Человек человеку — раб

Рядовой Заскалов вернулся из армии через... 12 лет. И еще 7 будет сидеть на зоне?

22 августа 1994 года, спасаясь от побоев и вымогательств, он самовольно покинул воинскую часть. Его искали по больницам и моргам, чердакам и подвалам. Но солдат-срочник как в воду канул.

Через три года матери привезли фотографию обгоревшего трупа, сказали: “Забирайте! И дело закроем”. Она отшатнулась: “Бог с вами, это же не Валентин!” А спустя еще девять лет, в сентябре 2006 года, она получила телеграмму: “Мама, вышли денег на дорогу домой”... Проведя долгие годы “в рабстве”, на одной из отдаленных таежных ферм, Валентин Заскалов вернулся домой. И снова оказался в неволе. Второй месяц он ждет военного суда в СИЗО Минусинска. Несчастная мать отказывается верить, что хотя за 12 лет прошло уже две амнистии, ее сыну ныне светит “за дезертирство” до 7 лет лишения свободы. Подробности удивительной истории выяснил “МК”.


Эта раскидистая береза на въезде в село Старомолино издавна считалась “деревом счастья”. Молодожены, студенты, призывники, уезжая из деревни, завязывали на ветках “на добрую дорогу” платочки. Отчаянный Валька Заскалов морозным январским утром 1994 года с зажатой в зубах белой тряпицей полез на самую верхушку. “Рисковый пацан, — усмехнулся в усы местный шофер дядя Паша. — Непросто будет служить мальцу. Армия гордых и упертых не больно–то любит”.

— “Флажок” Валентина хорошо был виден до самого лета, а потом затерялся в листве, — вспоминает его мама Надежда Алексеевна. Сидя теперь у русской печки с прижатой к груди фотографией сына, она корит себя: “Прояви я настойчивость, не попал бы Валя в тот роковой призыв…”

Закон — тайга

Зима в Сибири в тот год выдалась особенно морозной. Перед отправкой на призывной пункт у Валентина обострился хронический бронхит. Терапевт послушала парня и дала направление в больницу. В военкомате пристыдили: “Что же ты, боец, нас подводишь, на тебя уже оформлены все документы”. Валька и махнул рукой: “Поеду!”

— Так и запомнила его — кашляющего всей грудью в старенькой телогрейке, — говорит Надежда Алексеевна.

Служба в армии у Заскалова сразу не задалась. Привезли их на сборный пункт в Красноярск и промурыжили там 8 дней. Спать пришлось по очереди на деревянных скамейках. В первый же день у Валентина стащили рюкзак, что собирали всей родней. А там была смена белья, запасные носки, каравай хлеба и запеченный на дорогу гусь. Мать позже узнала: у Вали тогда подскочила температура. Призывнику сунули таблетки и отмахнулись.

Получив первое письмо, родители ахнули: сын попал служить в стройбат под Читу. Вскоре подтвердились худшие опасения: большинство призывников в части были с уголовным прошлым. Описывая армейский быт, Валя сетовал: “Никак не думал, что придется жить по тюремным законам”.

Валентин Заскалов с ребятами, не имеющими судимостей, написали заявление с просьбой направить их в Чечню. Их направили... В глухой таежный угол, на станцию Борзя, откуда было рукой подать что до Китая, что до Монголии. В первый же день предупредили: “Закон здесь — тайга. Откуда прилетит пуля — никто не узнает”.

“Зарубка” на память

В первом же письме из Борзи сын попросил денег. А где их было взять? Надежде Алексеевне зарплату задерживали, мужа в колхозе отоваривали то мукой, то сахаром. Пошла Заскалова по соседям, по родственникам, наскребла, выслала… С тех пор от сына не было весточки. В августе у матери от переживаний стала неметь нога. А 1 сентября пришло письмо за подписью командира части: “Ваш сын 22 августа самовольно покинул часть. — И приписка: Соберетесь приехать — дайте телеграмму, мы вас встретим”.

Надежда Алексеевна на ватных ногах доковыляла до почты, тут же отбила ответ: “Дома Валентин не появлялся”.

— Трое суток до Читы с пересадками добирались, — вспоминает мать. — Вышли на перрон — никто нас не встречает. Промыкавшись весь день, нашли военный городок. Была суббота — не застали ни командира, ни замполита. Пришлось возвращаться на вокзал. Приезжаем в часть в понедельник, опять из начальства никого. Нам передают: “Уехали подавать на вашего сына заявление в военную прокуратуру”. А позже посылают к нам за забор лейтенанта, который одно время был прикомандирован к части в Борзе.

— Заскалова вашего помню хорошо, — рассказал офицер. — “Старики” готовились к побегу, вот и он, глядя на них, стал прятать хлеб с сахаром. Убежали все вместе. Через три дня мы их в подвале одного из домов нашли. Наказали, конечно. А через неделю ваш окончательно исчез.

Мать с отцом решили ехать в Борзю, где пропал сын. Это от Читы еще 500 км. В поезде Валина мама познакомилась с местной жительницей, китаянкой Татьяной, рассказала о своей беде. Она не удивилась: “Да на чердаках пятиэтажек в нашей Борзе постоянно по три–четыре беглых из армии живут. На мальчишек смотреть жалко: избитые, отощавшие, с распухшими, отмороженными руками и ногами. А сколько “случайно упавших” головой в цемент срочников у нас в этих проклятых строительных частях находят… Разбирательство короткое: несчастный случай”.

— С вокзала кинулись искать часть, где служил сын, — продолжает мать. — Нам говорят: “Из 15 красноярских призывников только двое сейчас дослуживают”. Выяснили, что несколько человек в изоляторе ждут суда: кто за воровство, кто за убийство. Но сослуживцев сына все–таки нашли. Посмотрели мы на них — и сердце защемило. Ботинки на босу ногу, на руках — драные рукавицы. Когда угостили их булочками, они, давясь, стали глотать, не прожевывая…

От служивых Заскаловы узнали, что все последние месяцы они работали на строительстве домов. Сослуживцы рассказали, как это было:

“Руки к молоткам примерзали. Спустишься к костру погреться — от сержанта пинок получишь. А у Валентина однажды палец загноился, распух. Он было сунулся в медпункт — ему “бугор” в ухо шипит: “Симулируешь, сукин сын! Вечером с тобой разберутся”. Смотрим: утром Валька еле ползет. Нас ведь как били? Чтобы не осталось следов, полотенца намочат в воде, скрутят и дубасят по почкам. Через три дня Валентин все–таки попал в больницу. Ему палец тогда едва не ампутировали. А через три дня уже выгнали на стройку.

Однажды, когда Валентин стоял на посту в паре с другим часовым, кто–то украл сушившиеся на заборе чехлы от машины. Ребят поставили “на счетчик”: каждому нужно было внести по 3 тысячи рублей. Просить денег у родителей Валя не решился — знал, что они сами перебиваются с копейки на копейку. Утром обоих часовых в казарме уже не было”.

Их искали по больницам и моргам, прочесывали лесополосы, редколесье на подступах к тайге. Ребята как в воду канули.

На прощанье сослуживцы шепнули родителям: “Мог Валька податься на одну из дальних таежных ферм, где “на скоте” “рабы” работают. Только дорогу в глушь не знает никто, кроме проводников. А те появляются в городе раз в полгода”.

“Давайте напишем, что ваш сын умер”

...На расшитой петухами скатерти мы пьем чай с таежными травами. За окном хлопьями идет тихий снег. Зима в Сибирь приходит рано. Закутавшись в пуховый платок, Надежда Алексеевна продолжает вспоминать:

— Из Борзи домой приехала опустошенной. О сыне ничего узнать не удалось. Поехала в отчаянии в соседнее село Тигрицкое, у нас там мастерица живет — ворожит на бобах. Раскинула гадалка кругляши, поколдовала над ними и выдала: “Под чужой волей ваш сын. Вижу дом без окон. Дороги домой ему пока нет. Но и гроба нет!”

Через год Надежду Алексеевну вызвали в военкомат, сообщили: “Ваш сын не обнаружен. Дело закрываем! Теперь его будет искать милиция”. С тех пор раз в год в семью наведывались из райцентра милиционеры. Справлялись всегда об одном: “Сын не появлялся?” Смотрели с прищуром, с недоверием. На всякий случай бросали, уезжая: “Амнистия на носу. Явится с повинной — избежит тюрьмы”.

А через три года приехали к Заскаловым на “бобике” люди в штатском. Показали фото обгоревшего трупа, обнаруженного в лесу под Читой. Спросили: “Ваш? Забирайте, хороните!” Надежда Алексеевна посмотрела на обезображенное тело и твердо заявила: “Это не Валентин!” Следователи из прокуратуры давай ее уговаривать: “Вы, мать, не спешите. Посмотрите внимательно. Армия людей порой меняет до неузнаваемости”. Надежда Алексеевна стояла на своем: “У солдата уцелевшие волосы на голове темные и кучерявые, а сын у меня всегда русым был”. Тут Заскаловой и предложили: “Давайте напишем, что это ваш сын. Дело по розыску закроем. Вас тревожить больше не будут”.

— А как грех такой на душу было взять?! — горячится Надежда Алексеевна. — Ведь у погибшего тоже есть родители. Я так и заявила: “Не предам своего сына. Буду до последних своих дней его ждать”.

Счастливой мама Вали просыпалась, только когда видела сына во сне. Однажды он прилетел на вертолете — как в детской песенке. Спрыгнул, подбежал, закричал: “Хотели меня, мама, ночью заколоть. Но я хитрый, спрятался под кровать. Они одеяло впотьмах порезали ножами. А я спасся”.

— Рассказала я мужу утром сон — он говорит: “Мне бы на Валентина хоть одним глазком взглянуть, потом уже и в гроб можно ложиться”. Я ему: “Типун тебе на язык, рано еще о смерти думать”. А Валерий шепчет: “Нет, Надя, чувствую, что скоро на погост. Об одном жалею, Валю не увижу”. А ведь как в воду глядел. Сначала его схоронила, через год — маму. Она перед смертью тоже все время Валю вспоминала...

“Сергей-борода”

Чудеса случаются не только в сказках. В семью Заскаловых чудо пришло минувшей осенью. Мать вспоминает:

— В сентябре получаю телеграмму: “Мама, вышли денег на дорогу. Валя”. Три раза перечитывала расплывающиеся строки. Только пять минут спустя поняла, что сижу на полу. Как оказалась с посланием у дочери, сама не знаю. Марина рассмотрела на телеграмме обратный адрес в поселке Борзя и фамилию незнакомой женщины.

Что делать? Кинулась к депутату поселкового совета Валентине Золоторубовой. Сообща и решили: надо ехать в Борзю.

Приезжаю я в поселок, нахожу указанный в телеграмме дом, звоню в квартиру и вижу на пороге… ту самую попутчицу-китаянку, с которой 12 лет назад мы ехали в поезде. Не сразу поверила глазам и Татьяна. Ну не бывает в жизни таких совпадений!

— Обнялись как родные. Сколько слез пролили на кухне — одному Богу известно, — продолжает Надежда Алексеевна.

И поведала ей китаянка Таня, что, работая на местном рынке, стала она в последний год замечать в рядах молодого мужчину, которого все называли Сергей–борода. Раз в месяц он привозил с дальней фермы на базар мясо. Однажды спросил, как можно обменять продукты на ботинки. Татьяна вызвалась помочь парню. Потом сердобольная женщина передала ему рукавицы, чуть позже — теплый шарф.

Только спустя несколько месяцев Сергей как–то обмолвился: “Вы добрая, как моя мама. Что бы я сейчас ни отдал, чтобы увидеть ее…”

Между немолодой китаянкой и работником фермы протянулась невидимая ниточка. Вскоре он стал привозить ей на рынок отборную парную свинину и сало. Она подкармливала Серегу домашними разносолами. Как–то угостила его пирожками. Он сначала долго вдыхал запах домашней еды. А потом… заплакал. И выпалил: “Да не Серега я, а Валя...” Как на духу рассказал Татьяне о побеге из армии, о скитаниях, о невольном плене в глухой тайге.

Посетители на них оглядывались. Бородатый мужик, стоя перед пожилой женщиной на коленях, просил у нее прощения. Как непутевый сын у матери. Китаянка шептала: “Твоя мать ждет тебя. Пора возвращаться!” Вскоре в далекое село Старомолино Каратузского района улетела телеграмма.

Надежда Алексеевна еле сдерживает слезы:

— Восемь дней жила у Татьяны, вместе ждали, когда сын приедет с товаром на рынок. А как–то утром сердце у меня застучало как бешеное. Тут же распахивается дверь, на пороге — Валя. Смотрю — вылитый отец в молодости. Как он подхватил меня, как закружил по комнате! А я из себя ни слова выдавить не могу. Только вижу — через всю голову у сына проходит большущий шрам. Потом заметила рубцы на руках и ногах. Шепчу: “Что же было с тобой, сыночка?” Он долго молчал, потом выдавил: “Били меня, мама, много били. Я потом тебе все-все расскажу”.

Несколько дней на автобусах и попутках мать и сын Заскаловы ехали домой в Старомолино.

— Я спрашивала Валю: что же ты раньше не объявился? Две амнистии прошло. Он в ответ: “Там, где я был, не было ни радио, ни телевизора”. Как только сын начинал вспоминать о прошедших годах, у него начинались судороги. Я поняла одно: большую часть времени сын был “в рабах”. Его насильно удерживали в глухой тайге, где на ферме он работал скотником. Не раз пытался бежать, за что его нещадно били. Только в последний год ему улыбнулась удача: Заскалина обменяли на другого работника. У сына появился новый хозяин и возможность бывать в городе. Валентина кормили, одевали во все чистое, только денег не давали. А вскоре доверили привозить мясо с фермы в город. С рынка в Борзе и началось Валино путешествие к отчему дому.

Судный день

— Что было, когда приехали в село! — светлеет лицом Надежда Алексеевна. — Обнять Валентина сбежалась вся деревня. Вокруг твердили: “Какой он дезертир?! От смерти парень уходил. Или лучше было вернуться прямо в психиатрическую больницу, как один из каратузских призывников?..”

А вечером Валя попросил проводить его на могилы отца и бабушки. Стоял долго у погоста, что–то нашептывал. Потом показал на приметный крест, что висел у него на груди. Рассказал, что нашел его на тракте год назад, надел — и с тех пор ни разу не снимал. Выходит, знак это был. Крестик указал сыну дорогу домой.

Только дорога эта еще не закончена. Судьба Вали Заскалина снова сделала вираж — да такой, что от ужаса дух захватывает.

Утром Валентин с мамой поехали на сельской “техничке” в райцентр. Надо было восстанавливать документы. Пришли к прокурору Каратузского района. Тот направил их в милицию и военкомат. А откуда Валентина уже не выпустили: препроводили в следственный изолятор в Минусинск.

Минуло два месяца, как он видит небо через зарешеченное окно. Неужели не могли до суда взять с раскаявшегося парня подписку о невыезде? И не сажать его в камеру к уголовникам? Об этом мы попытались спросить у военного комиссара Каратузского района Кирилла Солодовникова. Но тот, как поп-звезда в зените славы, выдал: “Без комментариев!”

Подследственному Заскалову вменяют статью “дезертирство”, по которой ему светит заключение на срок до семи лет. Есть, правда, в деле бывшего солдата смягчающие обстоятельства. Адвокат Сергей Чешуев сообщил, что из Читы пришел ответ на запрос военной прокуратуры. Из него следует, что за Валентином Заскаловым не числится никаких правонарушений.

На днях в Абаканской военной прокуратуре состоялись предварительные слушания по делу Заскалова. Но в зал заседаний не допустили ни одного представителя прессы, ни одного члена правозащитной организации. А вчера дело начал рассматривать Абаканский военный суд.

Прежде чем отправить Валентина на зону, вспомнят ли заседатели, что в свое время военная система уже кинула парня в часть к уголовникам? Тогда его защитить не смогли. Сделают ли это сейчас?..

* * *

В Старомолине на рассохшейся ветхой калитке у Заскаловых прибиты аж две подковы на счастье. Трогая их руками, Надежда Алексеевна говорит: “Не может удача все время проходить мимо”. Только несколько дней после 12-летней разлуки ей удалось пообщаться с сыном. Ныне она и думать боится, что их с Валентином может на годы разделить колючая проволока. Штопая старенькую рубашку сына, она говорит: “До новой встречи просто не доживу”.


КОММЕНТАРИЙ ЮРИСТА

Не истек ли срок давности по статье УК “Дезертирство” (за это сейчас пытаются судить Заскалова). Комментирует адвокат Сергей ЧЕШУЕВ:

— Никакого срока давности относительно дезертирства не предусмотрено. Уклонение от воинской службы относится к так называемым “продолжаемым” преступлениям и заканчивается тогда, когда задерживается подозреваемый.

За те 12 лет, что Валентин Заскалов был в бегах, прошло две амнистии, каждая из которых имела срок ограниченного действия — около шести месяцев. Если бы подозреваемый объявился в то время, когда действовала одна из амнистий, ему бы не грозило никакое наказание. Ныне же он по закону предстанет перед судом.


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру