На коленях по проходу к сцене ползет молодой человек. В вытянутой руке — букет цветов. Так в далеком 1972 году публика преклонялась перед талантом самого нежного и самого грустного клоуна на свете — Леонида Енгибарова. 25 июля, 34 года назад, этот великий мастер скончался. О том, как он жил и умирал, рассказывают Юрий и Татьяна Беловы. Режиссер и актриса работали с ним до последнего дня.
Беловы приехали в Москву совсем ненадолго. Теперь они живут в штате Северная Каролина, преподают актерское мастерство в школе искусств местного университета. Юрий Белов в свое время выпустил из циркового училища Енгибарова, сделал с ним несколько программ как в цирке, так и потом в театре. Татьяна Белова — единственная женщина, допущенная Енгибаровым в его номера. Мы встретились в редакции “МК”.
Страх крови
— Леню публика обожала. Нельзя забыть, как на гастролях в Челябинске один человек полз по проходу на коленях к сцене!!! — говорит Юрий Белов. — А ведь это 72-й год — не нынешнее время, никто не выражал так открыто своих чувств и поклонения.
Вот его знаменитая реприза “Одиночество”. Енгибаров все делал медленно, как в рапиде, — потому что его маленький человек устал. Потом шла его знаменитая стойка-корючка, и в конце концов он ложился на манеже и засыпал. Рядом играющий на саксофоне человек говорил: “Не спать!” А люди узнавали себя, как они устают на работе… Одни плакали, другие кричали: “Браво!” А как принимали репризы “Серпантин”,“Тарелки”.
Татьяна Белова:
— На одном представлении спектакля “Причуды клоуна” удивительная история произошла с этими “тарелочками”... Леня очень боялся крови. А в этом номере он бил шесть тарелок. Делал он это всегда в перчатках. И как-то так случилось, что одна тарелка порезала перчатку, и выступила кровь. Я вижу: Леня побледнел, развернулся и среди номера покинул сцену. Мне пришлось доигрывать номер одной. А в цирке могла быть любая программа, но если в ней работал Енгибаров, он ее вытягивал. При этом, заметьте, он не был коверным клоуном, который заполнял паузы в манеже. Он требовал работы только на чистом манеже, а не во время перестановок.
Помимо того что Енгибаров был умен и тонок на манеже, он был очень техничен — не завалил ни одного трюка. Стоял на руках лучше, чем стоишник, занимающийся всю жизнь только показом стойки. Ведь тогда никто не делал стойки, так называемого “крокодила”, — а он делал. Работал над своим телом, держал себя в форме. Каждый день тренировался — не мог без этого. И не знал, что у него больное сердце.
Звезда живет в халупе
Юрий Белов:
— У него были нервные срывы. Но скажите, у артиста, звезды, которого не выпускают за границу соцлагеря, могут быть срывы? Могут. Или распускали сплетни, что он хронический алкоголик. А мы в это время в гастрольных поездках пишем сценарии для новых спектаклей, и тут я увидел, как некоторые коллеги, которые завидовали ему, просто его сжирали. Вот только один эпизод — его обвинили в изнасиловании.
— Расскажите.
— Он работает в Баку, в цирке. Я уезжаю в Москву на три дня по делам. Возвращаюсь и не узнаю его — ходит, как сомнамбула, бормочет про себя: “Они убьют меня, убьют…” Оказывается, пока меня не было, за кулисами появилась его поклонница — девушка лет двадцати. Причем армянка, плохо говорила по-русски. Потом Леня мне рассказал, что утром к нему в номер постучались. Он открыл. Стояла эта девица и пыталась войти. Он ее не впустил, а оставил в коридоре. Она не уходила. В это время из своего номера вышел один из ведущих артистов. “Почему ты здесь?” — спросил ее. Она молчит. “Ты была у него в номере?” Молчит. “Он тебя выгнал?” Она заплакала. Со словами: “Ах, какая сволочь, выгнал девушку”, — артист ушел.
Что произошло дальше? Артист тут же позвонил в главк и сообщил, что стал свидетелем, как Енгибаров выгнал девушку из своего номера, и, по всей вероятности, это изнасилование. Слава богу, в этот момент ко мне приехал мой ученик Сосо Петросян. Он-то и разобрался в этой истории. И тогда она рассказала, что ничего между ними не было. Просто этот артист, с очень большим именем (не хочу называть его фамилию), хотел насолить Лене. И таких случаев в его жизни было множество. И его это убивало. Леню, надо сказать, это выматывало. “Все, я устал, надо уходить из цирка”, — часто повторял он. И в один прекрасный день ушел. Мы вместе сделали спектакль “Звездный дождь”, который играли в двух форматах — на сцене и на манеже.
А вы знаете, в каких условиях он жил? В Москву приехал известный немецкий импресарио. Поехал в Марьину Рощу к Лене на квартиру. Подъехал к неказистому дому и не поверил своим глазам, что артист такой величины может жить в такой халупе. Только после этого его поставили на очередь, и Союзгосцирк дал ему квартиру в центре Москвы. Правда потом, как благородный человек, эту квартиру он оставил своей жене Аде.
А я — сын повара
Татьяна Белова:
— У него много было любимых выражений. Часто повторял он некоторым приятелям: “Не по таланту пьешь”. Или: “Все дети звезд, а я — сын повара”. Папа Енгибарова — Енгибарян — на самом деле был повар, любил женщин и гулял по женам. Однажды Енгибаров получил письмо от известного армянского театрального деятеля Рачека Капланяна, который сообщил Лене, что они — братья и что у них еще есть третий брат — живет в Одессе. Братья встречались и были в хороших отношениях. А по поводу своего рождения Леня обычно запускал такую фразу, которая может показаться циничной: “Подумаешь, один раз не предохранилась”, но это только кажется: он обожал свою мать.
Каждой женщине нужен принц
Татьяна Белова:
— Он удивительно красиво ухаживал за женщинами. Но прекрасный романтический герой и муж — это разные вещи. Ему нравился дебют, процесс, поэтому в каждом городе оставались несколько женщин, которые его ждали. “Каждой женщине нужен принц, — любил повторять он, — чтобы хоть на один день она почувствовала себя принцессой”.
Юрий Белов:
— Женщина, которая родила ему дочь, — чешка. Была достаточно рассудительна, похожа на педагога, взрослее его намного и понимала, что Леня не может жить с ней: он мотается по Союзу с гастролями, она — в Праге. Но она его любила. Кроме того, она принимала участие в полуподпольном антисоветском движении, и вроде как ей подстроили автомобильную катастрофу, она погибла — так говорила мать Лени. Сейчас их дочери, наверное, лет сорок.
Еще он был женат на артистке Аде Шереметьевой из Ленинграда — брак по безумной любви, который не получился. Еще в Ялте у него была женщина, врач по профессии, тоже очень любила Леню. А вы знаете, сколько влюбленных в него женщин появилось на его похоронах — все в обручальных кольцах, что было и смешно, и грустно.
Татьяна Белова:
— Но при этом он никогда открыто не шел на конфликт с женщиной. Не сжигал мосты. Расставался, но говорил ей: “Прости, ну прости”. У нас был один случай в Тюмени. Мы жили в гостинице — номера напротив друг друга, но ели всегда у нас. Однажды сидим, ужинаем, вдруг открывается дверь, на пороге — его герлфренд Ядя (Ядвига), воздушная гимнастка, полька по национальности. Высоченного роста — тогда такие были большой редкостью. Она жутко была в него влюблена, а он ей посвятил одну из своих новелл — “Девочка, которая умеет летать”. Короче говоря, Ядя влетает в наш номер со словами: “Сюрприз!” — приехала, не позвонив, как подарок судьбы. Леня в это время ел. Увидев ее, положил вилку с ножом, встал и ушел в свой номер. Больше он не возвращался. Ядя ночевала в нашем номере. Он с ней не общался ни до, ни после выступления.
— И как это совмещается с трогательным и нежным отношением к женщине?
— Леня терпеть не мог, чтобы кто-то на него наложил лапу. Даже женщина, которую он любил. Насилие такого рода было не для него. Он не грубил, не хамил, не помню, сказал ли он “здравствуй”. С моей точки зрения, Ленино решение — шовинистско-мужское, а с его точки зрения — только он решает, кому и когда класть лепестки роз на кровать.
— Лепестки роз на ложе любви — это метафора?
— Нет, он украшал постель розами, которые в то время было трудно достать. Он купался в своей фантазии. Конечно, для девочек-поклонниц это была сказка.
Вульгарная смерть гениального человека
Юрий Белов:
— Лето. 1972 год. Мама его уехала в деревню, и Леня был один в новой однокомнатной квартире на улице Королева. И я тоже в это время был один в Москве — жена уехала с сыном в отпуск. Мы каждый день говорили по телефону — обсуждали гастроли, афиши… Он говорит, что ему уже 37 лет, что это возраст смертей, называет Пушкина, Маяковского. “Напиши обо мне книгу”, — просит он. “Знаешь, иди к черту!” Но договорились, что на следующий день он приедет ко мне, чтобы закончить сценарий. “Я купил тебе подарок на день рождения”, — в конце сказал мне Леня.
На следующий день часа в три дня раздается звонок от Лени: “Юра, знаешь, что-то я себя плохо чувствую. Можешь ко мне приехать?” “Конечно”, — и направляюсь к двери. В это время звонок в дверь — входит моя двоюродная сестра, с которой я редко общался. Час потерял с ней. Вылетаю из дома, ловлю такси. Въезжаю во двор на Королева, а весь двор перерыт, и двадцать минут мы крутимся вокруг. Короче, я опоздал на час. Дверь открывает его мама. Она приехала рано утром. Вхожу. Леня лежит.
— Понимаешь, мне плохо, у меня желудок болит. Рвет меня.
А перед ним стоит таз. И сам он такой бледный, ну очень бледный.
— Там, внизу, в серванте, рукопись лежит наша. Ты возьми ее, когда я помру.
— Перестань говорить о смерти, — кричу я на него.
— Нет, ты еще галстук забери — это мой подарок тебе на день рождения.
А день рождения у меня через два дня. Я вызвал неотложку, и она тоже крутилась минут сорок вокруг дома, пока смогла подъехать к подъезду. Наконец входят сестра с молодым врачом. А он — мне все про рукопись. Держу его за руку: “Лень, давай не будем про работу, давай тебе сделают укол”. Я ведь помню, как на гастролях однажды ему стало плохо, вызвали врачей, те сделали укол, и ему стало лучше.
Вдруг он кричит: “Ой!!!”, и его рука, которая лежала в моей, начинает судорожно выворачиваться. Сестра кричит: “Немедленно укол!”, подносит шприц к вене, но… Говорит упавшим голосом: “Вены ушли…” “Сделайте что-нибудь! Оживите его!” А они говорят, что поздно. Потом начинают вызывать реанимацию. Я бегу вниз, чтобы встретить машину и показать ей дорогу к подъезду. Реанимация не едет. Прождал бесполезно, вернулся — врачей нет, Леня мертвый. Рядом сидит его мать.
Татьяна Белова:
— Спустя несколько лет няня нашего второго сына, когда увидела портрет Лени, сказала, что работала диспетчером на “скорой помощи” и помнит тот случай. Если бы, сказала она, его привезли в больницу и сделали операцию на сухом сердце (она так и сказала, на сухом), он бы остался жить. Но тогда мало кого спасали — медицина была на первобытном уровне. К тому же он не был член ЦК КПСС, важным начальником или что-то вроде этого. Обычная “скорая” поставила диагноз — отравление, а у него были все признаки инфаркта. И тогда мы узнали, что у него было больное сердце. Вульгарная смерть гениального человека.
Так что все сплетни, что он спился или умер от пьянства, — сплетни людей, не имеющих права его судить. Он умер в чистой постели, в чистом доме своей матери 25 июля, за два дня до моего дня рождения. Перед смертью он думал о том, чтобы не забыть отдать подарок.
— Вы сохранили этот галстук?
— Мы долго его хранили, но в результате всех переездов в США галстук затерялся. Кстати сказать, Леня не умел покупать что-то в магазине, он терялся там, как ребенок.
После смерти Енгибарова Белов отказался продолжать программу, хотя ему в качестве звезды предлагали разные кандидатуры — Амарантов, Жеромский. Он умер, и все. Эта программа под крышей Росконцерта просуществовала два года. В 1981 году Юрий и Татьяна Беловы уехали в США. Там Юрий читал лекции о Леониде Енгибарове, преподавал клоунское мастерство в нью-йоркском университете. Беловы сделали клоунский спектакль, посвященный Леониду Енгибарову. И в 90-м году в Москву привозили свою “Чайку” во МХАТ. Вот уже 25 лет, как они преподают в университете штата Северная Каролина.
