Осень в Приокско-Террасном заповеднике многогранна. Все живое готовится к зиме. Здешние работники день-деньской проводят на пробных делянках, традиционно измеряя взрослые деревья и подрост. В зубропитомник тянутся бесконечные экскурсии жаждущих приобщиться к природным красотам. А у директора Приокско-Террасного заповедника Михаила Брынских на столе пасьянс из документов, раскладывая которые он пытается понять весьма банальную проблему, весьма далекую от чудес природы: светит ли заповеднику газ?
Газовая атака
Нелепая ситуация: в местечке Данки газ есть давно. Во всех домах, кроме ведомственных, принадлежащих Приокско–Террасному. Их по старинке отапливают дровами. Ближе к осени все сотрудники заповедника пишут директору заявления. Мол, помогите с дровишками. Но такой статьи расхода здесь нет. Ежегодно выкручиваются кто как может. Самое смешное, что хоть лес и за домом, но он — заповедный, в нем на дрова даже сухостой брать запрещено. Но берут все равно. Втихую. А что делать, ведь топить-то дома все равно надо.
Контору заповедника и хозпостройки отапливает угольная котельная, поганящая своим дымом хрустальной чистоты воздух. Будет газ — ей хана придет. Ох, как об этой кончине мечтает директор!
— Мне бы семь миллионов рублей найти, — мечтает он вслух. — Как раз на газификацию хватит, мы уже подсчитывали. Тут делов–то — через речку Сушку путепровод провести. Кое–что, правда, сдвинулось. Одна известная российская корпорация дает заповеднику около трех миллионов рублей в порядке благотворительности. Но этого нам не хватит. Мечтаем быть услышаны московскими чиновниками. Хотя бы областными. На столицу надежд мало.
Под скептицизмом директора — жизненный опыт. Пока он руководит заповедником, охраняемые территории уже несколько раз переподчинялись. Теперь они в составе Росприроднадзора. Случилось это единение три с небольшим года назад. И почти одновременно Правительство РФ своим постановлением уведомило заповедники, национальные парки и прочие охраняемые природные уголки, что процесс этот временный. Мол, готовится некая специальная структура, которая возьмет их под свое крыло.
— Вот так и живем — вроде есть в столице начальство, а вроде и нет, — градус настроения Михаила Николаевича заметно снижается. — В Росприроднадзоре нет до сих пор структур под охранные земли. За нас некому бегать и просить по инстанциям. Потому нет денег ни на одно, ни на другое, ни на третье… Дома не только газифицировать — отремонтировать не на что. А их на балансе двенадцать.
Решаю и я продлить минорную ноту. Спрашиваю у собеседника, не добавилось ли проблем с охранной зоной.Так получилось, что в охранной зоне оказались две деревни — Лужки и Республика. Их и осваивали в первую очередь москвичи. Поделив каждый клочок деревень, полезли было дальше. Но тут заповедник воспротивился. И сказал твердое “нет”, договорившись с районными властями, что дальше границ населенных пунктов дачная экспансия не пройдет.
— Эта–то проблема пока законсервирована. Тут другая вон, прямо за порогом, — вздыхает заповедный директор.
При этих словах он, однако, смотрит не в сторону двери, а за окно, где лес примерил красный кленовый наряд.
— Скоро охота откроется. Кабаны, лоси, олени, косули к нам кинутся. Буквально после первых же выстрелов. У нас они ищут спасения. Но заповедник такого нашествия не выносит. Животные выедают древесный, кустарниковый подрост. У нас недавно работали ученые из Института лесоводства. Они сделали вывод: в той или иной мере звери повреждают до 95% растительного подроста.
— И что же делать?
— Ничего. У нас же биосферный заповедник. Мы не можем вмешиваться в ход природных процессов. Попытки что-то подкорректировать всегда носят спорный характер. В свое время нам давали официальное разрешение на отстрел кабанов в заповеднике — они наш основной бич. Но резко против выступили ученые. Потому последние десять лет мы никого из зверья не убиваем. Надеемся на охотхозяйства. Они могут помочь и себе, и заповеднику, активнее подкармливая зверье на своих площадках, создавая участки воспроизводства животных. Но что-то особого энтузиазма не наблюдается. Логика проста: зачем, если рядом заповедник?
Как Маугли стал Муугли
Зубропитомник — это экзотический десерт на заповедном столе. Он всегда нов и неожидан, хоть сто раз сюда приезжай. Вот и теперь Наталья Требоганова, заведующая зубровником, рассказывает истории, поражающие воображение.
Ошарашивает: в “детсаду” “ребенок” родился. Для тех, кто еще не знает: “детским садом” здесь зовут вольеры для подрастающих зубрят. Уже не малыши, но до трех лет еще и не половозрелые. Им положено нагуливать жирок и силушку на отдельных харчах. И внимание к молодняку всегда повышенное. Как–никак растут будущие производители, которым предстоит заменить стареющих сородичей.
— Наш Маугли отличился. Ему два с половиной года, а он юную самочку покрыл. Вот и прибавление в “детсаду”, — посмеивается Наталья Валерьевна.
— Почему Маугли? У вас ведь клички зубров, здесь родившихся, на “му” начинаются? Или этот шустряк не ваш, импортированный?
— Наш, местный. И кличка настоящая — Муугли. Но тут такая история вышла. Мамашу, его родившую, мы из Окского заповедника вывезли. Это делаем периодически — чтобы избегать близкородственных связей, — рассказывает Требоганова. — Она за две недели до отела перемахнула через сетку и сбежала из загона. Мы весь лес обшарили — никого. Вдруг егерь из охотхозяйства сообщает, что видел, как со стадом лосей бродит зубренок. Один, без блудной мамаши. Мы его год пытались отловить. Бесполезно. Ни в загон не шел, ни на приманки. Специалиста пригласили укол усыпляющий сделать. Лекарство не подействовало. В общем, однажды сумели зубренку ноги веревкой спутать. Лесники разом навалились, связали. Привезли “домой” и назвали Муугли, но все его так и кличут — Маугли.
— А куда же мамаша подевалась?
— Кто знает. Могла и в Окский заповедник назад податься. А может, где и в подмосковных лесах обосновалась. Но не застрелена охотниками — это точно. До нас бы окольными путями слух дошел.
Я, наслушавшись Наталью Валерьевну, просто мечтала о встрече с Маугли–Муугли. Бесполезно. Дитя природы так и не вышел из глубины огромного загона. Да еще и всех малолеток с собой увел.
Оставалось любоваться на других зубров. Благо среди них такие красавцы попадаются. Как немецкий зубр–производитель Шпонти, с округло–курчавой головой. Его для обновления крови завезли в Приокско–Террасный вместе с братцем Шпору. Второй переселенец крупный очень, почти как здешняя гордость — зубр Вакант.
Вообще близкородственное скрещивание со временем привело к тому, что реликтовые животные стали мельчать. И если лет тридцать назад двухметрового роста (в холке) звери были нормой, то теперь Вакант с его метр восемьдесят кажется гигантом.
За привередливость и непредсказуемость зуброводы “немцев” недолюбливают. По этой причине кучерявого Шпонти иначе как Гитлером не кличут. Шпору прозван ими Адольфом.
И ведь вот что удивительно. Выкормленная из сосунка беспризорная собака Хаби, не желающая бегать по лесу на своих четырех и давно облюбовавшая вездеход “Шассик”, тоже так и норовит в “иностранцев” вцепиться.
С собакой этой своя история вышла. Зуброводы подобрали кутенка, думая, что вырастет кобель. Назвали Хабибуллой. Ну а выросла желто-песочная сучка Хаби.
Шпору мы не увидели: где–то шлялся. Зато к нам вышла пострадавшая от его жестких ухаживаний аборигенка Муженика. Шестнадцать лет провела в этом зубровнике — и ничего. Появился чертов Адольф и сразу покалечил заслуженную зубриху. Какой-то нерв на ее крупе защемил. Думали, обезножит Муженика. Но она потихоньку оклемалась. Правда, правая нога все равно усыхает. Зачать зубренка она еще в силах, а вот выносить — едва ли.
Булка, что страшнее пули
Самое большое семейство — у Ваканта. Пять жен и четверо детей. Кстати, зубрихи что-то ленятся. Или зубры? Не все самки в нынешнем году принесли детенышей. Обычно все двенадцать бывали с приплодом. А теперь родились четыре зубренка и два бизончика. С чем это связано, в заповеднике еще не пришли к единому мнению.
Так вот, про семейство Ваканта. Точнее, про строптивость его потомства. Для молодняка делают отводы от основных загонов. Путь в них преграждает планка, под которую только зубриная малышня и может пройти. На этих площадках корма больше, и он доступнее.
Молодые животные это быстро узнают. В загон ходят охотно. Там их обычно при необходимости и вылавливают. Всех, кроме Вакантовых отпрысков. Эти додумались ходить за подкормкой поочередно. Пока один зубренок ест, второй караулит у входа в загон. При малейшей опасности дает братцу или сестрице сигнал. Оба сразу уносят ноги. Вакант за этим безобразием наблюдает благосклонно. Но как только зубрята возвращаются к стаду, на всякий случай уводит все семейство в глубь леса.
Зубры не выносят суеты вокруг своих персон. Они четко усвоили, что экскурсанты появляются здесь после десяти утра. Можно часы сверять: в 10.15, максимум в 10.20 и зубры, и бизоны откочевывают подальше от дороги. На виду остаются или самые молодые, или зубры–одиночки, по разным причинам отселенные в небольшие загоны.
— Вот и хорошо. А то экскурсанты умудряются накормить животных конфетами, булками, пряниками, — рассказывает Требоганова. — Делать этого категорически нельзя. Животные после таких угощений болеют, могут и погибнуть. Представьте: зубра может погубить обычная булка! Она пострашнее охотничьей пули бывает.
