Золотые маковки солнечными бликами отражаются в Волге. Приседает, покачивается на волнах самоходная церковь-корабль.
Единственный в мире плавучий храм “Князь Владимир” был построен в Волгограде два года назад. Его переделали из бывшего военно-десантного судна.
По великой реке ходит “Князь” в далекие селения, чтобы приобщить к вере живущих там людей.
Перекрещивает “Князь Владимир” и чеченских беженцев, что попрятались от войны по заброшенным деревням.
Огнем и мечом. Или, вернее, холодной водой.
Почти как тезка его и небесный покровитель, креститель всея Руси.
Человека, который придумал этот миссионерский храм, тоже зовут Владимиром. Он вырастил четырех сыновей и одну дочь, одолел восемь морей и Атлантический океан, переименовал в прошлом году волгоградскую набережную в честь другого своего тезки, Высоцкого. Администрация города была против, ветераны — против: “Как же так, Высоцкий вроде в Волгограде не был!” А он взял и согнул в бараний рог мнение большинства. Ради своего личного, особого — и, значит, единственно верного решения.
Захотел — будет.
Ведь на яхте имени Высоцкого — небольшой, семиметровой, серии “Поларис”, приспособленной разве что для участия в спортивных гонках, — Владимир Корецкий вместе с малолетним сыном обогнул однажды — на спор — половину земного шара.
Было это ровно десять лет назад. “Я отправился через Атлантику, чтобы найти свою музыку”, — романтично заявляет Корецкий.
Не верю.
Такие парни если берут курс на “терра инкогнита”, то лишь для того, чтобы присоединить новые берега к прежним владениям и, пленив перепуганных туземцев, обратить тех в свою веру.
Как крестоносцы. Огнем и мечом.
В океан без виз
— Я через Тихий скоро двигать собираюсь. Пойдешь со мной? — спрашивает спецкора “МК” создатель уникального плавучего храма.
От неожиданности предложения немею. Не тот это человек, Корецкий, с которым надежно оказаться посреди бескрайних морских просторов. Он, если надо, утопит. Даже не задумываясь. Объяснит напоследок, что это во благо.
— Я командор по жизни, веришь? — спрашивает Корецкий. — Обет построить эту плавучую церковь я дал на 36-й широте, между Гибралтаром и Мадейрой. Когда нас с сыном накрыла 670-мильная зона волн-убийц. В тот момент я точно осознал — это все, конец, никто не поможет!
Сын Руслан испуганно закричал: “Пап, мы умрем?”
“Фигня, — говорю, чтобы утешить парня. — Прорвемся, еще и храм святой воздвигнем в честь нашего спасения”.
На их яхте не было ни компьютера, ни навигационных приборов.
Случится ЧП — могилы не найдут. Где ее искать, могилу? На каких параллелях и меридианах?
Волгоград — Стамбул — Святой Афон — Пирей — Мальта — Корсика — Картахена — Гибралтар — Мадейра — Бермудские острова — Нью-Йорк — Кливленд — Торонто... Произносить географические названия их путевого листа скороговоркой надо целую минуту.
А плыли туда смельчаки пять месяцев, из них две трети пути — 107 суток — пришлись на бури и шторма.
В экипаже — четверо, бывалым моряком мог считаться только капитан Вовка Карташов. Остальные — так, сухопутные волки.
Себя Корецкий постановил звать командором.
14-летнего Руслана Корецкого после возвращения занесли в Книгу рекордов Гиннесса как самого молодого и неопытного юнгу, прошедшего Атлантику на утлой спортивной яхточке.
— Я Руслана забрал из школы, чтобы идти в эту экспедицию. Директор был против, мать тоже. Взывали к моему благоразумию. А я говорю: если пропадем, Руслан, то тебе в школьном дворе памятник поставят. Вернемся, все прогулы как герою спишут, — утверждает Корецкий. — Я себе сына для чего родил? Чтобы он мне был другом и помощником во всех моих начинаниях. И он, между прочим, ни разу не завопил: “Я боюсь!” А другие мне не указ.
Точно, не указ. Много лет назад, когда Руслана только привезли из роддома, Корецкий устроил ему дома личный океан.
Молодой отец кинул ребенка, у которого еще зеленка на пупке не подсохла, в таз с ледяной водой.
— Жена рыдала от ужаса, глядя, как я пацана закаляю, — делится Корецкий. — Но я ее к сыну и близко не подпустил. Для мальчишки такое купание — первое испытание. Женщинам в нем нет места.
К ночи температура у семидневного малыша поднялась выше сорока. Приехала врачиха, посмотрела с ненавистью: “Как таким отцам детей доверяют?”
— Хотел я ей врезать, но передумал, — вспоминает Корецкий. — Я спартанца мечтал воспитать, думал, будем с сыном “солнце” на турнике наперегонки крутить. Когда второго рожу — станем крутить “солнце” втроем. Мальчишки по бокам, я — в центре.
В полночь жену с новорожденным Русланом отправили на “скорой” в больницу. В семь утра Корецкий был под их окнами.
— Ребенка не выписывали — то кровь у него из пальца брали, то рентген делали. Это у такого крошечного! — возмущается Корецкий. — Решил я жену с сыном тогда выкрасть. По моему приказу жена с ребенком выпрыгнула из окна палаты. Тайком мы уехали к родственникам в Калмыкию, думали, искать нас будут, четвертовать, штрафовать, но обошлось!
В месячном возрасте Корецкий повез окрепнувшего сына на Украину, к своим родителям, где его подпольно крестили.
“Как малыша вашего зовут?” — поинтересовался батюшка. Имени Руслан святой отец не понял. Нет такого в православном календаре.
— По святцам нынче равноапостольный князь Владимир, — шепнули батюшке смиренные церковные старухи.
Джентльмены с удачей
К моменту океанского похода Владимиру Корецкому исполнилось 36. Середина жизненного цикла, говоря возвышенным языком. По-простому — кризис среднего возраста у мужика.
Четверо детей. Две жены. Собственный серьезный бизнес в Волгограде. Что дальше? Ради чего еще топтать эту землю?
“Я хотел сделать что-то, чтобы меня запомнили, — рассказывает Корецкий. — Если я еще нужен где-то там, на небесах, то из Атлантики, думаю, вернусь. Ну а если нет, у друзей появится повод выпить за нас с сыном”.
Спускали яхту на воду не на Волге. Тайком в “КамАЗе” ее перевезли в Новороссийск.
— Нам категорически запретили из Волгограда выходить, мол, для нашего же блага, — объясняет Корецкий. — Волгоградская парусная ассоциация заседала семь дней, чтобы прийти к выводу: яхта “Владимир Высоцкий” не сможет пройти даже Черное море, я напрасно погублю людей. Визу в посольствах тоже не давали до последнего, а ведь надо было посетить транзитом несколько стран. Решил, будь что будет — попрем туда без разрешительных документов. Авось не расстреляют!
С собой Корецкий взял гитару. Хотел петь аборигенам песни любимого им Высоцкого. Он и маршрут специально подобрал, чтобы зайти в порты тех городов, о которых сочинил когда-то поэт.
Выступать планировал на русском языке. Другими языками командор Корецкий не владел. В рамках школьной программы английский знал только Руслан.
Без вербального общения было, конечно, неудобно. Например, на Корсике обыскивавшие русскую яхту полицейские наткнулись на шапку-ушанку штурмана Сереги. надлежности. Коп застыл в недоумении, брезгливо держа бывший головной убор на расстоянии двумя пальцами: “Кескесе?” (Что это такое?) — произнес он на французском.
А это, блин, русские пришли из Сталинграда...
— Полицейские приняли нас за контрабандистов или пиратов, но мы накормили их настоящим борщом и переубедили, — смеется сейчас Корецкий. — Кстати, с пиратами мы позже тоже познакомились — те взяли яхту на абордаж между Алжиром и Кальяри. Нас, конечно, стращали этой встречей. Даже рассказали об английском яхтсмене-одиночке, что томился год в пиратском плену и повесился за неделю до своего освобождения от тоски.
Завидев издалека судно без опознавательных знаков — флаг с черепом и костями у международных джентльменов удачи давно не в моде, — русская яхта поспешила сменить курс. Но преследователи оказались проворнее. И тогда, как рассказывает Корецкий, он взял в руки гитару.
— Пел я, разумеется, Высоцкого. На пальцах объяснял: что мы находимся на судне имени великого русского барда и что денег, чтобы поделиться с пиратами, у нас нет, — продолжает Корецкий. — Бандиты зааплодировали и кинули нам пачку долларов, а на бумажке написали адреса своих коллег в других морях. На всякий случай.
В зоне волн-убийц
Летом Азорский антициклон и ледяное ветровое течение образуют в районе Мадейры гребни из десятка волн, мгновенно набегающих друг на друга. Это называется “волны-убийцы”.
Большим кораблям они не так опасны, но для игрушечной яхты практически смертельны.
Как на “американских горках”, подкидывают волны-убийцы яхточки вверх и вниз и, словно издеваясь, жонглируют ими до умопомрачения.
“Владимир Высоцкий” зарывался в соленые брызги по самую рубку. Когда пучина выплевывала его на очередной гребень, вставал “на дыбы”.
Словно хулиганы в подворотне, раздавали волны мокрые оплеухи всем подряд. Вертикальный “броучинг”. Поворот “оверкиль”.
Вот она, блин, настоящая музыка океана.
“Мы умрем, папа?” — закричал Руслан. “А хрен его знает!”
“Забортная вода в этот момент была 5—7 градусов, — вспоминает Корецкий. — Когда зуб не попадал на зуб, я дал команду: “Раздевайсь!” И мы с сыном привычно лили на себя по семь ведер ледяной воды. Становилось необыкновенно жарко, шел мощный выброс адреналина. Тут-то нам и пригодилась многолетняя домашняя закалка! Два оставшихся члена команды, Серега и Вовка, смотрели с ужасом. Но я пригрозил выбросить слабаков за борт, если они тоже не начнут обливаться. Подействовало! Плевались — но обливались.
— И выбросили бы? — переспрашиваю у Корецкого.
— Без вопросов...
На 28-й широте теплое Саргассово море, ласковое и опасное, навязало на дне яхты безразмерные мохеровые “свитера” из водорослей, украсив их ракушками.
Яхта встала. Не могла сдвинуться с места: ни туда ни сюда.
Разрезав консервную банку, Корецкий нырнул. Острием банки, как лезвием, надо было отскрести ракушки от дна. Вокруг резвились дельфины, невдалеке поджидали добычу акулы. Вспомнились герои Марка Твена, которые тщетно боролись с морскими “наростами” и в итоге погибли в нежной саргассовой паутине.
— Мы находились в самом центре мира: две тысячи миль до Европы, столько же до Америки, — вспоминает путешественник. — Под нами 7 тысяч метров бездны. Помощи ждать неоткуда. В такой ситуации в голову иногда заползают философские мысли: разве смысл в жизни не в том, чтобы просто радоваться, когда имеешь твердь земную под ногами?
По ночам над поверхностью воды меняющимся калейдоскопным узором светился живой планктон — будто душа океана. В небе мигали звезды. “Я лежал на крохотной палубе, зная, что та рыженькая симпатичная планетка, которая сопровождает нас от самого Гибралтара, — это Венера. Я смотрел на нее как на давнишнюю знакомицу и, тоскуя по родине, плевал в воду”.
К Бермудам продукты на яхте подошли к концу. 29 суток прошли без остановок. Совсем выдохлись без земли.
Вспороли последнюю банку кильки в томате. Поздравили Руслана, ему как раз исполнилось15 лет, последней кружкой пресной воды, которую с трудом отжали с парусов.
В бермудском порту опять подскочили полицейские. Проверили документы, не увидев нужных печатей, потащили команду в участок.
— Русские мы, раша, — на пальцах объясняли герои-мореплаватели. Однако этих показаний для стражей порядка оказалось явно недостаточно.
— Что такое — раша? Где это находится? — пожали плечами бермудяне, притащив для ознакомления свою карту мира.
— Смотрю на нее и потихоньку выпадаю в осадок: где привычные очертания материков, где Европа, где родная матушка-Россия? — усмехается Корецкий. — Посреди карты нарисованы гигантские Бермуды, которые занимают все пространство. Малюсенький краешек Америки примостился на периферии, и это все! Вот так живешь, — задумывается вдруг Корецкий, — веришь, что ты — центр Вселенной, что круче и сильнее никого нет, а потом оказывается, что тебя даже на карту нанести забыли.
...Это ли не удар по самолюбию?
Мобильная вера
Пройдя океанские четыре тысячи миль и выжив, легко почувствовать себя богом. Или, по крайней мере, его “и.о.” на земле.
У Корецкого это вполне получилось.
Угощая меня недавно на берегу Волги, он бросал в котел живых раков — и они тут же примирялись со своей съедобной участью, отдавали кипятку бессмертную душу.
Судьбы раков Корецкий вершил недрогнувшей рукой. Я бы, если откровенно, так не смогла.
Но я ведь и Атлантику на “честном слове” не пересекала!
Но, может быть, так оно и надо — не сомневаться в своей непогрешимости и правоте? И это верный знак того, что сумеешь вернуться назад, куда бы ни закинула судьба…
А внизу у реки тревожно спит, покачиваясь на волнах, “Князь Владимир”. Последнее творение Корецкого.
Дорога назад, из Торонто в Волгоград, заняла у экипажа яхты “Владимир Высоцкий” всего-то часов пятнадцать на рейсовом самолете. Саму яхту в порт приписки отбуксировали позже.
Их походу через восемь морей посвящали когда-то первые полосы газет Канады и США. В России в те дни об этом событии не написали ни строчки — не до того было, приближались выборы Ельцина. “Голосуй, а то проиграешь!” — помните?
С тех пор прошло ровно десять лет. Маленький юнга Руслан давно уже вырос и уехал навсегда в Америку, учится в Гарварде на юриста. Капитан Вовка и штурман Серега живут на родине, но вроде бы спились, тоже обычное дело, — Корецкий с ними не общается.
Сам же командор, как он утверждает, нашел-таки свою музыку и свою веру. Ту самую, за которой отправлялся за моря-океаны.
Вера иных людей похожа на скромненький синий платочек, незатейлива и безыскусна. Она сразу дает ответы на все вопросы, не заставляя человека метаться и искать.
Вера Корецкого, как мне кажется, напоминает выигранный однажды тендер. Контракт с долгосрочными обязательствами.
Когда-то на краю гибели он поклялся, что построит церковь-корабль. И, представьте себе, перевыполнил это обещание.
“Первым на воду в Волгограде в 98-м году спустили “Святителя Иннокентия” и “Святителя Николая”, — рассказывает Корецкий. — Эти судна, правда, самоходными не были, их тащила баржа. На них мы прошли не только по Волге, но и по Дону. В самые труднодоступные места заходили, чтобы крестить малышей, венчать молодоженов, отпевать умерших. 60 тысяч человек побывали на наших бортах”.
Третьим на воду в конце 2004 года сошел “Князь Владимир”, бывший непробиваемый корабль-десантник — ныне единственный в мире судоходный храм.
“Шли мы как-то по Дону, в одном селе чеченцы живут, беженцы, родовым кланом, — рассказывает Корецкий. — Предложили им: “Принимайте православие!” Они ни в какую. Достал я гитару, как когда-то перед аборигенами, но не “На канатчиковой даче”, как бермудянам, заиграл, а “Песенку про переселение народов”. Заплакали “чехи” и тоже пришли в наш храм!”
Корецкий говорит, что на самом деле даже удобно, когда церковь не стационарная. Если храм всегда на одном месте, в него каждый день не набегаешься. К нему привыкаешь. И перестаешь воспринимать как чудо.
А вот когда церковь сегодня здесь, а завтра — за сто километров, поневоле поспешишь покаяться в грехах.
Теперь жители сел, куда не доходят рейсовые автобусы, раз в месяц затемно собираются на берегу.
Как прежде встречали они продуктовую лавку, а еще раньше — до большой войны — почтовый пароход с протяжным гудком и столичными новостями, так теперь ждут эти бедные люди свою мобильную веру.
Бабы в расписных турецких кофтах лузгают семечки. Мужики распивают в камышах “на троих” стопарик. Молодухи, покачивая некрещеных младенцев, вглядываются в поволжскую даль — не идет ли “Князь”?
И солнце щурится в зеленовато-мутной воде. И нищие домишки, отражаясь в Волге, кажутся затонувшими градами, наподобие сказочного Китежа.
Все тут, все рядом, буквально под боком, никакие восемь морей одолевать не надо...
