Отношение у советского зрителя к прибалтийским актерам всегда было немножко особенным. Как же, почти заграница! В их шарме, приправленном легким акцентом и умением красиво завязывать галстуки, чудилась цивилизованная Европа. Звезда экрана 70-х годов Регимантас Адомайтис — не исключение. С первых же своих ролей в кино он занял прочное место в женских сердцах. А сыграв бесшабашного Энди в “Тресте, который лопнул”, получил негласное звание секс-символа. Он и поныне считается самым элегантным мужчиной Литвы и играет в театре стареющего Казанову. Правда, на фестиваль драматического искусства в Мытищи (“Московия” подробно рассказывала о нем в прошлом выпуске) Адомайтис приехал с другой ролью — светского льва.
— О чем пьеса?
— О встрече двух великих музыкантов — Генделя и Баха, которой никогда не было в действительности. Но она вполне могла состояться, поскольку оба родились и жили в одно время в Саксонии. Баха в спектакле играет Донатас Банионис, я изображаю Генделя. Для Баха в жизни важна только музыка. А Генделю важны деньги, слава, известность, преклонение королей и так далее. Вообще-то мне по натуре ближе Бах, но пришлось взяться за роль Генделя. Уж такой у меня сценический имидж.
— Вам понравилось на фестивале в Мытищах?
— О да! Публика просто потрясающая.
— А как с посещаемостью театров в Литве, залы полные?
— Ну, конечно, не так, как в Москве. Москва особый город, здесь любят театр и актеров. У нас театры тоже посещают, но сколько придет народа — это зависит от спектакля.
— В России вы популярны прежде всего как киноактер, в каком состоянии сейчас литовское кино?
— В Литве снимают по два-три фильма в год, о каком кино может идти речь?
— Но лично вы, я надеюсь, востребованы?
— Мое поколение уже на пенсии. А молодые кидаются на всякие шоу, телевидение. Я не знаю, как в Москве, у нас очень много пустых зрелищ, напрасная трата времени. Одно время снимали телесериалы, но сейчас перестали. Иногда вдруг кто-то соберет деньги, придумает что-то, начнет снимать фильм. Но это скорее случайность, о постоянном кинопроизводстве говорить не приходится. А когда снимается пара картин в год, включая сериалы, какие могут быть роли? Для этого нужны всего лишь несколько актеров.
— Вы снялись в нескольких немецких фильмах, работа в Германии и в Союзе чем-то различалась для вас?
— Да, в студии АДФа я снялся в трех картинах. Особых различий я не почувствовал, только поражала немецкая точность. Если выезд на съемку назначен на 9 утра, то в это время и выедем, а не в полдесятого, в десять, в одиннадцать. У нас пока соберутся… У них все точно, это понравилось. Но, с другой стороны, пресловутая немецкая пунктуальность — тоже палка в колеса для творчества, для искусства. Режиссер точно следует сценарию: как написано, так и снимает. Не то чтобы творчески подойти, исходя из обстоятельств, которые диктуют свои ходы. Сцена должна длиться 25 секунд — режиссер смотрит в хронометр, чтобы в них уложиться. Я считаю, что такая педантичность не совсем хороша для творчества. Мы привыкли к импровизациям.
— Не было искушения остаться в Германии?
— Никогда! Моя работа связана с языком. Драматический актер — это прежде всего язык. Я ведь не музыкант, не танцовщик. Движение и звук — интернациональный язык. В те времена, когда я снимался на АДФе, меня постоянно переозвучивали. Часто в картинах я и не своим голосом говорю, по-русски я тоже немножко с акцентом разговариваю. Прежде этой проблемы не было. А сейчас аппаратура сразу записывает звук, если ты не знаешь, например, немецкого языка, то делать тебе в немецком фильме нечего. Я немножко владею немецким, более-менее русским, поэтому в новые времена мне предлагали немало ролей. Я сыграл нескольких русских мафиози, которые с акцентом говорят по-немецки, естественно, знают русский — для таких ролей я годился. Было пять или шесть подобных картин или сериалов. То оружием торговал, то ураном, то женщинами… Короче, продавал Россию по полной программе.
— Но это понятно, ради денег. А для души? Кто-то из кинорежиссеров оказался близок?
— Прежде всего — Жалакявичюс, литовский режиссер, работавший на “Мосфильме”, который снял “Это сладкое слово — свобода!”, “Кентавры”, “Никто не хотел умирать” — картину, с которой я начал. Все работы запомнились и повлияли на меня в смысле понимания кинематографа и актерской школы. Очень запомнился Козинцев в “Короле Лире”, очень эрудированный человек. Ему важна была концепция, понимание, трактовка роли, а не то, как ты там играешь. Хороших режиссеров было много, но, наверное, это были самые важные встречи.
— Вы сами никогда не пробовали выступить в качестве режиссера?
— Это совершенно другая профессия, и она очень отличается от актерской. Режиссерских качеств я в себе не чувствую, не имею и даже пробовать желания нет. Иногда думаю: “Я бы снял лучше…” Но не дай бог. Нужно иметь другую голову, чутье, как из мозаики, из кусков создать что-то целое. Как ощутить и сделать так, чтобы кино эмоционально действовало на зрителя? Я считаю режиссеров, которым это удается, безумно талантливыми. Это редкий дар и очень трудная работа.
— По первому образованию вы физик, по второму актер. Как это сочетается?
— Я окончил физмат, но физиком не был. Точно так же я не был актером, окончив актерский факультет. Только когда я попал в театр — начал чему-то учиться. Так что если я окончил физмат, это не значит, что я физик. Там получил там лишь какую-то азбуку. А чтобы стать физиком, должна быть большая практика. Еще учась в университете, я поступил в театральный — одновременно кончал физмат и учился на актерском.
— Роль всегда становится вторым “я” или вы воспринимаете ее как бы со стороны?
— Со временем все меняется, и понимание сути актерской работы — тоже. Раньше я старался вживаться, следовать постулатам Станиславского: “я в данных обстоятельствах, если бы я был этим человеком…”, по такому принципу играл. Со временем я начал менять ракурс своего взгляда на работу. Начал лепить своего персонажа, глядя на него со стороны. Я совершенно посторонний человек, я только использую свою натуру как глину. Я только наблюдатель и дирижер роли. Я позволяю этой роли брать мое тело, голос, какие-то качества. На меня сильно повлияла школа Михаила Чехова, его актерские принципы: “Актер всего лишь рассказчик, ты не этот герой”. Я зрителю рассказываю про свой персонаж. Я, как и зритель, — наблюдатель, только я с той стороны кулис, а зритель из зала. Считаю такой подход к актерской игре более правильным, не надо себя мучить, насиловать, мазохизмом каким-то заниматься. Это позволяет актеру раскрыть более широкую шкалу персонажей.
— Какую свою кинороль вы считаете лучшей?
— Ни одну. Все, что я сделал в кино, — это заслуга режиссеров. Даже самого яркого моего героя в фильме “Никто не хотел умирать” слепил, на мой взгляд, Жалакявичюс: он написал сценарий, он руководил, он подсказывал, я только исполнял его замысел. А в театре… Там я неплохо сыграл в спектакле “Затворники из Альтоны” по пьесе Сартра. В ней немецкий солдат, который служил фюреру и прошел всю войну, становится затворником, на несколько десятков лет закрывает себя на чердаке, ему лишь сестра приносит еду. Ужасы войны, которые до сих пор стоят у него перед глазами, не дают ему спокойно жить. Он живет в добровольном заточении, разговаривает с какими-то крабами из будущего, старается оправдать себя, то, что произошло. Но совесть не позволяет, в итоге он сходит с ума. Эта роль была мне очень близка, именно в нее я вживался. Вживался так, что понял: это опасно для душевного здоровья.
— Вы были секс-символом советского экрана. От поклонниц, наверное, отбоя не было?
— Ничего подобного.
— Не скромничайте. Вы до сих пор сохраняете титул “самого элегантного мужчины Литвы”.
— Ну, были какие-то игры интеллектуальных дамочек, выбирали “самого элегантного”, но это абсолютная глупость. Никогда я не был ни символом, ни звездой... Это сейчас на ТВ: девчушке 16 лет, небольшой голосок есть, поет в микрофон — уже звездулька. Я променял физику на актерское ремесло, потому что мне нравился театр, я был в него влюблен, он не давал мне покоя. Все остальное, что вокруг актерской профессии: пишут о тебе, узнают на улице, это как хвост кометы. Для меня все это было абсолютно неважно.
— С кем из актеров вы дружите?
— В театре с Банионисом, я считаю его большим актером, старшим коллегой. А в кино — я сразу назову вам фамилию, не раздумывая: Коля Караченцов. Мы вместе снимались в фильме “Трест, который лопнул”. Там и подружились. Нашли контакт и в жизни, и на съемочной площадке. То, что с ним случилось, это ужасно. Он такой яркий, энергичный, жизнерадостный человек…
— Вы поддерживаете с ним отношения?
— Стараюсь, но думаю, что ему сейчас тяжело кого-то видеть, общаться. Он очень быстро устает.
— В Латвии Раймонд Паулс одно время был министром культуры. У вас не возникало такого желания — стать “деятелем”, заняться политикой?
— Однажды меня втянули в это дело при Горбачеве. Я был народным депутатом (по линии театральных союзов выбрали), сидел в Кремле. Потом, в самом начале, примкнул к движению “Саюдис”. Но к политике не стремился, мне это чуждо, звали в Литовский сейм — отказался. Я хочу заниматься своим делом. Кстати, ни в каких партиях, включая коммунистическую, никогда не состоял. Даже не знаю, как мне “народного артиста” дали.
— Как вы отдыхаете?
— Никак. Вот, думал, уйду на пенсию, буду на печке лежать, ногой переключать каналы телевизора. Но сейчас работы больше, чем раньше. Спектакли то в одном, то в другом театре, еле успеваю. На один день, 15 сентября, у меня оказалось две премьеры. Это физически невозможно, от одной роли вынужден был отказаться. Нормального отпуска у меня никогда не было: во время сезона играл в театре, летом снимался. Если вдруг выпадало свободное время, у меня никогда не было желания ехать отдыхать в Крым или на Кавказ. Всегда находил, чем заняться — в огороде копаться или что-то на даче сделать.
— Как семья воспринимает постоянную занятость?
— Нормально, жена привыкла. Я бываю иногда дома, но мне быстро становится скучно, ищу какую-нибудь работу. Руки чешутся. Мне плохо сделали на даче дымоход, и дача сгорела. Приходится восстанавливать с нуля, так что работы по горло. Вернусь из Мытищ, сразу поеду на дачу, там надо очередную доску приколотить.
— Какая кипучая энергия…
— Я не такой уж энергичный, даже ленивый человек. Делаю все медленно, не торопясь. В общем, с точки зрения русских, типичный литовец… А сцена просто требует другого энергетического уровня, повышенной активности. Если я лениво-заторможенным выйду на сцену, то зрители посмотрят две минуты и уйдут. Однако на сцене включается какой-то моторчик, другая скорость.
— Сколько у вас детей?
— Три сына. Один окончил театральный, но не играет. Он немного поработал на телевидении, а сейчас уехал за границу, пытается найти свое счастье. На мой взгляд, не там он его ищет. Счастье — это любовь, любимая работа.
— Кого играете сейчас?
— Старичков. Дедушку, которого сын отправляет в дом престарелых. Пожилого Казанову (это немецкая пьеса). Некий граф принимает его на работу, чтобы следил за библиотекой. Все издеваются над Казановой, смеются над его историями — никто в них не верит. Но вот приходит молодая служанка, приносит ему еду в библиотеку, поскольку в общей столовой ему в чай подсыпают слабительное, и между ними завязывается симпатия. Интересно играть старого ловеласа, когда никто на него не обращает внимания.
— После развала Союза вам стало легче жить?
— Границы мешают, но лишь немножко. У меня многократная виза, и я свободно езжу туда-сюда. Распад был неизбежен, потому что мы жили в империи лжи. Ложь — везде, повсюду, постоянно. Мы читали в газете: “Вот доярка надоила столько литров молока. Она приняла обязательство надоить еще больше”. И я представляю, как в жизни все это происходило… Расходилось все — говорилось одно, а думалось другое, какая-то шизофреническая жизнь. Я уж не говорю про атмосферу страха, в которой мы жили после войны. А так, может быть, мы придем к какой-то демократии…
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Регимантас Адомайтис родился 31 января 1937 года в Шяуляе. Окончил физико-математический факультет Вильнюсского государственного университета и актерский факультет Вильнюсской консерватории. С 1963 по 1967 год работал в Каунасском драматическом театре. С 1967 года по настоящее время — актер Национального академического драматического театра Литовской Республики. Фильмография Р.Адомайтиса насчитывает не один десяток картин, самые яркие из них: “Хроника одного дня” (1963), “Никто не хотел умирать” (1965), “Сергей Лазо” (1968), “Король Лир” (1971), “Вольц” (1973), “Чертова невеста” (1974), “Юлия Вревская” (1977), “Кентавры” (1978), “Из жизни отдыхающих” (1980), “Трест, который лопнул” (1982), “Мираж” (1982), “Зеленый фургон” (1983), “Карусель на базарной площади” (1987) и др. Снялся в нескольких картинах немецких режиссеров. За фильм “Невеста” удостоен Национальной премии ГДР (1981). Высоко оценены и другие фильмы с участием Р.Адомайтиса: “Никто не хотел умирать”, “Чувства”, “Это сладкое слово — свобода!”, “Кентавры”, “Факт” — лауреаты международных и всесоюзных фестивалей, отмеченные престижными премиями. В 1968 году актер был удостоен призов за лучшую мужскую роль в фильмах “Игры взрослых людей” и “Сергей Лазо”. Народный артист СССР (1985), народный артист Литовской ССР (1979), заслуженный артист Литовской ССР (1973), лауреат Государственной премии Литовской ССР (1982), кавалер Почетного ордена Гедиминаса III степени (1997). Супруга — Баерите Еугения (1941 г.р.), певица Вильнюсской филармонии.
