Труп собаки на раскаленном шоссе
Для человека за рулем неправильно выбрать ряд в московском автомобильном аду — это все равно что вступить не в ту политическую партию, в которую надо для удачной карьеры: все двигаются, а ты стоишь и как дурак моргаешь сигналом поворотника. Ну, моргай не моргай, а все равно вперед себя никто тебя не пропустит.
В нашем городе не любят пропускать вперед себя.
В нашем городе плохо быть стариком, некрасивой девушкой, таджиком и находиться в оппозиции. Все это вместе означает не иметь никакого влияния и денег, что, впрочем, одно и то же.
Исключение составляют некрасивые девушки, родившиеся у богатых родителей, и старики, неизвестно каким образом сумевшие составить себе состояние. В этом же ряду, пожалуй, находятся некрасивые девушки, обладающие столь свирепым характером, что им удалось пробиться в топ-менеджеры. Свирепость в наши дни — такой же конвертируемый товар, как и красота.
Но даже если ты не таджик и не находишься в оппозиции, проснувшись утром, ты тут же начинаешь искать, по поводу чего бы сегодня расстроиться. Как правило, искать долго не приходится, потому что расстраивает буквально все: от зуба, раскачавшегося во рту, до ливано-израильского конфликта. А может быть, во всем виноваты новые информационные технологии. Телевизионная картинка стала намного реальнее, чем вид из окна. Так что порой кажется, что ракеты “Хезболла” рвутся не в Хайфе, а буквально в подмосковной Баковке.
И ваша чувствительность к международным событиям совсем не обязательно определяется национальной принадлежностью. Ну, вот вполне русский мужик, который “бомбит” на раздолбанной и чудом сохранившейся “копейке” по столичным вокзалам и аэропортам, потому что это его единственный способ прокормить семью, вдруг говорит, что хотел бы быть сыном страны, которая из-за одного пропавшего солдата начинает военные действия.
И ты ловишь себя на мысли, что какой- то Спилберг ставит реалити-шоу “Спасти рядового Рабиновича”.
Понять, что имеет в виду хозяин “копейки”, нетрудно. Сценарий спасения рядовых Иванова, Петрова, Сидорова представить весьма сложно, даже в условиях громогласно провозглашенного расцвета российского кино, да и вообще всего того, что еще недавно хирело на просторах нашего отечества. Да и от кого, собственно, спасать? Разве от самой родины, которой они пытаются служить. Но пока мы доживем еще до крупномасштабных полотен такого рода, снять хотя бы короткометражку. И вот вам, пожалуйста, сюжет. Кто-то сбивает собаку на раскаленной автомагистрали и, не обращая внимания на труп, оставленный на дороге, мчится дальше. Подумаешь, псина! Не человек же. Мимо мертвого пса едут и едут машины. И вот кто-то наконец останавливается, ставит аварийный знак и хоронит собаку.
Вы наверняка видели мертвых псов на наших дорогах.
А людей, которые остановились бы, чтобы предать мертвое животное земле?
Я, например, нет.
Земля слухами полнится. Поэтому на земле засухи, неурожаи и войны.
Хотела мужу закатить скандал,
но ограничилась тем, что закатила ему пощечину.
Когда есть кому отвечать, спрашивающих — много.
Из зала суда вышел свободным, убедив судью, что развод — единственный выход.
Открыл в себе талант,
но от себя большего ждал.
Случай в лифте
Она была богатой леди,
А он был спившимся бомжом.
И вот они застряли в лифте
Под самым верхним этажом.
Бомж спирта приобрел в аптеке
И был готов его распить,
Она была в бутике модном,
Решив себе колье купить.
Бомж ухмыльнулся добродушно:
“Застряли. Вот япона мать…”
А бизнес-леди стала гневно
Все кнопки в лифте нажимать.
Нажала кнопку “Вызов связи”,
Затеяв нервный разговор,
И оператор ей ответил,
Что скоро явится лифтер.
Потом она звонила мужу —
Мобильник мощный был при ней,
Про бомжика сказав со злобой,
Что нет людей его грязней.
Бродяга только почесался,
Вздохнул и промычал: “Ну да…”,
А дамочка баллончик с газом
Из сумки вынула тогда.
И потянулось ожиданье.
Она стояла, он сидел.
Она про бизнес размышляла,
А бомж тихонько что-то пел.
Она от вони задыхалась,
Брезгливо двигая плечом,
И думала: “Могла застрять бы
С лихим красавцем-усачом”.
…А рядом, в параллельном мире,
Она бомжихою была,
А он крутым был олигархом,
Но в лифте их судьба свела.
В другом же параллельном мире
(А сколько их, нам не понять) —
Они бомжами были оба
И в лифте стали выпивать.
А в третьем параллельном мире
Богаты были оба, а
В четвертом мире параллельном
Она бродягу обняла.
А в пятом параллельном мире
Она пустила в ход баллон.
В шестом — она бомжу вручила,
Подумав, чек на миллион.
В седьмом — она узнала с криком
В бродяге своего отца.
В восьмом же мире параллельном
Их примирила вдруг маца.
…Однако в первый мир вернемся,
Ну, то есть в мир, привычный нам.
Там обошлось без приключений,
Без лишних слов и жутких драм.
Открыли лифт. Он, скажем прямо,
Довольно редко застревал.
К себе домой вернулась дама,
А бомж уполз к себе в подвал.
Она с вином в джакузи влезла,
Он спирт брынцаловский открыл…
Она была богатой леди,
А он бомжом вонючим был.
Разврат
Всякий столичный житель имеет родственников из провинции. Даже если он круглая сирота. Таков уж закон природы, и ничего с этим не поделаешь.
Вот и Мандрыкин их имел. Сколько именно — он толком не знал, но, судя по тому, что приезжало их много и часто, — не иначе полстраны. А то и три четверти.
Правда, в последние годы, когда столица утратила наконец эксклюзивное право на колбасу и всякие другие полезные товары, которые некогда свозились в нее, чтобы покинуть потом частным образом на всех видах транспорта, количество родственных визитов к Мандрыкину сильно поуменьшилось. Но, к его огорчению, совсем на нет не сошло.
И вот как-то вечером сидит Мандрыкин дома, спокойно телевизор смотрит, вдруг звонок в дверь. Открывает — мужик.
— Здрасьте, — говорит, — не узнаете?
— Не-а, — честно отвечает Мандрыкин, хотя, конечно, подозрения определенные уже имеет.
— А я ваш родственник, — тут же подкрепляет его подозрения мужик, причем так радостно, будто точно знает, что Мандрыкин уже все глаза проглядел, мечтая его увидеть. — Троюродный брат жены вашего племянника. Витьком меня звать.
— Очень приятно, — сквозь зубы говорит Мандрыкин и сразу интересуется: — Надолго?
— Не, — с сожалением говорит Витек, — на одну ночь. Проездом я.
Ну, пригласил его Мандрыкин в квартиру, про родственников побеседовали, про жизнь, и тут Витек говорит:
— Слушай, тут у нас по телевизору показывали, что у вас в Москве такой разврат!.. Честно скажу, очень мне это интересно. Так хочется попробовать. Может, устроим, а? По-вашему, по-городскому.
— Э, — отвечает Мандрыкин, — разогнался... Для настоящего разврата “бабки” нужны.
— Ну да? — удивляется Витек.
— Точно, — вздыхает Мандрыкин. — Без “бабок” щас хрен чего получишь.
— Ну ладно, — почесав затылок, говорит Витек. — Ща сделаем!
И убегает. И получаса не прошло, как он вернулся. С бабками. Двумя. Старыми...
— Во! — говорит. — У метро нашел. Семечками торговали.
Мандрыкин аж глаза вытаращил от такой непосредственности.
Бабки тем временем чувалы свои с семечками к стенке притулили, платочки сбросили, сели, хихикают.
— Ой, — друг другу говорят, — ща развратничать будем.
Тут Витек у них строго спрашивает:
— А вы развратничать-то, старые, умеете?
— Еще как! — хором говорят бабки. — Когда у нас в колхозе последняя корова от тоски сдохла, председатель хотел развратный дом открыть... для мужиков из соседней деревни. И так нас обучал... И так, и эдак. Даже этому научил... сексу по телеграфу.
— Это как это, — заинтересовался Мандрыкин, — по телеграфу?
— Да очень просто, — отвечают бабки. — Идешь на почту и отбиваешь телеграмму: “Милый, я вся твоя”. А тебе за это деньги переводом.
— Ну и много вы так денег заработали?
— Не, у нас почта за сто километров. И ту закрыли. Вот сюды теперь приехали. Вместе с председателем. Он у нас этим... бригадиром… ну, сутенером по-вашенски.
Тут как раз звонок в дверь. Мандрыкин открыл — там дед стоит, лет под семьдесят.
— Здорово, — говорит дед, — Федотычем меня кличут.
— Здравствуйте, — отвечает Мандрыкин, с тоской думая, что вот, еще одного родственничка принесло.
— Как у вас тут с развратом? — продолжает дед. — Жалоб нет? А то я им трудодень не проставлю.
— Так вы сутенер, что ли, их? — догадался Мандрыкин.
— А то, — с гордостью отвечает дед. — У меня вот и справка от колхоза. — И куда-то за пазуху себе лезет.
— Да я верю, верю, — остановил его Мандрыкин и честно признался: — Жалоб нет, но и денег тоже.
— Ай-ай-ай, — покачал головой дед и предложил: — В виде исключения можно и продуктами.
Делать нечего — достал Мандрыкин из холодильника что было, Витек гостинцы вытащил — самогонку, сало, картоху, петуха скукоженного, огурцы, бабки быстренько семечек нажарили — и понеслось. Когда петь начали — соседи потянулись, потом девушки легкого поведения — бабок проведать, и такой тут разврат пошел — с песнями, плясками, небольшим мордобоем и братанием, — что Витек только на следующий день каким-то чудом про поезд свой вспомнил. И когда всей компанией его на вокзал провожали — только одно и твердил:
— Ох, и здорово у вас здесь развратничают! Даже лучше, чем в телевизоре показывают. С нами-то не сравнишь, нет...
А Мандрыкин на это важно кивал.
