места, чтобы взять с братских могил горсть земли.
— Встречали нас, родственников погибших, хорошо, офицеры предлагали квартиру для временного проживания, помощь в уходе за кладбищем, — рассказывает Мария Волкова. — В первый раз, когда я приехала в гости к Володе с мамой, посадила на его могиле саженцы туи. Теперь это уже большие деревья. Пап Палль заверил меня, что будет заботиться о могиле брата. И еще одна женщина из Киштелека, чей сын был похоронен в 76-м году, он попал под машину, не забывает нашу могилку. Всегда, как приходит к сыну, кладет на памятник русским красную гвоздичку.
Володе Мамзурину еще повезло. Место его погребения — пусть поздно, но все же стало известно близким людям.
Но кто те, лежащие рядом с ним почти две сотни человек? Неужели от них не осталось даже имен?
Обычно списки погребенных хранились в местных церквах, где отпевали после смерти усопших. Но здесь-то похоронены русские, чужаки.
— Вместе с толмачом мы как-то зашли в костел, чтобы попробовать раздобыть имена солдат, лежащих в Киштелеке. Может, матери этих ребят все еще ждут весточки от них? Но тамошний священник стоял насмерть: “Русским ничего не дам!” — продолжает свой рассказ Мария Сергеевна. — Только когда переводчик припер его к стенке, пастор согласился показать нам из своих рук нужные списки.
Она наскоро переписала первые, бросившиеся в глаза фамилии.
Селецкий Николай, погиб 25 октября 1944 года,
Агасарян Айгаза Бакротович, 1917—1945 год,
Борис Метелкин, 1907 года рождения, погиб в августе 45-го в автокатастрофе...
Как это грустно, наверное, дожить до конца войны и нелепо уйти в небытие, перевернувшись на бронированном “уазике”, по дороге к дому...
Эти имена Мария Сергеевна выбила на плите рядом с именем брата... Остальные солдатские списки через год, как объяснил пастор, тоже оказались утеряны.
Можно было бы и успокоиться, побывав в Венгрии один раз, перестать туда ездить, как это сделало большинство наших соотечественников, тем более что свой сестринский долг Мария выполнила, но мать, умирая, попросила дочку не бросать родную могилку. “Грустно Володе одному, холодно”.
И Мария дала клятву.
— Я еще лейтенантом был, мамаша, когда вас первый раз встретил, а теперь уже давно майора получил, — улыбается ей пограничник на железнодорожной станции. — Что же вы в Венгрии забыли-то? Расскажите!
Старуха смотрит в упор. Рядом, на соседней полке, траурный венок, алые розы на черном фоне. “К брату своему я еду, он меня в мае ждет!” — объясняет скупо.
— Да знаем мы, что вы к брату. Вы — единственная из России, кто еще не забыл туда дорогу...
Свобода без любви
Будапешт — очень красивый город. Наверное, один из самых красивых в Европе. Кремово-белый королевский замок на фоне чистого голубого неба сохранился еще со времен Средневековья.
Конечно, ведь союзники-немцы почти не тронули венгерскую столицу в минувшую войну. Да и русские войска, освобождая ее, не забросали в отместку бомбами с самолетов. Как это сделали, например, американцы в немецком Дрездене.
Только вряд ли кто-то нам за это сегодня здесь благодарен...
В центре Будапешта, неподалеку от площади Героев, огромный белый экран. Этой весной на нем регулярно демонстрируют кадры хроники — венгерский мятеж 56-го года. О том, как русские душили здешнюю свободу и независимость.
На американские деньги сейчас снимается блокбастер о событиях полувековой давности. “Свобода, любовь” называется — через запятую.
А о минувшей войне, в которой венгры выступали на стороне фашистов, здесь стараются не вспоминать. “9 мая в России не работают? — протянул один старый венгр. — А, это же праздник вашей победы...”
...После вывода советских войск из стран Восточной Европы некому стало следить там за братскими могилами. Поэтому большинство воинских кладбищ, ставших бесхозными, были уничтожены. Не из вредности — чистый бизнес, земля в Европе на вес золота. А те, кто могли бы воспротивиться этому, матери и вдовы павших солдат, давно уже умерли сами.
Иные захоронения — в венгерском Кешкунхалаше, например, в Сегете, в Кешкунмайсе — просто стерты с лица земли. Иные — уплотнены, превращены в коммунальные квартиры для мертвых солдат.
В 1995 году Россия заключила ряд межгосударственных соглашений с другими государствами о новом статусе воинских захоронений, был предложен иной порядок увековечения памяти павших военнослужащих.
На деле это означало, что теперь наши бывшие враги — немцы, итальянцы, японцы, те же венгры — могут приезжать в Россию, чтобы поклониться праху своих усопших. Им организуют экскурсии к местам воинских захоронений, селят в самые лучшие гостиницы.
А вот русские победители в Европе, получается, никому не нужны. Наши загранорганизации пытаются, конечно, следить за могилами, но до сих пор не существует даже точных списков: кто и где похоронен.
— Раньше мы всей семьей бывали в Кештелеке, билет туда-обратно на одного человека стоил недорого, 97 рублей, — рассказывает Мария Волкова. — А теперь я езжу туда на свою пенсию. Сразу после перестройки ночевала вообще на вокзалах, ела что придется, только бы добраться до брата. Однажды прямо на улице у меня случился гипертонический криз, и едва меня не положили рядом с Володей. Я там как нищенка была, как последняя бомжиха.
Она бы и не ездила в Венгрию больше, не маялась, не трепала себе нервы, но уж слишком хорошо знает, что случается с бесхозными могилами.
“Четыре летных экипажа, восемь покойников положили мы в землю в районе города Веспрем, что неподалеку от озера Балатон, — рассказывает Герой Советского Союза пилот Григорий Черкашин. — Я помню прекрасно. Недавно приехал туда, а могил нет. Снесены, говорят, за ненадобностью”.
Как-то Мария Сергеевна позвонила одному большому начальнику, чтобы рассказать ему о том, что сегодня происходит с русскими кладбищами в Европе. Еще, конечно, хотела попросить денег на дорогу и проживание.
— А зачем вам надо куда-то ехать? — удивился чиновник. — Пойдите к Могиле Неизвестного Солдата у Кремлевской стены да и поплачьте себе вволю. Представьте, что ваш брат закопан именно там. Не все ли равно?
Со зла, зайдя на Главпочтамт, Волкова отправила “молнию” Путину. “Ведь брат не в пьяной драке погиб, он защищал родную землю. Почему же такое скотское отношение к праху таких, как он? Я знаю: перестану ездить в Венгрию — и кости Володи и сотен его товарищей сровняют с землей тоже”, — написала она. Думала, что президент не ответит, но через пару дней сверху дали денег...
“Упрямая старуха!” — подумает кто-то. “Самой праведной хочет показаться”, — решат другие.
В странных поступках Марии Сергеевны ищут подоплеку. Ведь не может быть, чтобы просто так, от чистого сердца, женщина тридцать лет подряд совершала паломничество на далекую и никому не нужную могилу.
Ведь остальные-то никуда не ездят.
Оно, наверное, гораздо спокойнее.
Но тогда не стоит обижаться на то, что в других странах уже и не помнят — кто же победил в минувшей войне.
— Я довезла эти цветы до тебя, Володечка, — гладит Мария пурпурные розы на новом венке. Единственное светлое пятно на мрачном квадрате обшарпанной братской могилы.
“Господи, хоть бы денег где найти, чтобы успеть до своей смерти починить памятник ребятам, — вздыхает Мария. — Моей пенсии на это уже не хватит. А на фоне местных могил русское захоронение смотрится некрасиво. Папу Паллю все говорят: зачем он портит внешний вид кладбища? Он пока не соглашается продать эту землю, жалеет меня, но кто знает, что будет, когда я сама сюда приезжать уже не смогу...”
Она тяжело поднимается с колен. Бредет к выходу. Длинной юбкой подметая за собой серую кладбищенскую пыль.
Старик управляющий смотрит ей вслед: “Я буду снова ждать тебя, Мария!”
До будущей весны...
P.S. Если кто-то хочет помочь в реставрации воинских захоронений в Киштелеке или нашел фамилии своих предков среди захороненных там, позвоните в редакцию. Мы поможем связаться с Марией Сергеевной Волковой.
