Театр “Геликон-опера” продолжает осваивать бывший театр “Et cetera” на Новом Арбате и новую оперную тему — итальянцы о России. Отыграв премьеру комедии “Рита, или Любовь по-русски” Доницетти, “Геликон” взялся за трагедию — “Сибирь” Умберто Джордано. Похоже, и смеяться, и рыдать над загадочной русской душой итальянцы когда-то умели со вкусом.
“Сибирь” Джордано никогда не видела света в Москве. Да и в целом по России она не особо засветилась: в 90-е годы ее апробировали в Красноярске, на том дело и кончилось. И это понятно: написанная в 1906 году, “Сибирь” стала шлягером в Европе, однако слабо вписывалась в каноны российской оперной эстетики — как до революции, так и после. Сюжет оперы (либретто Луиджи Иллико) свидетельствует о том, что даже сто лет назад в глазах европейца Россия в первую очередь ассоциировалась с сибирской каторгой.
В основе фабулы — забавная помесь итальянских оперных клише с Достоевским и Толстым. Героиня — петербургская куртизанка Стефания, у которой есть сутенер Глебов (по-итальянски это звучит “Глеби”) и возлюбленный Василий. Василий находится в заблуждении относительно профессии Стефании. Полный романтических чувств, он совершает ряд противоправных, но зато исполненных благородства действий, что, естественно, приводит его на каторгу. Подражая женам декабристов, туда же устремляется и Стефания. Но и “Глеби” приводят в Сибирь неисповедимые пути. В финале, который наступает очень быстро — всего через полтора часа после начала, — героиня, натурально, гибнет под звон сугубо ортодоксальных пасхальных колоколов.
Вся эта сюжетная пурга сопровождается пургой бутафорской: на сцене почти все время идет снег, красиво припорашивая плечи персонажей. Художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева вообще увидели этот спектакль очень красиво и слегка иронично: нарисованные на занавесях люстры и канделябры, снежок, полосатые арестантские цилиндры на головах каторжан. Да и режиссер Дмитрий Бертман предпочел условно-поэтическое решение грубо реалистичному, которое диктует веризм — направление в итальянской опере, главная эстетическая позиция которого — правда и ничего, кроме правды. Возможно, поставь режиссер эту оперу в духе критического реализма, слабые места ее драматургии и партитуры оказались бы более заметными. Ибо музыка, в которой, как и в либретто, сошлись итальянский стиль и русские темы вроде “Эй, ухнем!” и “Боже, царя храни”, при всей красоте и выразительности не тянет на уровень веристов, более популярных в России: Масканьи, Леонкавалло, Чилеа.
Тем не менее музыкальное решение оперы очень убедительно. В звучании оркестра под управлением Владимира Понькина есть и страсть, и лиризм. Трогателен Дмитрий Пономарев в роли Василия, облик которого напоминает мятущегося Пьера Безухова. Очень выразителен и остро характерен Андрей Вылегжанин в роли авантюриста Глебова. И совершенно неотразима Наталия Загоринская в партии Стефании. Ее прекрасное пение, основанное на невероятно точной вокальной и актерской интонации, ее неземной образ и неповторимая индивидуальность — все это наводит на настойчивую мысль: не пора ли Дмитрию Бертману предложить Загоринской по-настоящему звездную партию, достойную этой актрисы? Например, в какой-нибудь опере самого гениального из итальянских веристов — Джакомо Пуччини, которого “Геликон” упорно игнорирует?
