“С утра выпил — весь день свободен”. “Юмор — улыбка разума”. “У Бога добавки не просят”. “Долго не кончать — преимущество мужчины, а не оратора”. Эти афоризмы принадлежат легкому перу Сергея Довлатова. 3 сентября ему исполнилось бы 65 лет.
Он покинул пределы нашей страны в 1979 году, и с тех пор Нью-Йорк стал городом, где прошли “лучшие дни” его жизни, посвященные журналистике. Довлатов был не только легким, ярким, искрящимся, как бенгальский огонь, писателем. Он был и журналистом от бога. Его детище — газета для эмигрантов “Новый американец”.
Сегодня жена Сергея Донатовича Елена и дочь Катя, покинув на время США, организовали вечер памяти Довлатова и представляют его неизданные произведения. Мы связались с Катей Довлатовой как раз в тот момент, когда она собиралась встречать в аэропорту свою маму Лену.
— Каково это: быть дочерью и наследницей гениального писателя?
— Я росла в более или менее нормальной семье. Папина работа была — писатель. Для ребенка, будь он даже самый известный писатель, выглядело это обычно — то есть папа за письменным столом, стук пишущей машинки. На улице его не узнавали. Просто многие в нашем районе знали. Так что думаю, что моя жизнь мало чем отличалась от жизни моих друзей. Только шутки были у нас специфические, требовательность к языку, соблюдение каких-то правил, возможно, свойственных только нашей семье. Это сейчас, когда я в России, все немножко иначе. Проявление любви к Довлатову — всегда приятно. Иногда я смущаюсь, когда эту любовь, совершенно незаслуженно, переносят на меня. Но если свести к одному слову, то я очень горжусь своим отцом.
— Юмор Довлатова — легкий, меткий, острый. А был ли он таким же легким человеком, каким кажется в книгах?
— Он так же зорко подмечал смешное в быту. Так же метко пользовался словами. Он был человеком огромного чувства юмора. Но легким или веселым человеком он не был. Это разные вещи. Более того, скажу, что он был человеком с очень тяжелым характером, чрезвычайно скрытым. Создав “открытого” лирического героя, он в какой-то степени пытался защитить себя от испытывающих взглядов. Очень важно понимать и помнить, что довлатовский протагонист, что все довлатовские герои — не Довлатов и не те люди, чьими именами они названы.
— “Однажды, открыв письмо с нелицеприятной (хамской) критикой, Сергей разорвал его на клочки и выскочил из комнаты”, — пишет Генис. Он действительно так болезненно реагировал на критику?
— Он болезненно реагировал на хамство.
— Вы сказали, что унаследовали от отца кавказский темперамент. А в чем он проявлялся у Сергея Донатовича?
— Отец был очень вспыльчив, был несдержанным, но и отходчивым. Он мог сорваться, но если был виноват, то признавал вину. Однако если не был, то и пощады не было. Он был человек спонтанный и легко загорался идеями. Помню, как однажды, еще в Ленинграде, когда я при свече делала домашнее задание (у нас отключили свет), папа уговаривал меня бросить это бесполезное занятие. А когда однажды увидел “двойку” по английскому, взорвался, назвал меня тупицей...
— Цитата из “Соло на ундервуде”: “Моя жена Лена — крупный специалист по унынию”. Вас никогда не обижало, что частные особенности и детали быта вашей семьи стали достоянием общественности, вошли в литературу?
— Считать написанное отцом правдой, документальной записью нельзя. Жена Лена появлялась в произведениях Довлатова в трех ипостасях. Однажды даже как Елена Борисовна, что вовсе не ее отчество. Те, как вы называете, “частные” подробности не совсем являются частными подробностями. Невзирая на эти слова об унынии, отец очень тепло и с большой любовью писал о маме. И обо мне. И о всех остальных. Когда я перечитываю отца, мне становиться приятно, что он все время говорит нам, что он нас любит.
— В одном из интервью вы предположили, что Довлатов часто приезжал бы в современную Россию, но жить бы не остался. Как считаете, почему?
— Потому что к этому времени его дом, не только место жительства, был в Нью-Йорке. Его близкие и родные — все в Нью-Йорке. Несмотря на предположение россиян, что Довлатов тосковал по родине, страдал ностальгией, этого не было. То есть, конечно, мысли о Ленинграде вызывали грусть, но это была грусть по чему-то утерянному, к чему уже никогда не вернуться. Но когда “железный занавес” рухнул и можно было вновь всех увидеть и даже печататься, что, собственно, и произошло, то зачем же возвращаться?
С начала “перестройки” и до смерти отца прошло 4 года. За это время многие эмигранты успели погостить в России. Некоторые, но очень маленькое количество, остались. Папа тоже мог съездить, его приглашали, но он тянул. Думаю, он хотел навестить бывшую родину уже известным писателем с многочисленными читателями.
А Америку отец любил еще до того, как в ней оказался. И любил ее, живя там, со всеми ее недостатками. Наверное, самая главная причина, почему он не вернулся бы в Россию на постоянное жительство, помимо того, что его семья бы не переехала, это то, что отец был человек демократических взглядов и убеждений. Он мог жить только в демократической стране.
— А если все-таки смоделировать такую ситуацию — Довлатов в сегодняшней Москве? Устраивал бы он помпезные встречи с читателями? Давал бы регулярно интервью, как подобает признанному гению?
— Ваше описание невольно заставляет вспомнить Булгакова. Довлатов в сегодняшней Москве, наверное, бывал бы проездом. По делам. Думаю, встречи с читателями он бы сам не устраивал, но с удовольствием бы на них выступал.
По поводу помпезности я не совсем понимаю, так как знаю только одну модель его встреч с публикой. В зале собираются люди, папа что-то читает, отвечает на вопросы, общается с читателями. Тут, наверное, все зависит от самого человека, а папа не был человеком помпезным. Он просто нуждался в немедленной отдаче. Ему нужна была живая реакция. Поэтому он “проверял” свои рассказы на нас и на своих друзьях. Интервью давал бы, если бы попросили. Ведь и я даже даю, а я вовсе этого не заслужила.
Вообще, рассказы о старых временах, по сути, тема мертвая. Отец был невероятно живым человеком, вокруг него всегда собирался народ, он приходил в восторг от речи, от слов. От жизни языка, если так можно выразиться.
Единственное, что хочется добавить: Сергей Довлатов прекрасно знал, чем он занимается, что “не без основания взялся за перо”. Он был писателем, знал это и верил в это. Мне не кажется, что это нескромность. Это его профессия.
— Ситуация вокруг наследия людей искусства всегда неспокойна, регулярно случаются громкие судебные разбирательства. Достаточно вспомнить ваш суд с издательством, которое опубликовало переписку Довлатова вопреки его завещанию. Тогда ваша семья выиграла процесс, хотя финансовой компенсации, насколько я знаю, вы так и не получили. Можно ли надеяться, что пора судебных процессов в связи с наследием Довлатова миновала?
— Наличие судебных процессов зависит не от нас, а от нарушителей наших наследственных прав. Поверьте, что судебная тяжба всегда есть последний ресурс. Наши адвокаты постоянно вынуждены с кем-то связываться, писать письма. Конечно, я мечтаю о времени, когда издатели прекратят нарушать авторское право, как наше, так и других авторов. Дело с Захаровым было своего рода прецедентом. Наша победа говорит о многом. И тем не менее в российском судопроизводстве до сих пор отсутствует механизм введения в силу решений суда. Захаров, который публично объявил, что выплатит ущерб, если суд признает его виновным, уклоняется уже три года. То есть его “физически” не могут найти приставы. Что, конечно, абсурдно.
— Вы приехали в Россию на презентацию книги отца, где опубликованы ранее не изданные записки, воспоминания о новой жизни в Америке, статьи, выходившие в “Новом американце”. Расскажите, пожалуйста, про новую книгу. Были ли сложности с ее изданием?
— Книга называется “Речь без повода… или Колонки редактора”. Ее выпустил Фонд Довлатова, который я организовала, совместно с издательством “Махаон”. Проблем не было совсем. Идея книги была моя, и издательство сразу ее поддержало. Самая большая сложность заключалась в том, что подборка “Нового американца” — у нас дома в Нью-Йорке. Выносить ее из дома, следуя папиному завещанию, нельзя. Поэтому мне пришлось лететь в Нью-Йорк, покупать сканер и сканировать папины статьи и рисунки. А так как я не очень технический человек, пришлось потратить немало времени на борьбу с аппаратурой.
— Какой ваш любимый афоризм или цитата из Довлатова?
— Я не цитирую отца. Так прямо с ходу ничего не приходит в голову, хотя многое я знаю наизусть. Меня иногда поражают и радуют его наблюдательность и сравнения. Например, в “Заповеднике” сказано, что курица ступала “мультипликационным” шагом. Это очень точное описание. Оно приводит меня в восторг. И таких любимых мест много.
