Абхазия готовится к войне — это чувствует всякий, кто побывал в эти дни в непризнанной республике. Люди еще надеются, что все обойдется, но резервисты уже призваны, им выдают оружие, перекрыты дороги в Кодорское ущелье, в Сухуми прибыли первые добровольцы с Северного Кавказа.
Спецкору “МК” Марине Перевозкиной удалось встретиться с одним из них и побывать в загадочном Кодорском ущелье, ставшем яблоком раздора между Абхазией и Грузией.
Уходили добровольцы на кодорскую войну
Выцветшая камуфляжная майка, старые солдатские сапоги и военная выправка. Артур держит руки в карманах, на плече у него автомат, глаза с прищуром. Он похож не на военного, а, скорее, на старателя с золотого прииска. Но на фоне разношерстной толпы резервистов, одетых кто в пляжные тапочки на босу ногу, кто в шорты и майку с надписью “Монтана”, его экипировка выглядит еще сравнительно уместно. Артур, как и большинство пришедших на сборный пункт в село Цебельда (Цабал), — простой крестьянин. Мобилизация оторвала этих людей от прополки кукурузы и сбора орехов. Кто-то достал из шкафа старый камуфляж, кто-то — автомат.
— Барев дзес! — приветствую я Артура. Это значит “здравствуйте” по-армянски.
— Где вы это выучили? — удивляется он. — Да, я армянин, как и многие здесь. В Кодорском ущелье большинство сел армянские. Вон там, высоко в горах, было богатое греческое село, но, после того как сюда вошел Гелаев со своими головорезами, греки оттуда ушли. Их дома никто не трогает, они так и стоят запертыми на случай, если хозяева вернутся. А я сам из села Шаумяновка.
— Вы, армянин, тоже собираетесь воевать с грузинами?
— Я армянин, но гражданин Абхазии. Это моя родина. Буду защищать свою землю, свою семью. Это долг любого живущего в Абхазии, независимо от национальности.
Перед зданием администрации села стоит несколько грузовиков и “уазиков”. Каждое село выделило для своих резервистов что могло: кто “Урал”, кто “ГАЗ-66”. В скверике за столом сидит начальник местного штаба и что-то отмечает в бумагах. Происходит перекличка, по списку выдаются автоматы и продовольствие.
— Те, у кого дома есть оружие, приносят его с собой, — говорит Эдик, в миру водитель маршрутки. — У кого нет — получают здесь. Сейчас мы идем на дежурство — охранять границу со Сванетией. Будем менять лесхозовцев, которые там стоят уже несколько суток. Когда спустимся — черт его знает.
Как мне удалось узнать из собственных источников, есть приказ минобороны Абхазии о выдаче оружия резервистам, коими в республике считаются все мужчины от 23 до 55 лет.
— Мне уже 50 лет, но я буду защищать свое государство, — говорит абхазец по имени Самша. — Я и всю прошлую войну прошел. Понятно, что это у них никакая не полицейская операция — зачем для полицейской операции нагнали столько военных, технику? Они специально пришли, потому что хотят сюда. Но сюда им дорога закрыта. По-любому придется воевать, потому что нам не нужны там, в ущелье, эти, которых они называют правительством.
Тут подъезжает легковая машина, из которой выходит древний дед с клочковатой седой бородой. Он что-то сердито кричит по-армянски молодому парню.
— Хочет внука отсюда забрать, говорит, надо кукурузу полоть, а не глупостями заниматься, — объясняют присутствующие. — Но парень уходить не хочет.
В кабинете главы администрации села стоит старая ржавая буржуйка. Настоящий антиквариат, но другого отопления здесь нет.
— Ничего особенного не происходит, идет смена постов на Латском направлении, — объясняет глава администрации. — Пока речь идет только об охране границы. Это жители сел Кодорского ущелья. Люди приходят добровольно, силком никого не тащим. Причем многие, у кого есть оружие, поднимаются к границе со Сванетией самостоятельно, мы даже не всегда знаем, кто куда идет.
Первый “уазик” с резервистами трогается с места. Следом вверх по Кодорскому ущелью едем и мы.
Пчеловоды-разведчики
Мой спутник одет в соответствии с моментом — камуфляж и военные ботинки. Александр — русский, который родился и вырос в абхазском городе Ткуарчал (грузины называют его Ткварчели). Как и многие абхазские русские, он почти неотличим от местных и даже говорит с легким акцентом. Как и все здешние русские, он воевал — оборонял свой родной город, когда тот был в блокаде. После войны служил в Гальском районе, в охране администрации. Там во время боев в 1998 году погиб муж его сестры.
— Если понадобится, русские и сейчас встанут рядом с абхазами, — говорит он. — Конечно, войны не хочется. Но если что — сомнений не будет.
Справа — обрыв, под которым далеко внизу поблескивает речка Мачарка. Слева — отвесная скала, поросшая мхом и папоротником. По мху, по камням стекает родниковая вода — словно гора плачет. Мы уже проехали село Мерхеули — родину Лаврентия Берия. Вдоль дороги то и дело попадаются остовы сожженных, разрушенных домов — в них когда-то жили грузины. Развалины давно поросли буйной растительностью. Обочины дороги заросли кустами ежевики и кизила.
— Здесь на Лату только одна дорога, — говорит Александр. — Ничего не стоит ее перекрыть, и никто не пройдет. Но здесь столько тайных горных тропинок, которые хорошо известны местным сванам!
Село Амткял — последнее обитаемое село на пути к границе. Здесь “конец света” — заканчивается электрификация. Дальше никто не живет, кроме нескольких отшельников. Раньше село было большое, богатое: в сельсовете числилось более тысячи хозяйств. Но теперь осталось всего 7—8 жителей, в основном старики-армяне. Недавно поселились две абхазские семьи.
Абхазец Арда Самсония недавно приобрел в Амткяле дом под дачу. А вообще он родом из Ткуарчала, воевал на восточном фронте, командовал своей группой в горах. Его друг Айгас когда-то был главой администрации села. Во время прошлой войны он потерял ногу: наступил на мину где-то в поле. Люди и скот до сих пор подрываются: в горах остались еще мины, хотя после войны прошло много лет. Перед домом Айгаса бродят кони и коровы. На его участке ухоженная кукуруза в человеческий рост, фасоль, орехи. Но главная его гордость — пасека.
— Положение наше, конечно, очень сложное. Время военное, — говорит Айгас. — Никто ни от чего не застрахован. Но нас хорошо охраняют. Везде стоят наши посты. Так что надеюсь, что беда обойдет стороной.
Выше по ущелью рядом со 106-м постом миротворческих сил находится абхазский пост и всего пара обитаемых домов. Еще выше — 107-й пост миротворцев, минное поле, за которым начинается Сванетия. Наверху мы встретили еще одного старика-пасечника.
— Это я только для виду пасечник, — сказал старик. — А вообще-то я разведчик, помогаю нашим войскам. Докладываю: обстановка спокойная.
“Мы здесь Россию защищаем!”
Сухумская “брехаловка” — точный барометр настроений Абхазии. “Брехаловкой” называется маленькое кафе на набережной, ларек и несколько пластиковых столиков. Это знаменитое место. Здесь варят на песке самый лучший кофе, здесь с раннего утра до позднего вечера местные “пикейные жилеты”, развалившись в пластмассовых креслах, обсуждают все на свете — от цен на рынке до ядерной программы Ирана. Официальное название кафе — “У Акопа”. Так оно называлось и до войны. В огне боев, под грохот “Града” абхазы, изгнанные из Сухума, говорили друг другу: “Встретимся после войны на набережной у Акопа”. Тогда почти не верилось, что такая встреча возможна. Впрочем, сам Акоп, хозяин кафе, уже умер. Но дело его живет: теперь “брехаловкой” командует его племянник. Здесь можно встретить кого угодно — от последнего бомжа до президента.
За мой столик подсаживается высокий худой парень в джинсовой куртке, который оказывается командиром батальона резервистов и героем Абхазии Бесланом Квициния. У него выдался выходной: завтра он должен отправлять группу своих людей на пост в Очамчирском районе. Во время войны Беслан воевал на восточном фронте, его батальон тогда назывался “Удав”.
— У нас все структуры находятся в повышенной боевой готовности, ждем только сигнала. У меня в подчинении 500 человек, но при необходимости призывается все мужское население с территории от Кодори до Киндги. В 1992 году грузины сюда заходили так же, как и сейчас, сценарий один. Тогда предлогом была защита железной дороги, сейчас — операция против криминала. Разве криминал ловят на танках и вертолетах? Якобы они там материал завозят для стройки. Мы знаем, какой это материал! Не к добру все это. Если Россия отойдет от нас, большая бойня будет.
От Беслана я узнала, что в Абхазию уже прибыли добровольцы с Северного Кавказа, ребята из Кабарды, которых он помнил по войне. После долгих уговоров один из них согласился побеседовать с журналистом на условиях полной анонимности. Мы встретились в парке, в летнем кафе. Крепкий молодой человек в надвинутой на глаза кепке. “Я человек без имени”, — сразу предупредил он.
— Дело в том, что после той войны у многих из нас были проблемы, — сказал он. — Нас объявили террористами, наемниками. До суда, правда, не дошло, но жизнь попортили. А почему? Разве мы идем против России? Наоборот. Мы здесь не только Абхазию — мы Россию защищаем. Разве нужно России, чтобы на Псоу стояли американцы? А если Саакашвили не остановить, так и будет.
— Вас кто-то пригласил сюда?
— Зачем? Сами позвонили и приехали. И мы не наемники, мы не за деньгами приехали. Мне после войны здесь дом предлагали, я от всего отказался.
— Сколько вас уже здесь?
— Только в моей группе из Кабарды 350 человек. Мы пока отдыхаем у друзей, ждем слова нашего генерала. Он приказ отдаст — мы в течение 15 минут готовы. И нам даже не важно, кто ему отдает приказы. Он в 1992—1993 годах был нашим командиром, мы ему верим.
— У вас есть военная подготовка?
— Все мои люди проходили специальную подготовку для ведения боя в условиях гор. Я в армии служил в морском десанте, так по сравнению с нашей подготовкой морской десант — чепуха. У нас серьезная подготовка.
— Вас готовили российские военные?
— Зачем? Слава аллаху, есть специалисты. Например, люди, которые раньше служили в специальных подразделениях, но вышли в отставку.
— А оружие у вас есть?
— С оружием проблем никаких. В Абхазии все, кто воевал, имеют право на хранение оружия. Видит бог, воевать мы не хотим. Вот сидим, кофе пьем, что лучше может быть? Но больного надо лечить.
Мы допили кофе, и он с друзьями укатил куда-то в темноту на “Мерседесе”. По набережной прогуливались отдыхающие, трещали цикады. Совсем другой мир.
