Колонка будет короткой, как речь на поминках. Как сказал американский телеведущий Ларри Кинг, люди приходят на похороны не для того, чтоб послушать Ларри Кинга. Они приходят проститься.
Писатель Генрих Боровик в телеэфире, посвященном Анне Политковской, сказал, что журналист, занимающийся расследованиями, суть военный корреспондент, где бы он ни работал — в Чечне или в Кондопоге.
— Таким журналистам нужно выдавать каски, — сказал Генрих Аверьянович.
В гибели Политковской есть все атрибуты войны: разведка, засада, пистолет, четыре пули. Смерть Анны связывают с ее работой в Чечне, в круге подозреваемых есть и военные. Но раз это война, то и к потерям нужно относиться по-солдатски. То есть извлекать пользу из гибели.
На войне смерть одного солдата — залог жизни другого. Если погибший ошибся, живой обязан понять и учесть его ошибку. Но это не про Анну. Она не ошиблась. К Анне подойдет другой военный пример. В первую войну в бою за здание грозненского цирка погибла группа разведчиков. Когда из развалин вытащили их тела, они были нашпигованы пулями. Стало ясно, что боевики продолжали стрелять и в мертвых.
— Видите, какие мы крутые, — сказал командир части своим бойцам после разбора боя. — Боевики воюют с нами даже тогда, когда мы мертвые. Они стреляют даже в убитых. Они нас боятся. Все, ребята, работаем дальше.
Первые результаты медэкспертизы. Киллер стрелял в Анну четыре раза. Первые два ранения в сердце были смертельными. Но киллер выстрелил еще дважды. В плечо и в голову уже мертвой журналистки. Такие мы крутые. Работаем дальше.
Военные тоже люди. Так же тяжело переживают гибель своих товарищей. Так же ругают власть. Так же напиваются с горя. Приходят в уныние. Столбенеют в своей печали, теряя способность действовать. Но на фронте это занимает минуты. Горе откладывается до конца войны, или, как теперь принято говорить, “командировки”.
В феврале 2000 года в Итум-Калинском районе Чечни над горой Лама-Маисти боевики сбили вертолет 56-го полка. В мгновение погибло 15 человек. Их живые товарищи брали эту высоту остервенело, не ведая страха.
— Страх был, — поправляет меня участник событий. — Куда ж ему деться? А вот усталости мы не чувствовали. У нас до февраля и потерь-то почти не было. Девять человек на весь полк. А в марте 2000-го, как объявили, что войне конец, все и началось — урочище Раздольное, село Комсомольское. Шли без остановки, выпинывали этих духов. Потерь не считали. И уже в апреле, когда собрались в Гикаловском, нам объявили — 50 погибших в полку.
Есть мнение, что гибель журналиста парализует его коллег, заставляет писать только про цветочки и птичек. Это не соответствует действительности. Журналисты гибли с самого начала войны. Оператор псковского телевидения Валентин Янус ухитрился снять свою смерть на видео, сопроводив кадры коротким стендапом: “А, все!” Все видели эти кадры, боялись и ехали. Гибель журналиста парализует уже парализованных. Остальных мобилизует. Страх остается, усталости не чувствуешь, потерь не считаешь. А когда ж считать, когда отдыхать, если везде война и нет командировке конца и края? А в отпуске. В выходной не получится. Работаем дальше.
Только ленивый не называл нашу профессию умирающей. Факультеты журналистики под шумок перепрофилировались на подготовку пиар-менеджеров. Анна своей гибелью вернула достоинство всем порядочным репортерам. И, что важнее, вернула веру в профессию тем, кто только собирается в нее прийти. Есть такая порода людей, которые хотят заниматься только важным делом. Защищать родину, говорить правду. Из таких появляются настоящие офицеры и настоящие журналисты. И если до 7 октября кто-то из этих юношей и девушек начал под давлением родителей и циничных друзей-менеджеров сомневаться в правильности своего выбора, то теперь — какие сомнения? Раз так убивают, значит, дело стоящее. Работаем дальше.
И еще одна военная история из жизни специальной разведки.
— Тогда в один день погибло четверо наших товарищей, — говорит офицер. — Подорвались на мине. Мы сидели в палатке, подавленные, двигаться не хотелось. Четверо — это слишком. И тут вдруг по связи передают, что у ротного в Ростове родилась дочка. Ребята погибли, дочка родилась. И все в один день. Повезло, говорим, Коля, твоей девочке. Не успела родиться, а у нее уже ангелы-хранители есть. У всех по одному, а у нее четыре. Все, парни, работаем дальше.
Глядишь, в борьбе за вакансию, которая освободилась со смертью Анны, родится новая звезда журналистики, и что-то мне подсказывает, что это будет девочка. И ангел-хранитель у нее уже есть. Ангел А.
P. S. В эти три дня часто говорили о том, сколько людей шло за помощью к Анне Политковской. В очереди стояли. Где теперь эти горемыки? Эта очередь никуда не делась. Одного я знаю из очереди. Приехал в Москву из Грозного на похороны. Проститься с Анной и присмотреть журналиста, который бы взялся ему помочь. Все, ребята, работаем дальше.