Он по жизни загулял. А он девушек — “люблю”. Его мысли — его скакуны. И сделан он в СССР. Это еще не все про Газманова…
Олег поет дочке на ночь. Жалеет Шевчука, дружит с Лужковым. Не хочет в Госдуму. Говорит, что его меньше нужно показывать по ТВ. Хочет вернуться в те времена, когда приходилось подрабатывать грузчиком. Он не умеет плакать, хотя сейчас в депрессии.
И вообще, ему сегодня 55. Вы верите?
— Олег, вам правда 55 или это шутка?
— Да нет, не шутка, 55. Я чувствую, что скоро ребята из моей группы “Эскадрон” мне кличку дадут — Маклауд, есть уже такие позывы.
— Вы про Горца, про бессмертного? Но согласитесь, это ведь даже неприлично выглядеть младше собственного сына.
— Ну, это вы загнули, конечно, — младше собственного сына я не выгляжу. Хотя однажды в аэропорту женщина, которая билеты смотрит, при виде нас с Родионом сказала: “А, братья Газмановы! Проходите”. Я так слегка опешил…
— Ладно, если и вправду 55, где же полагающиеся столь солидному возрасту атрибуты: лысина, живот, мысли — не скакуны, а о бесцельно прожитых годах?
— Ну да: живота в общем-то нет. Лысины пока тоже, слава богу. Хотя я не зацикливаюсь на внешности, меньше всего об этом думаю. А вот по поводу мыслей… Мысли разные. У меня сейчас как раз такой период — не могу сказать, что депрессивный, — но вот думаешь: а что дальше? И не из-за того, что у меня сейчас такая дата, более-менее круглая. Просто у человека должна быть какая-то мотивация, а в своей сфере я реально добился…
— Всего, что мог?
— Не то чтобы... Ну, скажем, так: все самые высокие планки уже взяты. И чтобы двигаться дальше, нужен очень мощный стимул.
— Хотите подскажу? Почему, например, Газманова нет до сих пор в Госдуме?
— Нет, это не мотивация. Я четко понимаю, что мое, а что не мое, и всеми силами открещиваюсь от подобных предложений. Которых, кстати, очень много.
— Вы ведь максималист по жизни. Так какая может быть сверхзадача?
— Я не знаю. Это честный ответ. Могу сказать, что, к сожалению, вершины очень красивы, только пока ты их не покоришь. Дальше — пустота. И поиск чего-то нового, какой-то новой вершины.
* * *
— Давайте пофантазируем. Хотели бы, чтобы в Москве вам поставили памятник?
— (Следует весьма продолжительная пауза.) При жизни вряд ли поставят… А вообще, нет, пожалуй, не хотел бы. Для этого нужно сделать что-то такое! Или Кремль спалить, чтобы остаться в веках, как Герострат. Или показать 20 красных карточек за один матч. (Беседа проходила на следующий день после “подвига” футбольного арбитра Валентина Иванова на ЧМ-2006. — Авт.) Или сделать действительно нечто выдающееся, чтобы спустя годы тебя вспоминали добром. Третий вариант, может, интересен был бы, но…
— Боитесь, не потянете?
— Скажем так, хотелось бы прикоснуться к вечности. Чтобы что-то из того, что я сотворил, осталось надолго и жило после того, как меня не станет. Это, конечно, так — из области фантазий, размышлений… Хотя я могу надеяться, что несколько моих сочинений кого-то будут греть и после меня. А это уже неплохо.
— Ну вот вы написали гимн Москвы, полуофициальный. А какая из ваших песен могла бы стать гимном России?
— Я не пишу гимны, песня о Москве — не гимн. Да, проследил в словах историю города, попытался как-то объединить. Но это не гимн, не было такой задачи. Это эксперимент, в котором я соединил традиции русских духовых старинных оркестров и современную ритмическую основу. Плюс довольно яркая мелодия и внятный текст. И песня появилась намного раньше, чем Лужков ее услышал. В некоторых изданиях поспешили написать, что это песня заказная. К сожалению, нет. К сожалению, потому что за заказные песни платят деньги. Я спокойно, кстати, отношусь к заказам. Дело в том, что, если у тебя что-то получается, это творчество. Независимо от того, заплатили тебе за это или нет.
— За какую песню вам заплатили больше всего?
— Я бы не хотел озвучивать какие-то цифры. У нас общество пока не готово беспристрастно и с одобрением относиться к чужим заработкам. К сожалению. Ощущение такое, что сейчас все хотят много денег заработать, не тратя на это никаких усилий. Даже сказки наши русские старинные, они тоже такие. Лежал Емеля на печи, лежал бы он и дальше в лаптях своих дырявых. Но вот поймал щуку, и по щучьему велению у него все нормально стало. Или сказка о Золотой рыбке…
— А что бы вы попросили по щучьему велению?
— Есть такое замечательное произведение Стругацких “Трудно быть богом”. Вот когда Румата спросил жителя одной из планет: если бы я был богом, что бы ты у меня попросил? Тот сказал: тогда оставь нас, пожалуйста, и дай нам жить своей жизнью. Поэтому для себя я бы ничего не попросил. Может быть, для кого-то… Все, что нужно, ну почти все, у меня есть, нормальную жизнь себе и своей семье я обеспечил. И я не вымогаю деньги, я зарабатываю их. Как и другие артисты, которые колесят по всей стране, вкалывают. Больше того, время от времени появляются какие-то списки, какой артист сколько стоит. Могу сказать: они удивительно далеки от реальности. Причем у меня такое ощущение, что некоторые артисты специально приплачивают, чтобы им писали такие гонорары большие. Видимо, для того, чтобы потом иметь возможность побольше запросить. И еще могу сказать по этому поводу: это унизительно мало по сравнению с западными артистами.
* * *
— Давайте о бесплатных песнях. Дома вы поете? Ну там: в душе, дочке на ночь, во время застолий?
— Вот на застольях стараюсь не петь. Там, к сожалению, все орать начинают, приходится перекрикивать — можно голос посадить, потом на концерт не хватит. В душе — да. Иногда прикольно получается, там такая акустика!..
— И что вы поете в душе?
— А чего в голову придет. Недавно целую неделю пел песню Родиона, старшего сына. Он тут несколько песен сочинил, мне просто дико понравились. Очень красивые: и по музыке, и по поэзии. И абсолютно непохожие на те, что сочиняю я. Кстати, дочке на ночь я последнее время пел те детские песенки, которые сочинил когда-то для Родиона: “Трубочист”, “Люси”, “Маугли”. Ей очень нравится. Когда тихонько поешь, без инструмента, она такими глазами смотрит! Еще у меня есть песенка “Светлячок” — очень прикольная, а с другой стороны, даже философская. “Светлячок летит, куда — не знает. Знать и сам он не желает. Он летит куда несет. Важен сам ему полет”. Хм, ко мне, наверное, относится, да?
— Вы народный артист, ваши песни любит зритель. Но, по крайней мере, один человек их точно не переваривает. Это я о Юрии Шевчуке, который обвинил вас в плагиате.
— Одно скажу: я очень расстроен. Всегда под большим впечатлением был от творчества Шевчука. Как много ему Господь отпустил таланта. И я очень огорчен разницей между его творческим потенциалом и человеческими качествами. Как он распоряжается тем, что ему дано. Мне кажется, это несовпадение в конце концов его разорвет. Если он не переосмыслит свою жизнь.
— А судебные дела между вами уже улажены?
— Да не было там никаких судебных дел. Он вроде стал извиняться, и в принципе дальнейшее уже похоже на раскрутку какого-то скандала. Мне это ужасно не нравится. Я сначала сильно огорчался, а сейчас понял, что стоит не бороться со злом, а приумножать добро. Не обращать ни на что внимание, а делать свое дело.
— В свое время Шевчук дрался с 2-метровым Киркоровым. Как думаете, в этом плане у вас были бы шансы против Шевчука?
— Ну это смешно… Я считаю просто ниже своего достоинства тратить физическую и творческую энергию на продолжение этого конфликта, тем более с помощью кулаков. Наверное, это неправильно с точки зрения пиара. Наверное, многим было бы весело смотреть, как в драке сойдутся Газманов и Шевчук. Но, знаете, я все-таки стараюсь брать пример с великих людей. Не представляю себе, что кто-нибудь из тех, кого я уважаю, стал бы драться, тем более публично… Вообще, то, что Шевчук подрался с Киркоровым, — это очень пошло. А я не хочу быть пошлым.
— А когда последний раз вам приходилось пускать в ход кулаки?
— Не вспомню. Ведь чем отличается мудрый от умного? Мудрый никогда не попадает в те ситуации, из которых умный ищет выход. Если бы была угроза моей семье или меня оскорбили бы прилюдно — тогда, может быть, наверное. Но мне ближе этика поведения, скажем, дореволюционная. Когда бросали перчатку и вызывали на дуэль. Представьте себе, чтобы дворяне или офицеры пошло молотили друг друга кулаками. Это просто для быдла — вот так разбивать друг другу хари, тыкать носом в салат.
* * *
— Вообще вас легко обидеть?
— Обидеть — нет, огорчить — да. Я человек эмоциональный, в общем-то переживаю какие-то жизненные несправедливости. Но я достаточно быстро беру себя в руки и успокаиваюсь.
— Просто такое впечатление, что последнее время вас часто стали обижать. История с клипом, который запретили на ТВ; никто, как говорите, не хочет спонсировать “Господ офицеров”, — а посему: все, закрываю, раз государству не нужно; Шевчук опять-таки…
— Ну что значит “обижают”? Если нет спонсоров на программу, которая востребована у народа, значит, государство или люди бизнеса в этом не заинтересованы — вот такая ситуация, и обижаться нечего. А насчет “Новой зари” как раз я очень порадовался. Значит, песня вызвала резонанс, оставила неравнодушными большое количество людей...
— Но клип так никто и не увидел.
— Кто захотел, тот увидел. Есть альбом “Сделан в СССР”, там выложен этот видеоклип, его можно посмотреть… Вообще, я считаю, что меня меньше нужно показывать по телевидению. Парадоксально — да, но я не хочу участвовать в этих сборных солянках, где невозможно включить аппаратуру, где звучит галимая фонограмма и не дают возможности нормально работать.
— Скажите, вам приходилось наказывать людей?
— (Олег снова надолго задумался.) Смотря, что считать наказанием. Я просто перестаю общаться с теми людьми.
— Но с вами лучше не ссориться?
— Я думаю, полезнее не ссориться.
— А дружить вы умеете?
— Да, у меня есть два друга, минимум два. Нет, не с детства — друзей в детстве мы не выбираем — они растут вместе с нами. А вот когда ты осознанно с кем-то сближаешься: долго проверяешь друг друга в экстремальных ситуациях, присматриваешься, а потом уже начинается настоящая дружба — это, конечно, ценная штука. Думаю, что я умею дружить. Хотя у меня самого много недостатков, и, возможно, я не могу уделить друзьям много времени. Но я считаю себя человеком чести и порядочным человеком. Что как раз необходимо для дружбы.
— Как-то мэр наш Юрий Михайлович Лужков сказал: я считаю Олега Газманова своим близким другом. Подтверждаете?
— Вообще мне приятно, что Юрий Михайлович обо мне так сказал. Это значит: он мне доверяет и уважает меня. Я могу ответить тем же. Почему-то многие думают, что наши отношения основываются на какой-то взаимной выгоде. То есть мне выгодно дружить с властями, которые могут для меня что-то сделать, а ему — со мной, потому что я популярный человек. Могу сказать: это совсем не так. Просто по многим вещам наши взгляды на жизнь совпадают. Это отношение к спорту, отношение к различным социальным явлениям. Есть определенное родство душ и взглядов, нам приятно быть вместе.
— А с президентом Путиным вы хотели бы подружиться?
— Это не зависит от того: хотел бы я или не хотел… Вообще я с уважением отношусь к президенту как к человеку. Думаю, если б он не был президентом и если бы каким-то образом по жизни мы столкнулись, наверное, у нас были бы общие интересы. По крайней мере он занимался спортом, как и я. Он любит кататься на горных лыжах. Я тоже люблю. У нас есть точки соприкосновения.
— Вам не говорили, что с Шойгу вы внешне похожи?
— Да нет, первый раз слышу. С Шойгу у меня было несколько встреч, в футбол вместе играли. Он, кстати, приглашает постоянно играть в футбол, общаться. Но нет возможности, времени нет… Вот вы спросили: что бы я пожелал? Сейчас подумал — только одно: чтобы иметь возможность спать один час в сутки и высыпаться.
* * *
— Олег, о вас в основном говорят и пишут сугубо положительно. Не надоел этот мед, елей?
— Когда я читаю свои интервью, они мне кажутся удивительно скучными. Видимо, человек так устроен, что больше его интересуют какие-то скандалы, необычные вещи. С одной стороны, понятно, что ничего я не делаю такого, чтобы обо мне писать плохо. Поэтому пишут хорошо. Но довольно скучно.
— Так скажите про себя какую-нибудь гадость — весело будет.
— Про себя? Что я дурак, что ли, про себя гадости говорить?
— Тогда вспомните момент, когда вам было за себя стыдно.
— Только один случай. Когда я украл книжку в библиотеке и меня в этом уличили. Это было очень-очень давно, но я до сих пор с содроганием вспоминаю тот момент. Просто я увлекался историей, и была замечательная книжка — “Династия Птолемеев”, как сейчас помню. Этих книжек в библиотеке было две, их никто не читал, они стояли на запыленной полке. Я нигде не мог достать эту книжку. И просто нагло ее спер. Дико неприятно. Ну не мое это — пошло так спереть книжку.
— А когда вы последний раз плакали?
— В детстве, наверное.
— Ну а суровая мужская скупая слеза?
— Да нет, чего-то не идет у меня мужская слеза, как-то не получается. Хотя я достаточно сентиментальный человек: очень люблю фильмы смотреть, в том числе и лирические. Иногда глаза увлажняются, наверное. Но не доходит до выделения влаги в таком количестве, чтобы образовалась даже скупая мужская слеза.
— Всегда себя контролируете?
— Я считаю, мужчина должен себя контролировать. Конечно, хочется иной раз взорваться. Но, понимаете, у меня трое детей, я должен поступать так, чтобы потом не было стыдно перед ними.
— Значит, дом вы построили: в Серебряном Бору, видел. Деревья там посадили, сына вырастили. Дочка недавно появилась. Жена — красавица. Жизнь удалась?
— Жизнь удалась. Но я всегда такой “абгрейд” делаю, говоря современным языком, после очередного успеха. Я стараюсь, выходя на сцену, начинать все с нуля. Мне нужно психологическое ощущение, что я выхожу не как известный артист, а как начинающий. Я хочу поразить зрителей тем, что я делаю сегодня, а не тем, что сделал когда-то и настрогал эту кучу шлягеров. Или не настрогал — написал, скажем.
— А не хочется вернуться в то время, когда вам приходилось подрабатывать грузчиком?
— Хочется. И еще раньше хочется вернуться. Я уверен, что те люди, которые добились многого, добились успеха, с удовольствием вернулись бы, скажем, на пару десятков лет назад. Потому что все плохое забывается, а хорошее остается в памяти. И нам всегда кажется, что те времена были счастливее.
— Чего же сейчас не хватает для полного счастья?
— А не бывает полного счастья. Счастье — это миг. После этого — пустота и поиск новой вершины. Как в любви. Наивысшая точка с определенным медицинским названием. А потом опять — накопление сил.
— Ваш прощальный гастрольный тур, он еще не скоро?
— Ой, эти прощания… Я не буду прощаться…
— Уйдете по-английски?
— Я вообще не уйду. Не дождетесь. Я же Горец, забыли?
