Около года назад в Протвине отстроили терапевтический корпус, где планировалось установить протонный синхротрон для лечения раковых больных, аналогов которому нет во всем мире. Журналисты тогда снимали его макет со всех ракурсов, с трудом представляя, что все вместит в общем-то небольшое помещение.
Член-корреспондент РАН директор физико-технического центра физического института им. Лебедева Владимир Балакин рассказал, почему возглавляемое им подразделение выбрало направление борьбы с онкологическими заболеваниями — сегодня ведь лечат не столько лекарственными препаратами, сколько с помощью высоких технологий. В области лучевой терапии, например. Вот тут-то физикам и карты в руки.
В борьбе с раковыми опухолями сначала использовали рентгеновские лучи. Потом были применены гамма-лучи, проникающие в ткани глубже своих предшественников. Гораздо позднее в борьбу с раком вступили электронные ускорители. Тогда-то мир перешел на это, третье поколение лучевой терапии. Хотя Россия до сих пор не имеет нужного количества электронных установок, ставших для больных последней надеждой.
Между тем физики еще 52 года назад сделали, по сути, революционный шаг в этой области. Они показали, что опухоль можно эффективно облучать протонами, которые в отличие от гамма-лучей поражают ткани только в конце своего пробега. К тому же ход протонного пучка можно менять, направляя его конкретно к раковой опухоли. Но главное — резко возрастает эффективность лечения.
— Теперь представьте, — продолжает Владимир Егорович, — за эти полсотни лет облучение протонами во всем мире прошли 40 тысяч пациентов. А у нас, в России, за год рак диагностируется у более чем 400 тысяч граждан. То есть прототерапия существует как экзотика.
Если все протонные установки в мире сосчитать, то даже с учетом строящихся их окажется порядка десяти. Для сравнения напомним, что электронных ускорителей для лучевой терапии в мире собрано примерно 7,5 тысячи. То есть перед человечеством на сегодня стоит очевидная задача — резко увеличить производство именно протонных установок. Но даже богатой Америке их тиражирование не по силам.
— Эту проблему готовы решить в Подмосковье. У нас уже есть что тиражировать. Причем с наименьшими затратами, — при этих словах мы вошли с Балакиным в помещение, где год назад был только макет протонной установки.
Установка практически собрана. Специалисты перепроверяют отдельные ее детали. Диаметр “новорожденной” пять метров. Обслуживать ее в смену будет один оператор. Потребление электричества в терапевтическом режиме не более 50 кВт. Для сравнения: существующие ныне российские протонные установки — настоящие гиганты, обслуживают их 7—10 человек. Потребление электричества — в мегаватты.
Догадываюсь, сколько народа начнет наводить справки о протвинском варианте лечения рака. Балакин рассказал, что после каждой публикации на него обрушивается лавина звонков от самих больных, от их родственников, знакомых. Все просят помощи.
— Но мы не врачи, мы физики, лечить не имеем права. А медики должны будут получить лицензию Минздрава на опытное лечение. Согласований при отечественной тяге к бюрократии понадобится немало. Планируем, что первые пациенты появятся здесь не раньше конца следующего года, — говорит Владимир Егорович. — Я устал повторять, что любой день проволочки — гибель нескольких человек. Эта установка поможет выздоравливать 1000 пациентам в год, а со временем и вдвое большему количеству.
Эмоциональность собеседника понятна. Опыт его хождения по инстанциям начался в 96-м. Уже тогда, имея деньги, можно было инновационную разработку натурализовать из чертежного варианта. Когда Балакин сумел доказать думцам, что, если они внесут в бюджет поправку, гарантирующую финансирование проекта, страна несомненно станет лидером на мировом рынке как раз по производству протонных установок новейшего поколения.
Когда бывшие коллеги Балакина из Сибирского отделения РАН узнали, что Дума проголосовала-таки за внесение поправки в бюджет, сделали серьезную попытку перетянуть финансирование на свой регион. Опять победили балакинская твердость и бескомпромиссность.
Именно тогда об уникальной его разработке стало известно иностранцам. К ученому нагрянули австралийские бизнесмены с одной-единственной миссией: перекупить физика и работающую с ним команду, что называется, на корню. Обещан был полный карт-бланш. Балакин эту тему даже обсуждать не стал.
Теперь тон переговоров с протвинским ученым поменялся. На днях приезжают американские специалисты — для проведения экспертной оценки проекта. Судя по всему, за ними стоит крупный бизнес.
— Вот это уже серьезный поворот событий, — считает Владимир Егорович. — Мы же собираемся свою установку на весь мир тиражировать. На кону будут стоять десятки миллионов долларов. Значит, пора задуматься о серийном производстве протонного синхротрона.
Одна из собранных в ближайшее время установок предназначена для Пущина. Это была, скажем так, деликатная просьба Академии наук, финансирующей на сегодняшний день “противораковый проект”. Ведь в наукограде на Оке есть больница, работающая тоже под эгидой РАН.
— Я считаю, — говорит Балакин, — главная проблема на сегодня не в создании установки и даже не в организации серийного производства, она чисто медицинская. У нас будущих врачей не обучают тонкостям лучевой терапии. И как это ни кощунственно звучит, порой создается впечатление, что онкологи не заинтересованы в излечении больных. Я в одной из узкоспециализированных клиник рассказывал о своей установке, о ее ценовой доступности. Знаете, что услышал в ответ? Когда человек при смерти, он любые деньги заплатит.
