ВТОРАЯ СМЕНА
— Покупайте жвачки, шоколад, жвачки… Боже мой, до начала уроков осталось два часа, а я еще на буханку хлеба не заработала. Люди на селедку бросаются с пролетарской ненавистью, а шоколад никому не нужен. Наелись… Мальчик, бери жвачку. Ой, это ты, Дима Климов? Димочка, покупай жвачки, а я у тебя стихотворение не буду спрашивать. Ты ж не выучил стишок? Не выучил. Покупай жвачки, а то через час урок, а мы с тобой не готовы: ты ничего не выучил, а я ничего не продала. Женщина с пирожками! Что вы мне товар закрываете? Идите селедку загораживайте. О-о, коллега! Доброе утро, Зинаида Ивановна. Сто лет не виделись и не говорили. Да разве в той школе поговоришь? Только и жизни, что на базаре. А главное — вокруг все свои. Вон там химичка продает средство от тараканов, рядом физик торгует взрывчаткой собственного производства. Но самых больших высот добился физрук — бандитом устроился. Молодец. Наших не трогает, а вот 25-й школе дает жизни. Не может забыть, как они в 76-м году заняли первое место по баскетболу, а наша школа — второе. Теперь-то жалеют, что десятое не заняли. А трудовика видели? Он теперь в школьной мастерской гробы делает. Уже иномарку купил. Учительница пения второй год стоит возле входа на рынок и на скрипочке играет. Отдыхать ездит только в Анталью.
А учеников наших видели? Помните Лесю Алексееву, медалистку? Она еще сразу в университет поступила, закончила с красным дипломом. Так она и здесь медалистка. Как начнет дурить на колбасе и окорочках, аж дым столбом. А Сережу Малюкова помните? Стихи писал, на уроках физики читал переписку Блока… Уже не помню с кем. Так его ж из ГАИ выгнали, и он теперь книги продает. Вот эта вся эротика, порнография и ужасы на базаре — его. Можно сказать, любовь к литературе пронес через всю жизнь. Ой, смотри-ка, налоговая идет. Давай быстрей собираться. И тоже наши ученики. А когда-то двоечниками были. Сейчас они нам и родительский комитет припомнят, и переэкзаменовку. Пойдемте от греха подальше.
Копейка
Кому нужна копейка? Никому? Полчаса лежу на асфальте, и никто меня не поднимет. Все бегут-бегут и делают вид, что не видят меня. Как будто я не деньги…
Возьмите меня! Ведь я такая молодая, блестящая, новая. Меня недавно сделали. Вот туфли побежали итальянские. Двести долларов пара. Не-ет, такие меня не возьмут. Куда уж мне до них! А вот тапочки бегут. Черные, в белый горошек, турецкие, сто рублей пара… И эти не взяли.
Два часа лежу. А все из-за этого пенсионера. Целый месяц болталась в его рваном пиджаке. Хваталась, хваталась за старую подкладку и… не удержалась. Упала. И вот лежу теперь в одиночестве. Пятый час лежу.
А когда-то было… Мне мама рассказывала. Она была копейкой в 65-м году. Хочешь — стакан простой минералки, хочешь — маленький бублик, хочешь — коробку спичек. А бабушка, бабушка моя была копейкой в 13-м году! Вы представляете, что такое копейка в 13-м году! А я? Я? Я — никто. Так зачем же меня на свет пускали, если я никто? Зачем сиротой сделали?
…Полдня лежу. Никто не смотрит. Ну возьмите меня. Может быть, вам завтра не хватит одной копейки на проезд в трамвае, а вам — на буханку хлеба. А может… может… я завтра рублем стану! Нет! Я замуж выйду! За доллар! Ну зачем ему эти старые центы? Ведь я такая молодая, блестящая… Ой, кто это идет? Дворник с метлой… Не мети меня, я не мусор, я не мусор… мусор… сор… сор…
Анекдоты про анекдоты
Встречаются два анекдота.
— Слушай, — говорит один, — я тебя еле узнал. Что-то в тебе такое не то.
— Да вот, — говорит другой, — я решил бороду отпустить.
— Наверное, он скоро умрет, его уже почти никто не рассказывает.
Когда анекдот забирают в армию, он называется солдатским. Интересно, что еврейские анекдоты почти никогда не бывают солдатскими. Еще один довод в пользу распространенного мнения, что евреи не любят служить в армии.
Анекдот, которому говорили:
— Ну вы вылитый отец.
Он обижался.
осенило
Подарил ей свою любовь, а у нее полон дом таких подарков.
Идти к цели лучше всего с уверенностью, что целью потом не станешь ты.
Чем длиннее язык, тем короче извилины в мозгу.
Считалась секс-бомбой, но даже на ручную гранату не тянула.
Хотел душу черту продать, но не сошлись в цене.
Баллада о неслучившейся любви
Адольф Соломонович Ножиков
Году в девяносто восьмом
Служил дрессировщиком ежиков
В израильском цирке “Шалом”.
А девушка Леночка Ященко
Как раз той же самой порой
Работала в клинике Кащенко
Простой медицинской сестрой.
Смешливая, добрая, рыжая,
Алена любила врача,
Страдавшего
паховой грыжею
Во время дежурств по ночам.
А он по причине опасности
Проделывать акт половой
Не мог медработнице, в частности,
Платить той же самой ценой.
Поэтому доктор уверенно
Использовал в этой связи
Портрет парикмахера Зверева
С обложки журнала “Зизи”.
Издателю Зорику Жвания,
Конечно, не снилось во сне,
Что будет обложка издания
В дурдоме висеть на стене
В такой ситуации аховой,
Когда психиатр Семенной
С ладонью над грыжею паховой
Работал в ночи над собой
И думал о том, как в Японии
От бренных забот вдалеке
Японцы в любви и в гармонии
Вкушают сасими с сакэ.
И в лике цирюльника Зверева
Он видел в сладчайшем бреду
Цветенье вишневого дерева,
Растущего в вешнем саду,
Укрытом от клиники Кащенко
Грядою загадочных гор…
И девушку Леночку Ященко
Он просто не видел в упор.
А в отблесках света ажурного
От тусклых больничных огней
Она с телефона дежурного
Звонила подруге своей,
В руке теребя, словно веточку,
Кудрявых волос завиток,
Чтоб просто поплакать в жилеточку
О том, что не любит никто,
О том, что в течение месяца
У ней никого уже нет —
Вот разве что хочет повеситься
Из пятой палаты поэт,
Что ей назначает свидания
Под пальмой в японском саду,
Всегда завершая послание
Словами: “Не жди, не приду!”
Еще этот шизик из Нальчика
Ночами всем жару дает…
А доктор все ходит с журнальчиком
И даже не видит ее.
Но только была тем страданиям
Подруга не в силах помочь,
Поскольку с издателем Жванией
Она проводила ту ночь.
И счастье подруги, возможно бы,
Чирикало, как воробей,
Когда бы не дума тревожная:
“А сколько заплатит он ей?”
Поэтому глядя опасливо
В ночную оконную тьму,
Она была тоже несчастлива
В любви, что давала ему.
А утром, в разгар вознесения
Листвы, отдающей концы,
В Москву на гастроли осенние
Приехал израильский цирк.
В Москве, где артистов-
художников
Полно, как бродячих собак,
Приезд дрессированных ежиков
Не вызвал особый аншлаг.
Пожалуй, лишь Леночка Ященко,
Наутро закончив дела,
Домой возвращаясь из Кащенко,
Случайно афишу прочла
И, стоя на маленьком дождике,
Неслышно смеясь про себя,
Сказала: “Ну надо же, ежики,
Какая смешная фигня!”
И дрогнувшим тоненьким
росчерком,
Не зная сама почему,
Увидев портрет дрессировщика,
Она улыбнулась ему.
Но в мире, где звездочкой светится
Любовь неземная в тиши,
Им не суждено было встретиться,
Как двум половинкам души.
