Не так-то просто пойти с кем-нибудь в кино
После того как австрийский режиссер Ханеке отказался возглавить жюри Московского кинофестиваля, вряд ли, конечно, кто-то побежал сдавать свои билеты в кассу. Но какой-то осадок остался. Какое-то горькое послевкусие. Неловкость какая-то. И даже не столько в отношении динамиста-режиссера, сколько в отношении кинофестиваля. Вдруг возникли ассоциации с отвергнутой женщиной, если позволено сравнивать фестиваль с женщиной. В обладании отвергнутой женщиной есть что-то от обладания уцененным товаром. Начинаешь нехорошо задумываться. Искать изъяны. Пытаешься понять, что же ты не заметил в отличие от других, заметивших.
Смущает также то, что Ханеке очень хороший режиссер. Очень. Лучше бы он был просто хорошим режиссером. Тогда было бы не так обидно. А еще лучше — если бы плохим. Но он очень хороший. И с грустью приходится констатировать, на свете очень хороших режиссеров гораздо меньше, чем очень красивых женщин, не говоря уж о просто красивых.
Все больше начинает мучить вопрос: что-то происходит с кино или что-то происходит с тобой? Кино все больше начинает напоминать помидоры. Ешь помидоры и удивляешься, почему они не такие вкусные, как раньше. Ну, думаешь, не повезло, просто плохие помидоры попались, но и следующая встреча с помидорами ничего, кроме разочарования, не приносит.
Говорят, возраст. С возрастом, говорят, вкусовые ощущения притупляются. Но я держусь другого объяснения. Если не знать, что такое настоящие помидоры, то и эти сойдут за качественный продукт. Отсюда вывод: современное кино держится невежеством зрителей.
И, может быть, это не Ханеке кинул Московский кинофестиваль, а само кино бросило нас, тех, кто пережил в свое время шок от Феллини, Копполы, Формана, Кубрика, Висконти, Вайды, Фассбиндера и других им подобных и снова пытается пережить похожие ощущения.
Теперь я должен рассказать, как я пошел в кино с Леной. У Лены много всяких достоинств, но одно из главных — это ее смех. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так смеялся, как Лена. Уже за квартал от ее дома слышно, как она смеется в своей квартире. Что-нибудь скажешь, первое попавшееся на язык, — она в хохот. Бывает, шутишь целый день напропалую — и хоть кто-нибудь хотя бы хихикнул. А она, что ни скажи, — смеется во весь голос. Ну и с кем, как не с ней, идти в кино?!
Не буду расписывать атмосферу просмотра, которая довольно натужно демонстрировала свою фестивальность. Все было, как всегда. Почетные гости усаживались на свои места, радостно окликали друг друга, как будто встретились на чужбине после долгой разлуки, а не виделись буквально вчера на очередной тусовке. Режиссер вывел на сцену пугающе многолюдную съемочную группу и начал многословно представлять каждого, пересыпая свою речь явно избыточными эпитетами: “гениальный”, “выдающийся”, “суперпрофессиональный”, — оттягивая тот момент, когда мы сами могли бы убедиться в этих качествах без чужой подсказки. Он действовал как творцы комедийных телесериалов, которые подкладывают смех в определенных местах картины, не доверяя зрителю самому рассмеяться по собственному желанию.
А потом погас свет, и только что присутствовавшие на сцене люди стали петь, и уже с экрана. Эффект заключался не столько в качестве пения, сколько в том, что, учитывая их предыдущую публичную деятельность, такой подлянки от них никто не ожидал. Выдерживать это было выше человеческих сил, и мы малодушно ретировались под натиском искусства. Грубо говоря, покинули зал.
А когда я вернулся домой, то обнаружил пропажу новенького мобильного телефона и совершенно отчетливо внутренним взором увидел, как он лежит в глубине кресла, еще хранящего тепло моего тела, и чьи-то хищные руки уже протягиваются к нему.
Я бросился в машину и помчался обратно в кинотеатр. Когда я ворвался в зал, уже шли заключительные титры. И о счастье, о радость! — как я и предполагал, мобильник мирно поблескивал хромированными частями на кресельной обивке. Мне повезло: темнота зрительного зала уберегла драгоценное средство связи от соседей, покинувших поле боя раньше, чем закончилось испытание неожиданно музыкальным фильмом.
Такого наслаждения от кино, какое я испытал в тот день, признаться, я что-то не припомню. Когда я рассказал Лене об этой истории, она страшно хохотала.
Писатель и спасатель
Хочу рассказать тебе байку, приятель,
о том, как писатель дружил
и спасатель,
писатель о чем-то все время писал,
спасатель все время кого-то спасал.
Однажды спасатель спас
классную тетю
и после с ней стал
зависать на работе,
потом этой тетеньке все надоело,
она развлечений других захотела.
И вспомнил внезапно
наш бравый спасатель,
что друг у него есть,
отличный писатель:
герой наш писателя тетке предъявит
и свой пошатнувшийся рейтинг
поправит.
Но это была роковая ошибка,
запал сочинитель
на тетеньку шибко
и сунул тихонько
ей свой телефон —
такой оказался он гад и муфлон.
Покуда спасатель в труде отличался,
писатель украдкой
с красоткой встречался,
и честный трудяга был вскоре забыт.
Мораль: утонченность
отнюдь не вредит,
когда вы с девчонкой имеете дело.
Читайте ей вирши и щупайте смело,
и разные шалости ей предлагайте,
и счастью не будет конца,
так и знайте!
Банкомат
Долго Евтухов без работы маялся, пока его по большому знакомству в банк не устроили. Банкоматом. Не мату, конечно, банковских служащих учить, а внутри машины специальной сидеть и деньги отслюнивать. В машине этой поломка какая-то случилась, механизм сгорел на хрен, а новый обещали привезти только месяца через два, ну и решили, чтобы корпус даром на улице не простаивал, кого-нибудь туда посадить.
А тут как раз Евтухов подвернулся.
— Твое дело, — сказали ему, — кредитную карточку клиента пальцами к себе втянуть, номер ее по телефону нам продиктовать и сказать, сколько клиент денег хочет. Ну а мы тебе команду пошлем — давать или не давать. Деньгами мы тебя, само собой, снабдим, а на выходе из банкомата будем, конечно, проверять вплоть до кишечника. Чтобы не спер наличность. И не вздумай ловчить, иначе у тебя дебет с кредитом не сойдется.
На том инструктаж и закончился.
На следующий день привезли Евтухова с утра пораньше к банкомату, скрючили в три погибели и внутрь засунули.
Сидит Евтухов, бутерброд припасенный кушает, вдруг — первый клиент. Карточку сунул, Евтухов ее — цап! — и шепотом номер в телефон диктует. А из телефона ему ответ: “Денег не давать!” Ну, Евтухов обратно карточку и выбросил.
Клиент взял ее, в руке повертел и вдруг как даст кулаком по корпусу! Дескать, чинись, машина, и гони бабки. У Евтухова аж в глазах помутнело.
А клиент обратно карточку сует. Евтухов ему немедленно ее возвращает.
А клиент ногой теперь как врежет! У Евтухова чуть башка не оторвалась.
— Ну ты, козел, — на третий раз не выдержал и подал голос Евтухов, — кончай машину портить!
И слышит — что-то мягкое на асфальт шмяк! Выглянул в щелочку — а это клиент лежит и даже не дрыгается.
Ну, тут сразу народ сердобольный собрался, оттащили клиента в сторону, карточку и все, что в карманах было, по пути, конечно, сперли, одним словом, помогли человеку.
А Евтухов даже передохнуть не успел, как клиенты поперли косяком. Правда, уже никто по корпусу не молотил, один только попытался поскандалить, что ему купюра рваная досталась, и все обратно норовил ее засунуть, чтоб автомат заменил, но Евтухов его послал подальше.
Так часов пять в суете прошло, и уж деньги закончились, как вдруг слышит Евтухов рядом интересный разговор.
— А что, — говорит один, — будет, если спичку зажечь и в щелку кинуть? Сгорят деньги ихние к едрене фене или только подпалятся?
— Не, — отвечает ему другой, — не сгорят. Там небось огнетушитель встроенный.
— А давай проверим? — предлагает первый.
— А давай, — соглашается второй.
И тут же к Евтухову спичка горящая залетела. Евтухов ее, изловчившись, задул и, предвкушая грядущий эффект, громко посоветовал экспериментаторам подпалить кое-что у самих себя.
Но не тут-то было. Экспериментаторы почему-то ни убегать, ни в обморок падать не стали, а бросили вторую спичку. А вслед еще и плюнули.
На такую наглость Евтухов ответил им по полной программе.
— Вот, сволочи, придумали, — выслушав долгую тираду Евтухова, удивился первый голос, — мало того что эта жестянка им деньги выдает, так еще и разговаривает.
— Ага, — поддержал его второй, — им-то небось здрасьте-пожалуйста, а с нами матерится.
— Не уважает, — согласился первый и задумчиво добавил: — Интересно, а сколько в нем денег...
Второй постучал по стенкам банкомата, прислушался и уверенно ответил:
— Много!
— А как думаешь, — спросил первый, — автоген его возьмет?
Евтухов сжался.
— Возьмет, — не сразу ответил второй.
— А если краном подцепить и сверху сбросить — развалится?
— С треском.
— Значит, дрянь машина, — подытожил первый. — Я б свои деньги ей не доверил.
— Эх, гранатку бы сюда, — мечтательно произнес второй.
— Милиция! — напрочь забыв про телефон, дрожащим голосом позвал Евтухов.
— Что, не нравится? — ласково спросил первый.
— Не нравится, — честно признался Евтухов.
— Тогда гони стольник, — потребовал второй.
— Нету, — сказал Евтухов и даже перекрестился.
— Ну тогда жди, — пообещал первый, — ща за гранатой сбегаем.
Вспомнив про телефон, Евтухов принялся лихорадочно названивать в банк...
Через две недели Евтухов перестал заикаться, а еще через месяц смог оставаться один в темной комнате. С работы банковской его, естественно, поперли, но все равно спокойно пройти мимо банкомата теперь он не может. Обязательно по корпусу его похлопает и скажет:
— Сидишь, да? Ну, сиди, сиди, бедолага, покуда сидится.
