“Для Антарктиды 50 рублей — не деньги, 50 километров — не расстояние, 50 градусов — не мороз…” Сейчас к “полтинникам” этой популярной у зимовщиков поговорки добавился еще один: в этом году исполнилось 50 лет со дня открытия на ледяном континенте первой советской станции.
Москвич Александр Дралкин возглавлял нашу 4-ю и 7-ю антарктические экспедиции. Он оказался первым русским человеком в истории, который побывал на обоих полюсах — Северном и Южном. Буквально на днях, накануне 95-летнего юбилея, Александра Гавриловича не стало. Незадолго до смерти он дал интервью корреспонденту “МК”, которое оказалось последним в жизни знаменитого полярника.
Иностранцы не попали в “точку”
— Сначала я работал в Арктике, на дрейфующей станции “СП-4”, а потом оказался на противоположной “макушке” планеты. В 1959 году впервые состоялся поход санно-тракторного поезда на Южный полюс. Когда этот рейд обсуждался на международном совещании по Антарктиде, иностранцы заохали: такое невозможно осуществить! Но мы все-таки решились. Шли 16 человек на трех машинах: два снегохода “Харьковчанка” (их называли “снежными крейсерами”) и тяжелый артиллерийский тягач с буровой установкой (в пути устраивали “станции”, чтобы определить толщину льда в этих абсолютно не исследованных местах).
Путь занял три месяца. Я вел поезд от станции “Восток” до полюса и обратно. В самом начале случилась авария: головная “Харьковчанка” лишилась заднего хода. Более серьезных поломок не было, вот только стальные пальцы в гусеницах часто ломались. А менять такую железяку непросто. Хотя температура стояла летняя, не ниже 34 градусов мороза, но высота-то — около 4000 метров, плюс нехватка кислорода. Стукнешь три раза кувалдой — и садись, отдыхай!
Почему-то наше руководство по радио все настойчивее меня уговаривало “не рисковать” и при малейших проблемах заворачивать назад. Создавалось впечатление, что там, в Москве, кто-то очень не хочет, чтобы наш поезд завершил-таки свой беспрецедентный рейд. Наконец осталось преодолеть только последний перегон. Я выбрал время, когда по расписанию был перерыв в сеансах связи, да и рванул на юг полным ходом — чтобы уже никто не мог помешать.
26 декабря на подходе к полюсу пришлось поволноваться нашему штурману Хрущеву. Мы знали, что там, на самой южной точке земного шара, американцы устроили свою станцию Амундсен-Скотт. Смотрим, что за ерунда? Полюс вроде вот, прямо по курсу, а станция американская где-то совсем в стороне от него!
Выяснилось, что виноваты штатовцы. Они очень боялись, что СССР первым высадит экспедицию на “макушке” планеты, и решили обязательно опередить русских. Все оборудование и припасы для своей полярной станции они спешно завозили самолетами и сбрасывали на парашютах. Естественно, при таком способе доставки не мудрено чуть-чуть промахнуться. Когда экипаж американских зимовщиков прибыл на место, оказалось, что груз приземлился в километре от истинного полюса.
А на самой “точке” они поставили мачту с флагом США. И нам разрешили — в честь прибытия — поднять рядом советский флаг. Правда, когда собрались в обратный путь, американцы попросили красное полотнище снять и забрать с собой. На “командирской” “Харьковчанке” мы совершили символическое 15-минутное кругосветное путешествие, объехав полярную мачту… На Южном полюсе пробыли три дня, и 29 декабря тронулись в обратный путь. Новый, 1960 год встречали в походной обстановке — в кабинах наших “снежных крейсеров”…
Полярные развлечения
— Как вы отмечали праздники на зимовке посреди ледяного континента? С выпивкой?
— В первых антарктических экспедициях спиртное входило в продуктовый паек. На одного зимовщика полагалась бутылка водки и бутылка красного вина в месяц. Если праздник или чей–то день рождения, я распоряжался из этих запасов поставить на стол — по бутылке на троих. Но допьяна не напивались: для русского человека при антарктическом холоде даже полбутылки маловато. Другое дело — иностранцы.
В первой экспедиции у Сомова работал по программе международного обмена американский ученый Картрайт. Потом он написал книгу воспоминаний, где очень хорошо отзывался о той зимовке, но… с одной оговоркой: советские полярники, мол, слишком много пьют! А дело-то простое. У Сомова на станции “Мирный” было много народу, и, естественно, чуть ли не через день у кого-то именины. Американца, конечно же, приглашали, а он к водке не привычный, вот и ходил постоянно под мухой. Иногда даже к завтраку с похмелья подняться был не в силах… После выхода книжки Картрайта дармовую выпивку на наших станциях прекратили. Стало так: если хочешь употребить — получи разрешение начальника и бери “зелье” на складе за свой счет.
К слову сказать, в четвертой экспедиции спиртное чуть к международному скандалу не привело. С нами на “Оби” шел в Антарктиду американский ученый-ботаник. Вместе с ним на борт погрузили и багаж в огромном ящике. Кому-то из моряков, видимо, пришло в голову, что там упакованы бутылки с виски. Ну и распотрошили поклажу. Ничего не нашли, но следы-то несанкционированного вторжения остались! Пришлось капитану судна с иностранцем объясняться.
Еще о праздниках… Отправляясь в Антарктику из Калининграда на “Оби”, прихватили с собой настоящую живую елку — специально к встрече Нового, 1959 года. Удалось довезти деревце до “Мирного” в приличном состоянии и поставить в кают-компании. А вот у американцев на Амундсен-Скотте мы видели лишь искусственную рождественскую ель. Зато под ней лежала… женщина. Надувная.
— Это они так решали “женский вопрос”?..
— Да уж… Посещение иностранных зимовок вообще было чревато нарушением душевного равновесия. Однажды делали мы с начальником авиаотряда Борисом Осиповым облет нескольких станций — бельгийской, японской… Когда прибыли на австралийскую станцию Моусон, ее начальник Бичервайзе в знак особого гостеприимства распорядился выделить для ночлега русских гостей отдельные помещения, выселив на время их постоянных обитателей. Привели в комнатушку, предназначенную Осипову, глядим — стенки там завешаны фотографиями обнаженных красавиц. “Ну, Боря, тебе сегодня наверняка спокойно поспать не удастся!” Утром спрашиваю: ну как? “Отлично выспался!” — “Да не может быть — при таком окружении!” Оказалось, Бичервайзе, заметив нашу реакцию на эту “художественную галерею”, велел картинки снять.
Антарктику покоряли даже свиньи
— С продовольствием мы никаких проблем не испытывали. — Если уж только начальник станции сплоховал, могли быть какие-то перебои. (На “Востоке”, например, перед началом нелетного сезона упустили попросить, чтобы с последним самолетом им прислали сигареты. В результате пришлось тамошним курильщикам туго — не только все бычки из мусора выудили, но даже чай на самокрутки пустили!) Случалось и наоборот: проблемы возникали из-за избытков продовольствия. Помню целую эпопею с копченой колбасой. В 1956-м первая экспедиция завезла на “Мирный” чуть ли не тонну копченой колбасы самых лучших сортов. (Еще не было ясно, когда сможет снова прийти к “Мирному” корабль, вот и обеспечивали полярников на всякий случай дополнительными запасами.) Значительная часть этого деликатеса оказалась не съеденной и перешла “по наследству” к Трёшникову, возглавлявшему следующий отряд зимовщиков. Те тоже с колбасой не справились… В общем, наступила моя очередь разбираться с этим богатством. Я составил комиссию под председательством врача, и тот мне докладывает: колбасу людям есть не рекомендуется. Посылаю радио на “большую землю”. Оттуда ответ лишь через неделю (!): отдайте свиньям. Однако и наши хавроньи от такого угощения отказались. Попробовали кормить батонами сырокопченой колбасы собак на станции — те тоже не желают. Так и пришлось выкинуть…
— У вас там даже свиньи были?
— Несколько свиноматок — для воспроизводства молодняка. А уж этих поросяток наши повара знатно готовили к столу на самые главные праздники. Жили свиньи в отдельном сарае. Для их обслуживания специальный скотник был предусмотрен. Работал парень из Ленинграда. Он очень рвался попасть в Антарктиду, но штат к тому времени уже укомплектовали, вот я и предложил: могу взять тебя только скотником… Свиньи эти еще от предыдущей экспедиции остались. Да вот беда — незадолго до нашего прибытия боров погиб. “Обь” подходила к Кейптауну, когда получил я радиограмму: купите подходящего производителя. Однако хотя мы это поручение и выполнили, но неудачно: в порту торговцы нам подсунули такого пожилого борова, который уже ни на какие дела не годился…
На питание каждого зимовщика полагалось в месяц тратить тысячу рублей. Ежемесячно я выдавал каждому по десять плиток шоколада. Некоторые его сразу в расход пускали, а кое-кто откладывал. Самые экономные потом по целому чемодану шоколада домой потащили.
— А как насчет денег? Говорят, полярники тогда могли за одну зимовку на “Волгу” заработать…
— Не все, конечно, но многие. Зарплаты были в Антарктиде хорошие. И машины выделяли вне очереди… Удавалось заработать не только рубли. Каганович внес в правительство предложение, чтобы полярникам за зимовку платили всю зарплату в валюте. Но этот вариант не прошел. В итоге получилась хитрая вещь: нам давали валюту лишь за те дни, когда мы находились в плавании в высоких широтах, — с момента, когда “Обь” пересекла 50-й градус южной широты до момента высадки на ледяной материк, а после этого — опять только рубли капают на личный счет. На обратном пути — то же правило. У меня была высшая ставка: 60 английских фунтов. Прибыв в Кейптаун, мы могли взять эти деньги у капитана корабля для покупок в городе.
Смерть на южной окраине
Первой жертвой Антарктиды стал тракторист Иван Хмара. Несчастье случилось через несколько дней после высадки людей на берегледяного континента. 21 января 1956 года во время транспортировки грузов от “Оби” под трактором внезапно треснул прибрежный лед.
Потом были и другие смерти. За полвека в Антарктиде образовалось несколько кладбищ — на станциях “Молодежная”, “Беллинсгаузен”, “Новолазаревская”… Один из самых крупных антарктических погостов — на острове Буромского возле станции “Мирный”. 17 января 1983 года там появились сразу две новых могилы. В одной похоронили моториста Алексея Карпенко, погибшего при пожаре на станции “Восток”, а в другую положили прах капитана, приведшего в 1956-м в Антарктику дизель-электроход “Обь” с первой советской экспедицией: Иван Александрович Ман завещал похоронить себя в Антарктиде.
Одно из самых трагических происшествий случилось 3 августа 1960 года. В это время в Антарктиде работала пятая экспедиция. Ночью на станции “Мирный” от короткого замыкания загорелась обсерватория и погиб весь аэрометеорологический отряд — 5 человек. Когда другие зимовщики подбежали к дому, спасти никого уже было нельзя: внутри все полыхало, бочки с горючим рваться начали…
На станции “Комсомольская” зимовщик Валерий Судаков, работая в сильную стужу на открытом воздухе, обжег морозом легкие. Началась пневмония, отек легких. Нужно срочно вывозить больного вниз, в прибрежный поселок “Мирный”, — но в разгар зимы самолеты в Антарктиде не летают, а “по земле” — вездеходом — не успеть. Через три дня человека не стало.
…Их называли “героическими покорителями Антарктиды”, но ни один участник первых антарктических экспедиций не получил звания Героя.
— Когда мы вернулись с зимовки, из ЦК партии пришло указание: подготовить списки особо отличившихся в первых четырех антарктических экспедициях для награждения. И квоты были выделены: три Героя Советского Союза, три Героя Соцтруда, десять орденов Ленина… Ну засели мы — четверо начальников экспедиций — стали прикидывать, кому что давать. К тому моменту Толстиков и Сомов уже имели Золотые Звезды за работу в Арктике, так что их решено было к “Ленину” представить. В списках на Героя поставили начальника авиаотряда Осипова, одного из механиков-водителей... Все выделенные награды — вплоть до медалей — расписали поименно, и списки эти ушли “наверх”. Дело считалось верным, но через некоторое время вдруг в наш главк приходит из ЦК бумага с предложением всех шестерых Героев аннулировать, и вместо того добавить для полярников несколько орденов. Почему? Неизвестно. Начальство наше из Главсевморпути сопротивляться не стало и подмахнуло эту бумаженцию. Вот так среди нас, первых антарктических зимовщиков, Героев и не оказалось...
