Назад в будущее

“Машина Времени” прикоснулась к вечности THE BEATLES

Рок-группе “Машина времени” не хватало самой малости, чтобы наполнить свой легендарный статус “русских “Битлз” не только переносным, но и почти прямым смыслом, — того маленького и звонкого аксессуара, без которого весь стильно-изысканный наряд выглядит незавершенной композицией. Наконец вся команда “машинистов” — Макаревич, Кутиков, Маргулис, Державин, Ефремов — готова выдохнуть с облегчением: теперь они действительно без пяти минут настоящие “Битлз”. Музыканты только что вернулись из Лондона, где во второй студии Abbey Road они записывают новый альбом.


В поп-массовом сознании эта студия знаменита тем, что там записывали все свои альбомы настоящие The Beatles. После них там даже не делали ремонта и оставили все как есть, чтобы энергетикой ливерпульских рок-магов были пропитаны все стены и инструменты. Даже пульт остался тот же, и он до сих пор в деле. На этом пульте, в этих стенах, дыша воздухом, который, возможно, еще пропитан какими-нибудь микроскопическими бактериями от дыхания Леннона, Старра, Харрисона или Маккартни, наши рок-маги творили свои музыкальные чудеса.

К ним заходил сам Джордж Мартин, тот великий мистер Мартин, который учил уму-разуму необразованных ливерпульских юнцов, доводя до совершенства наивные, беспомощные, хотя и безумно талантливые, задатки будущих всемирных рок-звезд. “Он настоящий благородный английский джентльмен, фантастически образованный, эрудированный и великий в своем профессионализме”, — с восторгом теперь вспоминает о знакомстве Александр Кутиков.

“Музыкальные мосты” для “машинистов” наводил в Лондоне композитор и сопродюсер записи Владимир Матецкий, знающий в лондонском музыкальном свете много ходов и выходов. В результате вторым сопродюсером грядущего музоткровения от “Машины времени” стал Хэмиш Стюарт — известный гитарист и бас-гитарист, работавший с Полом Маккартни и Ринго Старром. К записи на одном из треков “МВ” должен был присоединиться и лично сэр Пол, что стало бы мегасенсацией, однако у бедного Маккартни именно сейчас, когда он так нужен всей нашей взволнованной рок-общественности, случилась эта неприятность с разводом. Хизер Миллс оказалась крайне злобной теткой и катит на экс-битла такие жуткие телеги, что даже у наших “машинистов” волосы встают дыбом.

— Конечно, это все чушь, что она рассказывает про то, как Маккартни у нее костыли отбирал, коляску инвалидную прятал, чтобы она до холодильника не могла добраться, — уверен, например, Александр Кутиков. — Просто поставлена такая задача — растоптать и уничтожить Маккартни в глазах общественного мнения, которое в Англии, скажем прямо, его недолюбливает из-за его же собственных жлобских поступков. Вот он недавно, например, требовал поменять порядок написания авторства в тех песнях “Битлз”, которые сочинил сам, с общепринятого Леннон-Маккартни наоборот. Многих это сильно покоробило. Но это другая тема. А травля из-за жены на нем сильно сказалась, и он, конечно, не смог прийти к нам на запись…

Группа заехала в Москву на несколько дней, чтобы вскоре вернуться в Лондон и продолжить запись, на которой будут звучать не только партии музыкантов, но и оркестровые аранжировки натуральных англичан. Как у настоящих “Битлз”.

“ЗД” поспешила расспросить “машинистов” об их ощущениях и задала первый вопрос Александру Кутикову, голову которого украшает теперь пышная рокерская шевелюра:

ЗД: Саша, это правда, что волосы ты отрастил специально под эту запись на Abbey Road?

Кутиков: Ровно десять лет я ходил с короткими волосами. Но, когда мы начали работать над новыми песнями, я почувствовал, что что-то не соответствует в моей внешности тому состоянию, которое у меня нарождалось. А мой друг Андрюша (Макаревич) сказал: “А чего бы тебе не отпустить волосы?”. Я подумал-подумал и решил отпустить остатки волос. К сожалению, это не то, что у меня было 30 лет назад. Тем не менее эта прическа, как мне кажется, больше соответствует моему теперешнему ощущению жизни и настроению наших песен.

ЗД: А Макаревич не стал отращивать — все такой же благородный и седой. Андрей, хотелось бы услышать об этих трепетных ощущениях, которые посещают музыканта в персональной студии “Битлз”. Сродни ли это обморокам фанатиков у гроба Ленина в Мавзолее?

Макаревич: Не знаю, ничего подобного в Мавзолее я не испытывал. А вот перед поездкой на Abbey Road поймал себя на том, как я буду хвастаться всем друзьям-музыкантам, и уже видел собачью зависть в их глазах. А потом я понял, что ничего рассказать не могу.

ЗД: А мы-то думали, что сейчас польется поток эмоционального восторга…

Макаревич: Эмоционально я вспыхнул, когда был там полгода назад на экскурсии. Нас привели в восемь утра. Все было очень строго, на цыпочках, потому что в девять уже начинали работать группы и оркестры, и надо было пройти, не задевая инструментов. Мимо сновали озабоченные деловые люди. И было, конечно, некое ощущение путешествия во времени и преклонения колена перед Гробом Господним. А когда мы приехали туда во второй раз, уже на работу, я, во-первых, почувствовал, что я сам уже важничаю — говорю своим: вход — здесь, лестница — там, так — короче, вторая студия — туда… Во-вторых, был такой позитив, смешанный с некоторым напрягом, что некогда было восторгаться. Времени мало, наш продюсер был уверен, что мы запишем больше, чем собираемся, я, в свою очередь, волнуюсь, потому как прекрасно знаю качество нашей игры на студии — мы никогда не были суперстудийными музыкантами, на концертах мы работаем лучше. Но, как только мы записали первые дубли и я услышал звук, отпустило.

ЗД: Можно ли это сравнить с работой в наших студиях?

Макаревич: Есть одна, на мой взгляд, принципиальная разница. В принципе все то же самое. Студия очень похожа на ГДРЗ, такая же по размеру, чувство святости от прикосновения к битловскому пульту быстро проходит, и ты начинаешь смотреть, как он работает… Но там — другое. В нашей студии, когда ты устанавливаешь звук, каждый звукорежиссер посчитает нужным подсказать, как что подправить, куда чего добавить, верхи, низы, да и гитара, скажут напоследок, у тебя говно, нет ли другой, возьми вот нашу попробуй… А там главный человек — музыкант. Если ты выстроил звук на усилителе и он тебе нравится, то звукоинженер не может тебе сказать: какой-то звук у тебя говенный. Он обязан перенести этот звук на пленку так, чтобы он тебе понравился и ты ахнул. Он будет менять микрофоны, отодвигать их, придвигать, беззвучно ходить вокруг тебя, приговаривая все время: хорошо-хорошо, очень хорошо, а сейчас будет еще лучше, вот послушайте. И это страшно тебя поднимает в собственных глазах. Никто тебя не учит, все ведут себя очень деликатно, включая продюсера. Я уже по выражению его лица только пытался понять, действительно ли ему все нравится или что-то, может быть, не так. Приходилось клещами из него вытягивать.

ЗД: Ну а что этот легендарный битловский пульт? Как выглядит это сокровище?

Макаревич: Он немного похож… не то что на газовую плиту… я подобные вещи видел на электростанции… Саяно-Шушенской. Такая серо-металлического цвета штука. Он ламповый, обладает звуком — ТЕМ звуком, о котором мы мечтали (когда в молодости слушали “Битлз”) и на котором росли. Этот звук теплый и живой. И когда ты слышишь, как из твоей гитары именно этот звук и происходит, то совершенно успокаиваешься.

ЗД: А разве этот раритет с теплым звуком не устарел технически и морально для современных записей?

Макаревич: Наоборот, это уникальный инструмент, который позволяет добиваться эффектов, практически не доступных современным цифровым технологиям. Они даже микрофоны используют в основном тех лет.

ЗД: Но если бы на этом пульте не писались битлы, разве его бы сохранили?

Макаревич: Битлы там были не первыми. На этом пульте писались и Гленн Миллер, и Элла Фицджералд, и группа Kinks, и Фред Астер, и Иегуди Менухин… Так что у него очень много других достоинств. Я понял одну штуку: все эти старые микрофоны — это не любовь к ретро. Ведь в то время от микрофона требовалось гораздо большее, чем сегодня. Потому что из микрофона провод шел напрямую на пленку. Сейчас, когда появились эквалайзеры, Про Тулсы и всякие штуки, которыми можно подчистить, подправить, вырезать частоту, которая некрасива, то к микрофону оказалось вроде бы меньше требований. А тогда в нем заключалось все. Поэтому его делали, как космический корабль.

ЗД: К чему же тогда был весь этот технический прогресс, если все современное настолько хуже прошлого?

Макаревич: В моем понимании это связано с теорией ухудшающей конкуренции, когда для того, чтобы перебить рынок, нужно сделать вещь дешевле, но за счет этого чуть-чуть хуже. Потом она становится эталоном качества, и все происходит заново. Есть, конечно, фанаты хай-энда (высокого качества), но по сравнению с основной массой покупателей звука их очень немного.

Кутиков: Я согласен с Андреем отчасти. Дело в том, что прогресс всегда определялся не большинством, а меньшинством. И в звукозаписи прогресс происходит тоже благодаря меньшинству. Тот же Про Тулс, специальная программа, — такая вещь, которая помогает очень хорошим музыкантам решать очень сложные задачи…

Макаревич: …а плохим музыкантам она помогает решать просто задачи…

Кутиков: Примером тому, о чем я говорю, может служить выход следующей пластинки “Битлз” в ноябре.

ЗД: Они до сих пор выпускают пластинки?

Кутиков: Ее сделали Джордж Мартин и его сын. В ней не использовано ни одного постороннего звука, ни одного нового трека. Все сделано из старых записей. Но как! В 5:1 стерео, с фантастической звукоинженерией! Те, кто слышал кусочки этой пластинки, говорят, что это создание совершенно нового образа “Битлз” на основе их оригинальных старых звуков. Это удивительно, и все это делается с помощью Про Тулс.

ЗД: Для записи на такой легендарной студии вы, наверное, выбирали особенно вдохновенные вещи?

Макаревич: Мы не выбирали, мы их сочиняли. Где-то за полгода мы написали 13 песен, сидя впятером в маленькой комнатке. Вместе раньше мы почти не сочиняли. Было только штук пять песен, которые мы сочинили вместе. Я не очень верил в эту затею, потому что для меня процесс написания — вещь интимная. Но оказалось, что это работает. Иногда неожиданно возникали очень хорошие повороты.

ЗД: Для чего вы вообще все это задумали — потешить честолюбие?

Макаревич: Идея записаться на Abbey Road была нужна прежде всего нам самим. И не в качестве какой-то саморекламы, потому что процессом хвастаться пошловато, хвастаться нужно результатом. Я просто считал, что пребывание в месте для нас святом поднимет наш дух на новую высоту, поэтому мы и сыграем, и споем лучше, чем мы делали это раньше.

ЗД: И как по самоощущениям? Сыграли-спели?

Макаревич: Ну, это уже судить не нам, а вам, но по самоощущениям — не обосрались.

ЗД: Эти “коллективные” сочинения сильно отличаются от того, что было сделано вами прежде?

Макаревич: Не знаю. Мы никогда не старались сделать в следующем альбоме какую-то принципиальную революцию. Мы просто сочиняли песни, они получались всегда весьма разные. Для каждой пластинки было много разных песен, придумывался какой-то особенный звук.

ЗД: Андрей, вот ты обмолвился о революции в творчестве, а по телеку недавно показали фильм “Душа” начала 80-х с вами, Ротару и Боярским. Это было, если помнишь, время душного застоя и жесткой борьбы красного режима с инакомыслием, в том числе культурным.

Макаревич: Прежде всего это было хорошее музыкальное кино. Придумано оно было, кстати, не ради нас, а для Аллы Пугачевой. Весь сценарий писался под нее. Но пока все это утверждали, пробивали — тогда это было очень сложно, — режиссер фильма Александр Стефанович успел со страшным скандалом развестись с Аллой Борисовной, и она, разумеется, отказалась сниматься в его фильме. Тогда Стефанович говорит: певицы №1 у нас нет, кто номер 2? Ротару? Вот ее и давайте.

ЗД: А ведь Алла могла совершить подвиг, прикрыв своей грудью гонимую тогда “Машину времени”…

Макаревич: Для нее это не был подвиг. Она бы просто пришла и спела. Хорошо спела. А для Ротару это действительно был подвиг.

ЗД: Я смотрел и оторваться не мог, вспоминая, каким прорывом стало тогда это кино. Люди ходили по нескольку раз только для того, чтобы прочитать на экране написанный открытым текстом титр “рок-группа “Машина времени”. Это воспринималось как смелый вызов системе и фига в кармане ненавистному режиму. Годы прошли, опять возрождается политическая монополия, инакомыслие подвергается гонениям, свобода удушается, в стране вновь появились политзаключенные и диссиденты. А я себя ловлю на мысли, что некогда революционная бунтарская группа теперь лишь икает в сытой благости, распевает тру-ля-ля о неверных подругах немолодой любви, забыв о прежней миссии обличения режима… Почему? Ведь вот “Битлз”…

Макаревич: “Битлз”?! Никакими они не были бунтарями. Уверяю тебя. Им просто очень нравилась музыка, которую они хотели играть. И они понимали, что другие команды играют немножко не так, как им хочется, и немножко хуже, чем они. Если это назвать бунтарством, тогда наверное. Нам страшно не нравилось то, что играли вокально-инструментальные ансамбли в нашей стране. Мы хотели играть другую музыку. Мы начали ее играть, и мы продолжаем ее играть.

ЗД: Но дело все-таки было не только в музыке. Ваши тексты были гораздо смелее ВИА-пустышек, а на фоне тогдашних газет и программы “Время” сущим призывом к восстанию…

Макаревич: Конечно, и в стихах тоже было дело. Но на этой пластинке у нас стихи будут очень жесткие.

ЗД: Будете клеймить новоявленную диктатуру?

Макаревич: Мы никого не клеймим. И вообще я не обличитель.

ЗД: А как же “Сегодня самый лучший день, сегодня битва с дураками…”? Как же все эти “Марионетки”, “Костры”, “Свечи” и “Повороты”?!

Макаревич: Моя задача всегда была — изложить в стихотворной форме то, что я чувствую, и то, о чем я думаю. В этом смысле я не изменился. Если в какой-то ситуации на каком-то отрезке времени все, что происходит вокруг, совпадает с тем, что я чувствую и думаю, то, наверное, это покажется благостностью. Но это бывает крайне редко. Всегда что-то происходит, что тебя раздражает. Но еще раз скажу — мне всегда претила роль некоего социального памфлетиста. Если мне что-то не нравится, то я об этом прямо говорю, независимо от того, разрешают это делать или не разрешают. Вот послушаешь новую пластинку. Из нее следует… блин… не совсем то, что ты говоришь.

ЗД: Не кажется ли тебе, что опять вернулись времена, когда правду можно сказать только с помощью эзоповых речей, как вы и делали это раньше?

Макаревич: Вот как раз эзопова языка в моем понимании больше не будет. Теперь уже все будет открытым текстом.

ЗД: Это радует. Успешно вам закончить труд на Abbey Road!

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру