25 июля 2006 г., 13.00
Ведущий — Олег Воробьев — руководитель службы общественных связей газеты “Московский комсомолец”.
Воробьев: Добрый день, господа. Мы приветствуем вас в пресс-центре газеты “Московский Комсомолец”, наш сегодняшний гость — глава Антидопинговой службы Николай Дмитриевич Дурманов. Николай Дмитриевич, если не против, ваше вступительное слово, а потом вопросы журналистов.
Дурманов: Добрый день, уважаемые коллеги! Когда мы оцениваем эффективность работы допинг служб и наших и зарубежных, то встает вопрос, что является критерием эффективности работы допинг служб? Традиционно люди понимают эту ситуацию таким образом: мало скандалов, значит, хорошо работают; много скандалов — плохо работают. Может быть, лет 10 или 15 назад — это было справедливо, когда все антидопинговые службы занимались тем, что ловили чужих и отмазывали своих. Сейчас ситуация изменилась. Во-первых, мировая антидопинговая система является глобальной системой, достаточно прозрачной, хотя у каждой страны есть свои спортивные секреты, но антидопинговые службы стали гораздо более прозрачные, чем они были раньше. Во-вторых, антидопинговые службы сотрудничают. Причем сотрудничают не с дипломатическими улыбками, а абсолютно искренне и открыто. В-третьих, наконец, спортивные сообщества и не только они, поняли, что борьба с допингом это не борьба за имидж. Это не попытка снизить количество фигурантов громких антидопинговых скандалов на экранах телевизоров, а это более серьезная вещь. Допинг — это социальный феномен. Безусловно, когда ловится крупный спортсмен — это неприятный факт, это ущерб. Особенно когда речь идет о людях обремененных титулами и заслугами. Но на самом деле, опасность допинга гораздо более серьезна и гораздо более значима за пределами спорта. В США, по их официальной статистике, около миллиона учащихся колледжей являются регулярными потребителями анаболических стероидов. Во многих других странах допинг приобретает характер настоящей эпидемии. Допингом начинают заниматься молодые спортсмены с 12-13 лет. Проблема допинг-траффика крайне серьезная. По данным Интерпола оборот анаболиков превышает оборот наркотиков, по крайней мере в развитых странах. Сама культура, особенно поп-культура, способствует тому, что люди очень много внимания уделяют внешнему виду: накаченным мышцам и т.д. Культовый фильм подсказывает молодежи, что любую проблему можно решить, если ты будешь крепким, похожим на Шварценеггера или на Сталлоне. Естественно, допинговая индустрия — это громадный бизнес. Это миллиарды долларов. Наивно полагать, что купив 2 или 3 прибора, хотя и очень дорогостоящих, в допинговых лабораториях можно проблему решить. Это все равно, что выкрасить свежей краской вытрезвитель и думать, что проблема алкоголизма будет решена. Это не так. Поэтому сейчас во всех странах, особенно в развитых спортивных странах, к которым мы принадлежим, немножко изменилось отношение к допингу вообще и к допинговым скандалам в частности. Речь идет о том, что нужно создавать национальные системы борьбы с допингом. Они больше ориентированы не на элитный спорт, а вообще на все общество. Например, любители похудеть, а это громадная индустрия во всем мире, это, как правило, потребители допинга. Знаменитое поколение американцев, которые не хотят стареть и хватаются за чудодейственные таблетки и капсулы — это потребители допинга. Посетители фитнесс-клубов — это потребители допинга. Кроме того, большая проблема — это стрит-спорт — экстремальные молодежные виды спорта, которые может быть формально еще не организованы при каких-то федерациях или ассоциациях, там допинг — это огромная проблема. Причем, допинг очень серьезный. Амфетамины, экстази, марихуана, психотропные препараты, которые позволяют снизить чувство боли, чувство страха, как бы раскрепоститься и т.д. Когда мы говорим, каковы критерии работы антидопинговой службы, то надо серьезно говорить, что здесь должны быть серьезные, глобальные критерии. Первое: у страны должно быть законодательство на эту тему. Сейчас многие страны лихорадочно это законодательство приводят в соответствие с международными стандартами, которые достаточно расплывчаты. Например, все вы, наверное, слышали, что у итальянцев уголовное преследование за допинг. Тоже самое у французов, у шведов еще более жесткое законодательство, у англо-американцев, у нас. 13 анаболиков включены в список наркотических и психотропных препаратов, люди наказываются не по положением антидопинговых правил, а по Уголовному кодексу, ст.234. Т.е. законодательство. Второе — пропаганда. У американцев уже несколько лет работает система — нулевая терпимость. Т.е. Масс-медиа, специализированное издании, органы здравоохранения, система образования — все нацелены на то, чтобы вокруг допинга создавать негативную ауру, чтобы как-то перебить неблагоприятную тенденцию по распространению. Дальше, социология — это изучение феномена допинга. Это очень важное дело, это что в медицине диагностика. Как можно излечить болезнь, если непонятны ее причины? Социологические исследования, в Европе они очень сильные, есть модели, разработанные для многих стран, универсальные модели Совета Европы, которые позволяют четко определить каковы главные болевые точки в ситуации с допингом в той или иной стране. И это не внутреннее дело каждой страны. Когда нас спрашивают наши коллеги из Совета Европы, с которыми у нас отличные отношения, как у вас дела с социологическими исследованиями по поводу допинга на вашей территории, то в этом вопросе не столько забота о благополучии нашего спорта и нашего общества, как забота о себе самих, потому что допинг-траффик — явление, которое исчисляется миллиардами долларов. Все прекрасно понимают, что главный производитель всех этих субстанций — Китай. Между Европой и Китаем — мы. Если мы не имеем законодательства, не имеем структур для борьбы с допинг-траффиком, значит, он завтра окажется в Европе. Следующий момент — спортивное законодательство, национальные кодексы, национальные антидопинговые организации - НАДО и на последнем месте — лаборатория. На лаборатории сейчас особого упора в программах всемирного антидопингового агентства нет. Считается, что лаборатория работает на своих возможностях. Во-первых, лаборатория не может контролировать всех спортсменов. Скажем для нас максимальное количество допинг-проб, чтобы я мог сказать: да, у меня 100% проверенные спортсмены — это 30 тысяч и больше проб в год. Мы проверяем чуть больше пяти, в следующем году будет 11 тысяч проб. Видимо, это нереально — проверять всех выезжающих спортсменов. Это логистика, которая не под силу даже крупным организациям, а антидопинговая структура России — не очень крупная организация. Возвращаясь к началу моего комментария, конечно, лаборатории — это важное дело, новое оборудование — это важное дело, избегать допинговых скандалов мы должны любой ценой, особенно с участием таких больших фигурантов, как олимпийские чемпионы. Но это только маленькая верхушка большого айсберга. Очень важно, чтобы все это понимали.
Вопрос журналиста: Прошла информация по поводу скандала в сборной России по тяжелой атлетике, прокомментируйте ситуацию.
Дурманов: Будет большим лицемерием говорить, что допинг-скандалы и тяжелая атлетика — это новость для всех нас, в том числе в нашей тяжелой атлетике. Только за последние несколько лет несколько национальных федераций дисквалифицированы полным составом — это Индия, Турция, Болгария, на подходе еще несколько, в том числе и мы. Есть такое правило — 3 допинг-скандала на международных соревнованиях или в системе международного допинг-контроля и федерация получает красную карточку на год с большим штрафом. Что это означает? Это означает, что мы имеем уже двоих пойманных. До конца года мы должны сделать все, чтобы у нас не было третьего пойманного. Как только этот третий появляется, все равно кто это будет: молодежный состав, основной состав, тогда наша федерация получает дисквалификацию и будут большие проблемы с Пекинской олимпиадой. Потому что по выходе из дисквалификации — а это муторное дело, нужно будет еще успеть поучаствовать в квалификационных международных соревнованиях, а это большая проблема. Если сейчас наша федерация попадается на третьем международном случае — дисквалификация и большие проблемы с Пекином. Надеюсь, что это не произойдет.
Вопрос журналиста: Эти спортсмены самостоятельно принимают препараты или им подсыпали? Как вы предполагаете, можно предполагать такой злой умысел?
Дурманов: Конечно, это злой умысел. Потому что любой прием допинга — это злой умысел, жульничество, нарушение закона. Что касается версии? Поверьте мне, когда мы кого-нибудь ловим, а мы ловим очень часто, я выслушиваю такие сказки, такие рассказы в стиле фэнтази, что просто диву даешься, откуда литературный талант у спортсменов, врачей и тренеров. В лучшем случае — это кто-то подсыпал или купил в аптеке, а там оказалось что-то подсыпано. В худшем случае — ошибка врача и т.д. В 90% случаев — это, к сожалению, целенаправленный прием допинга. Поэтому допускаю любые возможности, но по теории вероятности это, скорее всего, банальный прием допинга.
Вопрос журналиста: Сколько спортсменов в России принимают допинг? Есть какие-то соц. данные?
Дурманов: Мы можем только примерно предполагать, потому что в отличие от наших коллег в Европе, мы только начинаем социологическое исследование на эту тему. Причин было несколько. Причина номер один — спортивные функционеры и я, в том числе, мы плохо понимали важность социологии, важность изучения этих дел. Что это означает? Мне могут дать практически любую сумму на покупку суперприбора, аналогов которому еще нет в распоряжении никакой лаборатории, но попросить небольшие деньги на социологическое исследование: мне нужно долго объяснять, зачем это нужно и не баловство ли это? Но из общих соображений я могу сказать, что пик по допингу, если оставить все как есть — будет у нас года через 3-4, он будет сопоставим с Америкой.
Вопрос журналиста: Не могли бы вы поподробнее рассказать, что конкретно делает антидопинговая служба, чтобы выйти на Олимпиаду? Будет увеличено количество проб?
Дурманов: Все, что мы делаем в конечном итоге проверяется Олимпиадой. Специально для Олимпиады мы, наверное, ничего не делаем. Знаете, как во время второй Мировой войны, города брали к празднику и поэтому убили большое количество солдат. Мы считаем, что главное — это системная работа, образование, повышение квалификации врачей, тренеров, создание прямого контакта со спортсменами и ряд, совершенно необходимых мероприятий, которые снижают прием и риск проникновения допинга в нашу среду.
Чтобы не быть голословным: вот эту баночку мы изъяли в одном респектабельном фитнес-центре, а эту в другом — сильнейшие допинги. Возникает вопрос: как они попали на нашу территорию? Это фитнес, я не буду туда ходить никого проверять. Хотя голландцы проверяют и в боди-билдингах и в фитнес-центрах, они пытаются устроить систему добровольных проверок. Они не могут всех, приходящих в фитнес-центр, насильно вести на допинг-контроль. Вот вопрос: оборот такой красоты на нашей территории? Это большая опасность для нашей Олимпиады. Опасность, которую недооценивать не надо. Второй пример. Россия и Китай — это единственные две страны, где легально со всеми сертификатами и лицензиями, производится препарат метандрестанолон, он же метандинон, в спортивном обиходе он просто называется - метан. В Москве на одной из фабрик этот препарат производится в очень больших количествах. Главные потребители - это те, кто выращивает пушных зверей: норок, бобров, песцов. От этого препарата у них шерсть лучше и они быстрее растут. Значит, этот препарат легально выпускается, у него копеечная цена и его может купить любой подросток, ребенок. Получается интересная штука. Этим препаратом колют норок, они, действительно, становятся жирными, шерсти больше. Но не надо забывать, что через полгода с них шерсть снимут, шкуру. И никого не интересует как эти норки будут себя чувствовать потом. У спортсменов есть потом. Что с этим делать? Каким образом можно заставить завод, по крайней мере, какие-то меры предпринять, чтобы препарат не попадал в широкую продажу. Кстати, это тот самый препарат, на котором была поймана Садова. Очень вредный препарат. И еще ряд препаратов в нашем фармацевтическом обороте практически можно купить свободно, например, эритропоэтин. Это генно-инженерный препарат, один из главных допингов в велосипедном спорте. Пожалуйста, в любой аптеке. Первым делом для проформы спрашивают рецепт, а потом продают этот препарат. Препарат предназначен для смертельно больных людей, для людей с больными почками. Тех, кто находится на аппарате “искусственная почка”, для разных других категорий больных: онкологических и других. Гормон роста. В нашей аптечной сети этот гормон роста можно приобрести довольно просто. Вот тут какие бы мы приборы не покупали, какие бы беседы мы со спортсменами не вели, тут наши усилия бессильны. Нужно подключение других ведомств. И очень хорошо, что к истории с допингом подключилась система наркоконтроля. Во-первых, допинг-диллеры, допинг-траффик теперь находится под контролем силовых ведомств и уже есть несколько уголовных дел и уже несколько человек сели в тюрьму. Причем, упор будет делаться на тех, кто распространяет допинг среди детей. Например, простой случай. Тренер, у него 15 детей и его зарплата около 15000 руб. Так вот эти дети кормятся допингом и получается, что основной вид дохода для этого тренера — это торговля допингами. Допинги легко раздобыть, вот это большая проблема. Поэтому возвращаюсь к вопросу об Олимпиаде. Все что надо по нашей спортивной части мы сделаем — будут проверены спортсмены, будут выпущены книги, мы их большое количество выпускаем; проводятся семинары с врачами, тренерами. Будьте уверены, вот эти баночки будут врачам и тренерам показаны. Здесь нигде не написано, что это допинг. Причем самое ужасное, что этих названий нет нигде в запрещенных списках. Это значит, что врач, с не очень высокой квалификацией, искренне желая не применять допинг, тем не менее не найдет здесь никакого поминания о допинге. Еще раз скажу: главная проблема — это не работа в элитном спорте, а это борьба с допингом на национальном уровне.
Вопрос журналиста: Я так понимаю, что эти препараты не сертифицированы в России ?
Дурманов: Они не могут быть сертифицированными, потому что вместе с Институтом питания, мы изменили систему сертификации. Теперь любой препарат, который теоретически относится к спортивно-оздоровительному питанию или БАД спортивным или функциональному питанию должен пройти допинг-контроль. Институт питания не пропустит ни один БАД без того, чтобы он не попал к нам в лабораторию.
Вопрос журналиста: А фитнес-центру за это ничего не будет?
Дурманов: Ничего, пока.
Вопрос журналиста: Про тяжелоатлетов. Есть сообщение, что результаты проб лаборатория не была полномочна публиковать. На сколько здесь юридически чисто все?
Дурманов: Кельнская лаборатория уже много лет является лидером в антидопинговых исследованиях. Именно там был разработан метод детекции стенозалола. Немцы разработали методику, которая позволяет улавливать допинги в течение длительного времени. Стандартные методики уже ничего не видят, а немецкая видит. Кстати, эта методика с позавчерашнего дня работает в нашей лаборатории, у нас уже есть трофеи. К сожалению, наши, собственные. Методика экспериментальная, но, в отличие от того, что было 5-6 лет назад, сейчас нет никаких препятствий по внедрению экспериментальных методик. Если раньше любой метод антидопингового контроля должен был проходить специальную комиссию, должен был быть сертифицирован, кем-то воспроизведен, громогласно рекомендован. То теперь любая лаборатория может применять экспериментальные методы. Риск ошибки есть, но лаборатория прекрасно понимает, что 1-2 фальш-скандала и репутация уходит далеко вниз. У нас нет никаких сомнений в квалификации наших кельнских коллег, потому что там сейчас находятся наши люди, которые осваивают эту методику, мы получили все необходимые образцы. И теперь эта методика воспроизведена в нашей лаборатории. А с получением нового оборудования, это, наверное октябрь-ноябрь, эта методика будет еще более эффективна. Но уже сейчас для ряда наших спортсменов мы готовим очень неприятный сюрприз. Они хорошо знают арифметику, но Кельнская лаборатория эту арифметику делает неправильной.
Вопрос журналиста: Сейчас много говорят о генном допинге. Насколько это реально?
Дурманов: В нашей практике мы не встречались с генным допингом. Не исключаю, что, наверное, он есть, хотя вряд ли. Про него говорят уже года четыре. Люди, которые про него говорят, делятся на 2 категории. Одни говорят, что это фантазия, что это не скоро, это лет через 10-15. Скорее всего масштабы применения генного допинга будут очень ограничены. Вторые говорят: нет, вы ошибаетесь. Генный допинг стремительно входит в спортивную практику. Я принадлежу ко 2-й категории. Генный допинг — это генные терапевтические технологии лечения очень опасных заболеваний, они разработаны. Их внедрение в медицинскую практику тормозится не на основании технических причин, а потому, что врачи, ученые испытывают безопасность этих методов. Мы говорим об очень активных препаратах. О препаратах, которые кардинально меняют здоровье человека и поэтому сейчас такое время подстраховки: изучаются отдаленные последствия применения генно-терапевтических процедур. Дело в том, что в теневом спорте, в допинговом спорте, никому нет дела до здоровья. Поэтому эти генно-терапевтические протоколы, а они доступны даже в Интернете, они уже известны. Например, знаменитый опыт с мышами-марафонцами. Всего лишь одно маленькое изменение в одном маленьком гене и мышь бегает в 3 раза больше чем обычная мышь. У человека точно такой же ген, технология, по которой в мышах меняют этот ген, абсолютно применима к человеку. Понятно, что здесь бездна проблем. Проблема воздействия на сердечно-сосудистую систему, проблема отдаленных последствий, риск развития опухолевых заболеваний. Потому что генные технологии - очень сильная вещь. Наверное, тех, кто будет торговать нелегально — это волнует меньше всего. Поэтому мое мнение — генный допинг — это очень большая проблема. Тем более, что в Германии уже зафиксирован первый случай применения генного допинга. В специальный вирус вставляется гены ретропоэтина, этим вирусом человек инфицируется и в его организме в течении полугода этот ген работает, вырабатывает повышенное содержание красных кровяных телец. Т.е. увеличивает количество гемоглобина. Еще один генный допинг, который, видимо, применяется. Видимо. У нас только подозрения на этот счет. Это ингибитор миастатина. Это белок, который не дает мышцам расти бесконечно. Работает по принципу газ — тормоз. Есть нагрузка — заработала мышца. Газом выступает вещество, которое называется айджиэф-1, инсулиноподобный фактор роста. Очень популярный допинг. А вот тормоз — миостатин. Если этот миостатин выключить, то мышца растет бесконечно. Никакие анаболики не дадут такого роста мышц, кстати, качественные мышцы, как дает выключение миостатином. В науке это называется технология нокаут. У мышки мышцы растут примерно до 30% от массы тела животного. Прикиньте, что это будет на человеке. Это будет монстр настоящий. Мы очень боимся, что технология блокирования миостатина, как самая простая, очень детально описанная или попала в спорт или вот-вот попадет. Ну и ряд других генно-инженерных технологий. Сейчас много говорят про манипуляции с поведением спортсменов, с их мотивацией. Есть люди - искатели новизны или искатели опасности. Есть люди, про которых генетики говорят, что эти люди стремятся за вознаграждением. Есть люди упорные. Особенности их нервной системы таковы, что они не устают. И все эти гены являются объектами изучения ученых, медиков. По каждому из них есть соответствующая генная технология, поэтому мы и наши коллеги, очень серьезно рассматриваем перспективы появление препаратов, которые будут кардинально менять поведение спортсменов. Например, повышать мотивацию, кураж, повышать агрессию. Есть один ген, если его выключить у мышек — они звереют, становятся агрессивными и никакая кошка с ними не справится. Возникает соблазн, наверное, выключить ген у какого-нибудь боксера, может у Тайсона этот ген в природе выключен. Генный допинг — очень серьезная угроза. И самое главное, что практически все, что можно было разработать — уже разработано. Это доступно для людей, которые могли бы это принять в спорте. Самое важное по генному допингу, это тот случай, когда мы живем в информационную эру. Описание структуры гена — это все, а собрать этот ген, сунуть туда вирус и привить на человеке — это гораздо проще. В принципе, любая мало-мальски образованная лаборатория способна это сделать. Структуру можно вытащить из Интернета — это большая опасность. Если таблетки нужно тащить откуда-то, где они производятся, то из Интернета вытаскивается просто буквы. И по этим буквам можно создать прямо на месте очень серьезный допинг.
Я бы хотел несколько слов сказать о велоспорте. Чем интересна ситуация с Тур де Франс?. Там ведь никто на допинге не был пойман. Там была вскрыта система транспортировки консервированной плазмы крови, консервированных эритроцитов и залежей генно-инженерных препаратов — в том числе эритропоэтина. Кстати, там есть и российский эритропоэтин. Всемирное антидопинговое агентство уже к нам обратилось с просьбой, чтобы мы предоставили характеристики этих препаратов. Наш эритропоэтин не сильно отличается от американского, ничем не отличается, кроме цены — он дешевле в 3-4 раза. А это означает, что его появление в Испании и во Франции совершенно неслучайно. Все умеют считать деньги. Это классический пример того, что в мире работает такой своеобразный допинговый интернационал. Так вот, Тур де Франс — это первый случай глобального применения санкций на основе косвенных свидетельств. То есть не лабораторные анализы, а показания свидетелей, выимка каких-то компрометирующих материалов и т.д. и т.д. Что-то такое было в Америке года 3 назад, когда целая группа американских легкоатлетов была отстранена не потому, что они были пойманы на основе анализических данных, а потому, что на них настучали их коллеги.
Вопрос журналиста: Что вы можете сказать по поводу законодательства в этой сфере? У вас есть какие-то конкретные наработки?
Дурманов: Спасибо, очень хороший вопрос. В прошлом году мы подписали Конвенцию ЮНЕСКО, Антидопинговую Конвенцию ЮНЕСКО. Есть небольшая разница между Антидопинговой Конвенцией ЮНЕСКО и Всемирным антидопинговым кодексом, хотя эти документы между собой корреспондируются. ЮНЕСКО — это то, что обязательно для всех стран. То есть мы обязаны теперь привести наше законодательство по борьбе с допингом в соответствии с международными нормами. Эта работа уже ведется. У нас разработан национальный Антидопинговый Кодекс, кстати, очень похож на канадский. Мы его делали, обращаясь к помощи наших канадских друзей. Хотя там учтен ряд моментов, которые специфичны именно для нашей страны. Подготовлены поправки к Закону о спорте. Сейчас ряд ведомств напрямую занялись допинговой тематикой. Ну, во-первых, это наркоконтроль. Они подумывают о создании чуть ли не специализированной структуры в рамках ФСКН, чтобы заниматься борьбой с допингом. Кстати сказать, именно они первыми обнаружили то явление, которого мы со страхом ожидали. А именно: смычку между наркотраффиком и допингтраффиком. Не так давно на Дальнем Востоке они накрыли одну сеть, которая занималась транспортировкой наркотиков и вот выяснилось, что помимо всего прочего они занимались транспортировкой из Китая гормона роста. Вот это то, о чем мы говорили. Наркотраффик — это глубоко законспирированная система, в которой работает много людей, с определенными навыками. У них есть бытовая сеть по всей стране. И вот на эту готовую сеть укладывается допинг. Это то, чего мы очень боялись и, видимо, то, что уже произошло и у нас, и в других странах. Дальше. Почти все спортивные федерации с нашей помощью привели в соответствие свои антидопинговые правила. Я думаю, что в ближайшее время мы обратимся к таможне и пограничной службе с рядом предложений. Кстати, не мы их выдумали, мы просто смотрим, что делают европейцы. Очень много мы берем у французов. Наиболее глобальный подход демонстрируют французы. Они в попытке справиться с допингом изменили 11 глобальных национальных законов, как бы мы сказали, федерального уровня. Это огромная работа для юристов и для правительственных чиновников. И вообще, французская система лично мне нравится очень сильно. Она эффективно работает. Кстати, французская лаборатория долгие годы показывала максимальное количество выловленных спортсменов в процентном отношении. В 3—4 раза больше, чем у американцев и у нас. Показывает на их бескомпромиссность. У французов региональные подразделения по борьбе с допингом в каждом департаменте. У них около 500 добровольных сборщиков допинг-проб по всей стране. Вот мы смотрим на французов и понимаем, что нам нужно делать что-то похожее и постепенно мы это делаем. Например, я думаю, что уже в следующем году у нас появится региональные бюро антидопинговые, по крайней мере в критических регионах. Называть их не буду, дабы не вызвать шквал возмущенных звонков на эту тему. И, конечно, тонкое место — это сбор допинг-проб. Дело в том, что в мировом спорте крутятся страшные деньги. Когда против нас работает огромная индустрия, и я выпускаю против этой индустрии человека с зарплатой ну может быть, 15-20 тыс. рублей, то 3-4 фальсифицированных пробы за один день и он эту зарплату превосходит. Поэтому нам здесь нужны люди во-первых, фанатично настроенные. И во-вторых, нам нужна система внутренней безопасности. Вот мы договорились с наркоконтролем, что сбор допинг-проб будет идти с их участием. Например, любой допинг-офицер в любой точке нашей страны, если почувствует попытки давления на себя, может обратиться в ближайшую службу наркоконтроля и мы устроим очень эффектные “маски шоу” по этому поводу. Это очень важный момент для нас.
Воробьев: Господа, спасибо, и до новых встреч в пресс-центре “МК”.
