…Комарова успела в этом году все — поскандалить на весь мир из-за экипировки и денег, потренироваться с очередным тренером, провалиться на чемпионате Европы… Успела и посмотреть правде в глаза. Они ей не понравились. За два дня до отъезда из Москвы вице-чемпионка Олимпийских игр все еще колебалась: профессия или личная жизнь? И как одно отделить от другого? Что еще надо сказать любимому? И как сделать так, чтобы всем было хорошо, а “мозги перестали кипеть”?
— Стася, ты решение о переезде в Швейцарию приняла или нет?
— Ну да, приняла. Наверное. Мы с федерацией договорились, что я туда еду после сбора в Испании и остаюсь. Вот сколько выдержу, столько и выдержу.
— Ломало тебя долго, что стало последним доводом в пользу переезда?
— Результат на чемпионате Европы — проще вообще не плавать, чем так плавать. Самое тяжелое было даже не на Европе, когда проиграла. Я потом отдыхать уехала, вот тут и накатило — постоянно думала, что делать, могла смеяться, потом расплакаться… Пока не поняла — надо ехать к Турецкому в Швейцарию. Для Димы (друг Станиславы — Дмитрий Коморников, член сборной России по плаванию, экс-рекордсмен мира) решение стало, конечно, траурным, но ничего не поделаешь. Хотя я его готовила к этому давно. Просто всю жизнь этим заниматься, чтобы сплоховать вот так… Сегодня у меня — ну просто нет выбора. Полтора года можно и потерпеть. Если я выберу другой путь — потом буду жалеть, что был шанс добиться успеха, а я им не воспользовалась.
— Сколько раз за последнее время ты била себя кулаком в лоб и говорила: вот дура, надо было вот так вот…
— Да постоянно била и думала: ну ладно, сейчас еще потерплю… Меня близкие успокаивали и говорили: у всех бывает. И я придумывала себе всякие отмазки: у всех бывает, может, у меня стресс после Олимпиады, может, еще чего… Потом поняла: все, надо смотреть правде в глаза.
— В какой момент поняла?
— На Европу приехала, первый же заплыв позади остался, тогда и поняла: “Все! Я вообще ничего не чувствую, на чемпионате мне делать нечего!”. Чемпионат бесславно для меня закончился, и у меня состояние было — жуткое просто. Я еще маме позвонила, мама добавила — нелестно отозвалась о моих достижениях: “Молодец, что так ужасно выступила. И как там чувствуешь себя внизу, позади всех?”. Конечно, я разревелась, но толку-то что?
— Геннадий Турецкий предложил тебе приехать к нему тренироваться еще перед Европой, какие слова запали тебе в душу, что ты ему поверила?
— Ничего особенного он не сказал. Просто: “Я в тебя верю, мне наплевать, кто что говорит, я знаю, что ты можешь. К Олимпиаде я тебя подготовлю, технику подправить успеем. Так что, дорогая, приезжай, мы все сделаем и выиграем”. Вот собираюсь…
— На какой все же срок?
— Еду разговаривать, если все положительно решим, то там остаюсь до Игр.
— То есть как это “если решим”? Ты же только что сказала, что у тебя выбора нет?
— Просто здесь я тоже немало оставляю. Помимо спорта есть же еще жизнь.
— Но она же может чуть-чуть подождать.
— А может и не подождать.
— Значит, она не твоя.
— Ну, не знаю я…
— Тогда скажи, в лоб за какие ошибки била? В какой момент ты бы повернула свою карьеру в другую сторону?
— Сразу после Олимпиады. Хотя и до — тоже. Я бы, наверное, перед Олимпиадой уехала к Турецкому.
— Но ведь чехарда с тренерами началась после Игр, после олимпийского “серебра”, когда твой тренер Красиков заболел.
— Мне кажется, можно было усиливать подготовку и перед Играми. Но Алексей Федорович тогда просто побоялся. Он меня готовил на конкретный результат, а дальше уже побоялся идти… Ну а после Олимпиады, конечно, сразу надо было уезжать и пробовать — месяц в Швейцарии, месяц здесь — у первого тренера, но под руководством Красикова. Алексей Федорович и сейчас это предлагает. Но вот сейчас он неплохо себя чувствует, а как только пойдут нервы, стрессы, не дай бог… Я потом себе не прощу. И тренировочный процесс опять же — вдруг не пойдет по такой схеме? Нет времени уже пробовать что-то — надо ехать и работать. Год назад я бы подумала…
— Да ты и так своими думами всех заморочила.
— Я на протяжении двух лет мучилась: у кого мне тренироваться. Мне Турецкий говорит: “У тебя голова уже закипела, ты не плывешь, потому что не можешь больше думать, что тебе делать, надо просто приехать, тренироваться и забыть обо всем”.
— В Швейцарию ты едешь, веря в Турецкого как в бога?
— Да.
— И готова к стопроцентному подчинению? У тебя характер сложный.
— Какой есть, что уж поделаешь? Придется засунуть его…
— Сможешь?
— Постараюсь, деваться некуда.
— Говорят, у вас в сборной психолог хороший…
— Ему все равно тяжело все это понять. Он пытался пару раз со мной заниматься, но я особенно не раскрывалась. Мне это не надо. У меня тренер всегда был психологом, а сейчас Турецкий — вообще всем психологам психолог. Когда я прошлый раз ездила в Швейцарию, Турецкий мне с Сашей Поповым каждый день буквально вдалбливали: “Ты в себя не веришь! Ты — лучшая, соперницы всего мира выходят тебе только помогать!” От Красикова я это очень редко слышала. Я потом поехала на чемпионат Европы и улучшила свой результат сразу на две секунды. А в принципе ничего такого и не делала. Просто поверила в себя, и все. И когда выходила на старт, даже не боялась, как обычно. Правда, хватило меня на одно соревнование, но все равно поверила в себя хоть как-то…
— А вот Красиков всегда тебе говорил, что есть больше надо. Салат, который ты сейчас съела, — вся еда на сегодня?
— Еще вечером чай попью. Да ничего, все нормально — у меня так организм требует. Я вот только что полное обследование проходила — говорят, у меня все клево. Бодра, весела, ну худовата немного. Один врач даже поинтересовался: компьютер дистрофию не показывает? (Рост Комаровой 183 см, вес — 57 кг.) Хотя я ем в принципе все, что хочу. И никакие рекомендации по питанию нам никто не дает. Вот в центре олимпийской подготовки в Швейцарии, кстати, тоже особенно не объешься, но все, правда, по-мудрому, получаешь талон и выбираешь: макароны или пиццу, суп или сок.
— Про тебя много пишут, говорят, все время оценивают возможности, иногда весьма резко — обидно?
— Мне все равно. А что говорят? Что у меня характер плохой, стервозный? Мои друзья знают, какая я. А любая девушка — стерва. Если она таковой не будет, то будет тряпкой, и об нее все будут ноги вытирать. Спортсмен тем более не может быть другим. Что “звезду” схватила? Может быть, за что и наказана результатами. Еще мне говорят, что я не подарок, но если ко мне хорошо относиться, то я для человека сделаю все. А вот если мне кто-то переходит дорогу, то пиши пропало.
— Неужели мстишь?
— Да нет, боже упаси, такого у меня вообще нет. Просто мое окружение всегда за меня вступается. Так получается, во всяком случае. А мне действительно все равно, что говорят.
— С чего бы это?
— Вот такая вот я. Я ценю то, что говорят близкие. А близкие — это подруги, Дима и мама. А на остальных мне глубоко… Многим это не нравится, поэтому еще, думаю, и говорят.
— Независимость не нравится, ты считаешь?
— Да, я в этом даже уверена.
— Ты же сама часто подставляешься, умеешь вообще оценивать ситуацию со всех сторон или идешь по первому видимому пути?
— Я принимаю решение… Как мне будет хорошо, вот и решение. И абсолютно это не скрываю. Не понимаю: почему если мне будет хорошо, то из-за каких-то принципов этого не должно быть? Я, конечно, может, рассуждаю с юношеским максимализмом, или как это говорится? Но вот так я привыкла, не знаю…
— А когда, считаешь, такой юношеский максимализм проходит?
— У меня он, мне кажется, будет до старости. У меня все четко: миру — мир, всем должно быть хорошо, все хочется видеть через розовые очки, со злыми людьми я не общаюсь. Я не знаю, почему, но стоит кому-то повысить на меня голос, как сразу слезы наворачиваются. Даже если случается какой-нибудь конфликт, плакать я буду в любом случае — права или нет, не важно. На меня начинают кричать, и первая ответная реакция — слезы. Как-то ехала за рулем, желтый свет, я остановилась, а мужик, который следом ехал, как заорет: проехать, мол, успевала! Я сразу разревелась: чего я такого сделала, так обидно стало…
— Такая незащищенность противоречит логике большого спорта.
— Да, может, все мои проблемы отсюда и идут… Но я вообще всегда была маменькина дочка. Мама меня от всего оберегала, потом Дима стал моей стеной.
— У меня такое впечатление, что Дима сидит с нами третьим…
— Просто он как-то незаметно стал для меня таким авторитетом, учил всему, сначала я просто нормального друга в нем увидела, а потом так все сложилось… Самая большая моя проблема сегодня — это наш конфликт по поводу отъезда. Не разговариваем уже несколько недель. Не удалось его убедить, что я права.
— Думаешь, все же получится?
— А что делать? У него, как и у меня, выхода другого нет. Да он сам все прекрасно понимает. Просто волнуется за меня: как же я там без него, что буду делать?
— Но, может, если попытаться абстрагироваться, глубокие отношения на этом этапе мешают вам обоим?
— Нет, абсолютно нет. Если бы не Дима, я бы, между прочим, второй на Олимпиаде и не была. Потому что, когда мы туда приехали, Алексей Федорович начал очень волноваться, когда мне надо было плыть 200 метров, он, например, не пришел на разминку. Я в слезах, потрясении — как это? И Дима со мной просто 24 часа в сутки находился, постоянно говорил: давай, ты можешь! Я все свои эмоции в него погрузила, весь негатив, он, бедненький, так переволновался там, что в день финала пришел на час раньше разминки, сидел один на трибуне… Мне так нужна была в Афинах чья-то поддержка, и он отодвинул свое, можно сказать, ради меня.
— А Дима смог привести в пользу отказа от поездки к Турецкому хоть один аргумент, с которым ты не могла не согласиться?
— Он в первую очередь думает о нас, а потом уже о спорте.
— Твой отъезд, считаешь, это жертва большому спорту?
— Конечно. Потому что я буду у Турецкого до Олимпийских игр. Ну — летом отдых. У мамы — депрессия. Я у нее одна, еще только бабушка 90 лет, хотя мама, конечно, сказала, что сама будет приезжать, даже без чьей-то помощи.
— Возьмем идеальный вариант: ты делаешь все, что от тебя зависит, приносишь все жертвы и добиваешься успеха в Пекине — что дальше?
— Наверное, я еще год поплаваю, потом заканчиваю. Выхожу замуж за Диму, рожаю ему детей и буду журналистом, мне очень нравится.
— Берем не идеальный вариант: ты все сделала, но Игры проиграла?
— Бросаю плавать сразу. Выхожу замуж за Диму, рожаю ему детей, буду журналистом. Схема почти та же. Но первая мне нравится больше…
* * *
Один умный человек сказал: когда я писал книгу, был словно в монастыре. Спортсмен — тот же писатель. Живет определенный отрезок времени, как в монастыре, по его уставу, пишет свою историю во имя чего-то высшего. Иногда совершает побег. Потом замаливает грехи.
