Эдуарда Тополя мы знаем по искрометно-политическим детективам: “Журналист для Брежнева”, “Красная площадь”. Раньше его имя делило обложку с Фридрихом Незнанским. Суд показал, что Незнанский не имеет отношения к книгам Тополя. С тех пор Тополь остался один, и не на Плющихе, а в Майами — Эдуард Владимирович живет в США. Его новая книга — “Интимные связи” — пять небольших романов последних лет.
Не детектив, а финал не угадаешь. Не боевик, а смертоубийства случаются. Не психологический роман — без полутонов и достоевщины. Не высокоинтеллектуальная проза — а читать не бросишь. Не любовный роман — интимных сцен маловато. Но сколько этих самых интимных связей, случайных встреч, знакомых-незнакомых людей, пересечений наших дневных и ночных путей. И закручивающиеся-раскручивающиеся спирали, по которым мы движемся в нашем большом городе, и каждый поворот похож на предыдущий. “Иосиф Кобзон, распеваясь у окна своей мансарды… А Климов гнал по Москве свою “девятку”… И Алла Пугачева собиралась на концерт… А в “Атриуме” уборщица, гудя мощной машиной-пылесосом… А на подмосковной даче Михаил Жванецкий, собирая свой знаменитый потертый портфель…”
В его романах действие происходит не вчера, не завтра, а прямо сейчас. В первом — “Интимные связи” — открыто названы три крупнейших мобильных оператора, в передаче “Культурная революция” Швыдкого известные персонажи обгладывают демократию, Эрастом Константиновичем назван популярный деятель… А главный герой — некто Бережковский, бешеной популярности сценарист, романист и сочинитель рекламы. Кинокомпании требуют сценарии, актрисы интимным голосом просят устроить их сниматься в сериале, и названивает поклонница из Салехарда, которую он якобы вылечил одним своим голосом от рака. Салехардка перемещается в Москву, становится его очередной любовницей, Бережковский прячет ее от жены, все просто. Проходит несколько лет… И с женой уже развод, бывшая салехардка организует коллективные сеансы лечения голосом Бережковского, а у самого Бережковского очередная любовница — которая когда-то звонила с просьбой устроить ее сниматься в сериале и которую он прячет уже от салехардки… Все просто!
Второй роман — “Ванечка” — история малыша и его приемной мамы. Ей нет 18 лет, и она срочно ищет мужа, чтобы спасти Ванечку от детдома и усыновления американцами. История записана в 70-х годах (об этом ниже, в комментариях автора). Третьим номером в книге — “Ангел с небес”, забавный сюжетик о любвеобильном ангеле женского пола, который прилетел на нашу грешную, выбрал объект — заурядного мужчину, и ну заниматься с ним любовью везде и всюду. Как мужчина похорошел — ни в сказке сказать. Следующий роман об эмиграции, “Монтана”, со стрельбой, прятками от полиции и горячей любовью, а-ля “Бандитский Петербург”. И центр интимных связей — совершенно особенный роман “Пластит” — о чеченке, которая приехала в Москву взрывать Большой театр во время спектакля, да еще и в праздник, некий День России. Ощущение сиюминутности удалось Тополю потрясающе — ныне живущие люди, реальные места, как списанные с натуры сценки в метро — и еще кое-что. То бесконечное множество разных действий, которое совершается людьми одновременно, — те самые связи, интимные и не очень.
Эдуард Тополь побеседовал с корреспондентом “МК”
— Эдуард Владимирович, у известного сценариста Бережковского из романа “Интимные связи” есть прототип?
— Одним из первых читателей этой книги была профессор ВГИКа Людмила Кожинова, супруга моего друга, популярного кинодраматурга Валентина Черных. Она звонила мне и кричала в телефон: “Это замечательно, это про всех вас: и про Черных, и про Мережко, и про Дубровского. Про все ваше поколение”.
— Правда ли, что рассказ “Ванечка” существовал еще и в виде сценария, по которому сняли неудачный фильм?
— Сначала это был рассказ “Сумасбродка”, который был напечатан 28 лет назад в журнале “Советский экран”. Я писал, отталкиваясь от реальной истории. С таким замечательным предложением жениться ко мне обратилась чудная, сказочной красоты девчонка. Ей не было 18 лет, и она не могла усыновить Ванечку, у которого родители погибли в автомобильной катастрофе, как и написано в повести. Родители Ванечки приехали в Москву в гости к родителям этой девушки. А я в это время сидел на чемоданах, собирался в эмиграцию, и ни о какой женитьбе речи не могло быть. Но сам ее поступок был замечательный, девушка ходила по Москве и искала себе состоятельного мужа ради того, чтобы не отдавать Ванечку в детский дом. История лежала у меня в душе больше 25 лет — до тех пор, пока я не написал сценарий для Николаевой, которая загубила этот замысел.
— Вы часто касаетесь темы усыновления американцами русских детей. Почему?
— Я живу и там, и здесь, каждые два месяца я летаю туда и обратно. И каждый раз в самолете я вижу детей, которых американцы везут из России в Штаты. В России сегодня 710 тысяч детей-сирот. По статистике, ежегодно 20 тысяч из них улетают в Америку. Я одно время возил гуманитарную помощь — одежду — в детские дома Подмосковья. Я видел этих детей, держал их на руках. Я знаю, что в России очень болезненно обсуждают: мол, нельзя отдавать детей американцам, там происходят трагические истории. Да, порой на 20 тысяч детей случается один трагический случай. Это ужасно, но если взять смертность в российских детских домах, она гораздо выше, чем при тех неудачных усыновлениях.
— Может быть, лучше бы Ванечку увезли в Америку?
— Я не знаю. Я пишу о чистоте женской души, романтическом подвиге. О чувстве, которое возникает у чистого человека к ребенку, из чистоты сотканному. Каждый из нас рождается из любви, с потребностью и жаждой любви, ребенок — это сосуд любви. То, что происходит с этой любовью, зависит от того, в чьих руках этот сосуд.
— Какими приемами вы вырабатываете легкость своего письма?
— Я верю в силу слова. По Слову Его был сотворен мир. Словом можно сделать все. У меня был тяжелый период жизни, когда я был уже одной ногой по ту сторону бытия, меня оттуда вытащил один экстрасенс. “Моя энергия должна быть чистой, я не могу лечить людей грязными руками”, — говорил он мне. И это сошлось с моим пониманием того, что я делаю. Нужно писать так, чтобы читателю легко было читать, чтобы он свободно дышал в тексте. Когда мне не хватает дыхания прочесть свою фразу, то это первый признак того, что с этой фразой нужно что-то делать. Каждое слово заряжено энергетикой автора. Я не разрешаю себе работать, если я выпил, небрит или не выспался. Мне нужно сделать весь комплекс упражнений утром, душ, пробежку. Даже если персонажи разговаривают матом, это они, не я. В моей ремарке грязи нет.
ПРОЦЕСС
Урожай литературных премий традиционно богат этой осенью. Премию “Ясная Поляна” имени Л.Толстого получили Алексей Иванов за роман “Золото бунта” (10 тыс. дол.) и заслуженный писатель Василий Белов (“Привычное дело” и др.) — 20 тыс. дол. Такую же сумму (только в евро) и почет — для Андрея Битова на Бунинской премии за книгу “Дворец без царя”. Премия Жуковского определила лучшего переводчика с немецкого на русский, ими оказались переводчик Эриха Фрида и Гюнтера Грасса Борис Хлебников (3 тыс. евро) и Анна Шибарова (1 тыс. евро). Для полноты картины ждем вручения “Букера” и “Большой книги”.
Дюша Романов — душа группы “Аквариум”, скончался 6 лет назад во время концерта. К его 50-летию — его “История Аквариума. Книга Флейтиста”. Впечатляющая характеристика Бориса Гребенщикова: “причина многих интересных событий последней четверти ХХ столетия”. Здесь история не только “Аквариума” — вся история советской нашей страны, которую вскипятила рок-музыка в 60-е. “Сегодня он играет джаз, а завтра…”
Эрленд Лу — один из тех популярных заграничных авторов, которого, скажем честно, не все читали. Но многие слышали (романы “Наивно. Супер” и “Во власти женщины”). Новый роман — “Грузовики “Вольво”. О бойкой старушенции-гашишистке, которую суд навсегда лишил права держать волнистых попугайчиков. Этой фразой начинается роман, сразу захватывая внимание. А удерживает его легкий, нарочито ненавязчивый стиль. Хотите — читайте, а не хотите — не надо, намекает автор.
“Теория моды” — упитанный альманах презентовали на днях в московском клубе. “ТМ” — забавное, отнюдь не скучное исследование истории моды: худоба в современной рекламе, лондонские кофейни как центры богемной культуры, история крупных московских универмагов и антимода в Европе 70-х годов.
