Они прибывают партиями, как дефицитные импортные товары в совдеповскую республику. В четверг были поставки Пугачевой, а сегодня завезли свежего Киркорова. Настолько свежего, что на перроне он перепутал автомобиль и пытался сесть в чужую машину. Бдительные администраторы вовремя подхватили певца под руку и развернули в нужном направлении.
Сегодня он будет петь. В два часа ночи. Поговаривают — хотя это пока тайна, — что Киркоров позвал в свой концерт Верку Сердючку. А пока они все вместе отдыхают в “Лучесе”: там очень официозно, зато уровень — четыре звезды. Во второй гостинице — “Эридане” — мило, спокойно и стильно. Есть сауна и в меню вареники на завтрак, моховички на обед. Но… нет ванны, и не хватает квадратных метров на звездную душу. И поэтому там остановятся сегодня звезды с меньшими запросами по площади, но с большими по уюту — Басков да Волочкова.
— Ты — старуха?! Только не ты, мамочка. “Над ней не властны годы. Не прискучит ее разнообразие вовек”.
Джулия засмеялась сквозь слезы.
— Глупыш ты, Роджер. Думаешь, Клеопатре понравилось бы то, что сказал о ней этот старый осел?
Алла Пугачева очень любит роман Моэма “Театр”. Она не раз говорила, что сравнивает себя с Джулией Ламберт. И поэтому мы не станем говорить, что над Пугачевой не властны годы. Время безжалостно к публике. Она теряет азарт. Время безжалостно к звездам. Они теряют блеск. Или все-таки нет? Отличный шанс проверить это был у репортеров “МК” в четверг ночью на проходящем в Витебске Международном фестивале искусств “Славянский базар”. Здесь за день до официального открытия прошло событие главное — сольный концерт Аллы Пугачевой.
В последнее время Примадонна ассоциируется с кем угодно: главным персонажем светских хроник (то венчается, то разводится), с начинающим, но уже вполне уверенным игроком политической арены (как-никак член Общественной палаты), с продюсером молодых звездочек (вон она, хозяйка “Фабрики звезд”, покровительница юных талантов), но только не с гастролирующей звездой. Сольный концерт Пугачевой международного масштаба — явление из разряда сильных метеоритных дождей или зимних гроз, то есть крайне редкое, вызывающее острый интерес.
“Аншлага не было. Аншлаг в тиши живет”. Нет, не то. Анна Ахматова писала не про аншлаг — про соблазн. Соблазн, наверное, был: собрать 10—15 старых хитов и купаться, купаться в восторге публики. И в конце концерта под рев зала и бешеные аплодисменты уйти за кулисы. Победительницей.
Она себе этого не позволила. Она ведь не какая-то там, она — Примадонна. И спела только один старый-престарый хит. В конце. Вернее, его спел зал. “Этот мир придуман не нами”, — летело над не спящим в ту ночь Витебском. А все остальные песни были новыми — знакомыми, уже не раз звучащими в эфире, и совсем свежими, но не теми, не из сумасшедших ее 70—80-х годов. Она таки собрала зал, хотя до последнего момента все страшились: вдруг так и останутся проплешины пустых сидений, испортят настроение, расстроят Пугачеву, подорвут веру в себя. Не остались.
Репортеры “МК” начали караулить Примадонну с утра — бесполезно. Она так и не вышла в ресторан гостиницы “Лучеса”, где остановилась. Трехкомнатные апартаменты с кабинетом, кухней, оснащенной таким чудом техники, как микроволновка, позволили АБП кушать не слезая с дивана. “Мы не видели Аллу Борисовну, — со вздохом сетовали официанты, — только заказ в номер сервируем, и все. Что заказывает? И вино, и горячее — мясо, овощи, салатики рыбные, но мы же не знаем — себе или это окружению. У нее ведь несколько апартаментов снято, в каком конкретно проживает лично она — неизвестно”. Пока светские репортеры “МК” ждали за столиком (а вдруг!), “от Пугачевой” заказали минералку и фрукты: апельсины, нектарины, яблоки. “Ну, апельсины точно не ей, — прикинули мы, — звезда говорила как-то, что она их просто ненавидит”. В ресторане Пугачева так и не появилась — впрочем, это было естественно: хоть малая, но экономия сил.
Репетиция была назначена на шесть, концерт начинался в десять. В шесть репетиция уже шла, но… без Примадонны. Два часа кряду бились звуковики, налаживая микрофоны. Техника фонила, давала отдачу от пустого зала. Алла Борисовна появилась на сцене лишь в 20.30 — хмурая, сосредоточенная, собранная. Бросила косой взгляд на примостившихся в зале людей, буркнула: “Здесь сейчас будет репетиция, в зале слишком много народу”. Но опять же не стала требовать “зачистки”, сэкономила силы. Техники еще монтировали свет, били по ушам дрелью, по залу и сцене прогуливались на поводках овчарки и лабрадоры, поводили носами в поисках подозрительных предметов, а со сцены неслось: “Я опоздала встретить с тобой рассвет, я не успею встретить с тобой закат”. Пугачева пропела то, что планировала исполнить “вживую”, послушала своего нового протеже — Майка Мироненко, которого привезла с собой на раскрутку. Похвалила пацана, дала пару советов и, вяло махнув рукой людям в зале, исчезла за кулисами.
…Через час ничего — вообще ни-че-го — не осталось от еще час назад уставшей женщины, которой явно не 25 лет, когда зазвучали первые такты первой песни концерта. На сцену стремительным шагом вышла она, Примадонна. И взяла зал за горло. А с пятой песни стала публике родной и близкой. И пусть злые языки говорят, что Пугачева лишь отрабатывала 100 тысяч долларов США, которые якобы заплатил ей за участие в фестивале Лукашенко. Она не отрабатывала — она работала в поте лица своего и заставляла работать зал, заводила публику как волчок и сама в ответ заводилась от любовной прелюдии — криков “Алла!” и искренних аплодисментов. А когда, ближе к концу, зазвучало со сцены: “Но жить на бис я не умею” — на сцене стояла та, старая Пугачева, очищенная сценой и зрительской любовью от шоу-бизовской накипи своих последних лет. И был до боли знакомый, старый жест, откидывающий волосы назад, и еще более знакомый и старый — согнутая в локте, раскачивающаяся рука из умершего в ее прошлой жизни “Арлекина”.
Ее песни стали более сложными и философскими, но главный лейтмотив остался прежним: где ты, любовь, почему за 30 лет славы так и не пришла в мою личную, уже почти неотделимую от сцены жизнь. “Она цеплялась за любовь уже стареющей рукою”, — не пела, читала со сцены Пугачева стихи Беллы Ахмадулиной, и зал, как и 30 лет назад, верил: нет у нее, Пугачевой, простого бабского счастья.
Она шла со сцены чуть живая, но очень счастливая, еле переставляя ноги по ступенькам. Туда, вверх — на второй этаж, где ждала ее спасительная дверь гримерки, которая должна была отделить Примадонну от прорвавшихся за кулисы поклонников и папарацци и позволить скинуть с лица вечную улыбку звезды, глянуть в зеркало, всмотреться в свое измученное усталостью лицо и прошептать: “Боже ты мой!”
— Ну, как ты/вы, Алла? — спрашивали, перебивая друг друга, журналисты и приближенные.
— Нормально, — буркнула она с интонацией, в которой с легкостью читалось: “Отвалите, не видите, что ли, устала Алла” — несчастная женщина с очень счастливой творческой судьбой.
