Что тебе снится, крейсер “Аврора”? Сегодня, в 89-ю годовщину Великой Октябрьской революции…
Может, жалеешь, что тебя использовали вхолостую?
Или, наоборот, переживаешь, что в октябре 1917-го вообще пришлось стрелять по Зимнему…
Накануне 7 ноября репортер “МК” попытался проникнуть в думы “Авроры” и ее команды. Отстояв вахту, отдраив палубу, сварив флотский обед, поработав бок о бок с экскурсоводами, она поняла:
• Что осталось от “Авроры” и где хранится срезанная ее часть;
• Зачем крейсеру добавляли четвертую трубу;
• Что помешало перевести крейсер по каналу в Москву.
Каюта, обшитая красным деревом, удобная шконка, плеск воды за бортом. И чего не спится? Чай не барыня! Вон маршал Малиновский, например, приезжая в Ленинград, останавливался неизменно на “Авроре”, в этой самой гостевой каюте №21.
Ворочаясь с боку на бок, понимаю: давит история!
Говорят, моряки в начале XX века были очень недовольны “женским” названием крейсера.
А государю императору очень даже импонировало имя древней богини утренней зари. Необычное название предопределило необычную судьбу.
Навстречу утренней заре
7.00. Команда “Подъем!” звучит как приговор. Поддев под голландки легкие свитера, по скользкому от инея трапу выкатываемся с матросами на набережную. Бегом марш! За нами с криками несется туча чаек, которых здесь именуют речными воронами. Птички “Аврору” любят, поэтому метят. А на “Авроре” птичек, наоборот, люто ненавидят. Ведь метки пернатых приходится отскабливать ежедневно.
Плетусь в самом хвосте команды. Хватая ртом морозный воздух, подначиваю срочника Серегу: “Для чего матросы на “Авроре”?” Слышу: “Охраняем корабль, поддерживаем механизмы в рабочем состоянии”. Не унимаюсь: “За неделю на крейсере бывает до тысячи туристов. Роль мятежных матросов разве не играете?” Служивый отмахивается: “Такой задачи не стоит!” Оба понимающе улыбаемся, потому как знаем: матросы в бескозырках и черных бушлатах несомненно создают колорит на крейсере. Любого из срочников и мичманов — хоть сейчас на подиум: все как один стройные, плечистые, с правильными чертами лица. “А как же иначе. На наших ребят смотрит весь мир!” — чеканит заместитель командира корабля Валерий Кривцун.
Отбор на “Аврору” всегда был будь здоров! Раньше на крейсер попадали служить по комсомольским путевкам: отличники, спортсмены, активисты. Ныне в Ломоносов, на распределительный пункт, отбирать “молодняк” выезжает лично боцман.
— Практически все матросы у нас со специальным средним образованием, — выдыхает бегущий рядом Василий. — Набор идет из разных регионов: Урала, Сибири, Нижнего Новгорода…
Впереди, где от Невы берет начало Большая Невка, маячит “припаркованная” “Аврора”. Подбегая к стальной 6700-тонной махине, отмечаю с удовольствием: “Зарядке конец!” Не успеваю на полусогнутых подняться по трапу, как слышу над ухом: “Упали на кулаки, отжались!”
Утыкаясь подбородком в палубу, вяло отмечаю: прямо напротив “Авроры” вид на исторический центр перекрыл 20-этажный бетонный монстр.
На палубе отбивают склянки. Восемь утра. Только когда матросы, как при аврале, мухами пикируют в черный проем, понимаю: завтрак! Пытаюсь следом за срочниками так же лихо съехать на локтях по перилам трапа и… оказываюсь на пятой точке. Поднимаясь, натыкаюсь лбом на плафон. “Подныривай!” — кричит следом мичман Володя, и я чудом увертываюсь от нависающей трубы.
С камбуза тянет топленым молоком. Кок Дима раскладывает по мискам гречневую кашу, сваренную на сгущенке. К чаю с сахаром идет хлеб и масло. Это только на торпедных катерах и подводных лодках добавляют к обычному рациону воблу, шоколад и сухое вино. Здесь все проще
“Факинг революшн!”
9.00. На юте выстраивается команда корабля. Звучит сигнал горна, по флагштоку плывет Андреевский флаг.
С матросом Александром мы заступаем на вахту у трапа, которая продлится три часа. С Финского залива дует стылый ветер. Очень хочется поднять воротник. “Не положено!” — чеканит напарник.
Вход на корабль будет открыт только через час. А пока Саша просвещает меня относительно внутреннего сленга: “Табуретка — по-флотски это банка, веник — голяк, тряпка — ветошь, воротник — гюйс, столбик — пиллерс, вешалка — тромпель, двери — броня”.
Рядом расхаживает в драповом пальто Ильич. У вождя мирового пролетариата галстук в горошек, на лацкане — тряпичная красная гвоздика. Потирая замерзшие уши, он, нарочито картавя, кричит:
— Вегной догогой идете, товагищи!
— Это Никитич, — объясняет напарник. — Между прочим, доктор наук. Фото с ним стоит 50 рублей. Но бывает, что отхватывает и 100 долларов, когда, по его словам, “поганку заворачивает” — устраивает на английском диспуты с иностранцами.
Нас же продолжают дергать каждую минуту: “Когда откроется музей?”, “Сколько стоит билет в машинное отделение?”, “Можно ли пальнуть из пушки?” А одна из девиц на полном серьезе спрашивает: “Аврора — это корабль или подводная лодка?”
Нам не раз предлагают приложиться к фляжке с коньяком. Один толстяк даже толкает тост: “Женщина нужна мужчине, как якорь кораблю. Выпьем же за крейсер “Аврору”, у которого их четыре плюс 2 запасных!”
Когда турист отчаливает обстреливать корабль фотоаппаратом, Саша объясняет:
— На самом деле “Аврору” удерживают четыре “мертвых” якоря — баки крепятся к трехтонным кубам бетона, лежащим на дне Невы. Есть еще два собственных становых якоря и один запасной.
10.30. К трапу один за другим подкатывают автобусы с туристами. Вглядываясь в лица посетителей, повторяю про себя: “Отсекать людей излишне беспокойных, суетливых, с неадекватным поведением. Не пропускать на борт посетителей с большими сумками и рюкзаками”.
Через час от снующих людей начинает рябить в глазах. Каждый второй желает с нами сфотографироваться. Как заведенная, я бубню: “Извините, не положено!”
Когда два подвыпивших шныря пытаются перелезть через ограждение, хочется вцепиться им в волосы. Напарник терпеливо осаждает нарушителей: “В нетрезвом виде вход на корабль воспрещен!”
— Факинг революшн! — кричат нам в лицо два надувшихся пива немца.
Последние полчаса вахты я, как механическая игрушка, машинально говорю: “Нет!”, “Нельзя!”. Невпопад киваю… Часового, шагающего нам на смену, встречаю как родного. И тут же подныриваю под канат: с военной территории “Авроры” перебазируюсь на гражданскую ее часть.
Роковая шестидюймовка
Медный колокол звучит как сигнал к отправлению! Над трубами то ли густой туман, то ли клочья черного дыма. Порыв ветра. Вибрирует палуба. Отплываем? Назад, в 1917 год? Около бакового шестидюймового орудия, которое пальнуло в ночь восстания по Зимнему, встаю как вкопанная. Еще не старый мужчина в распахнутом пальто цитирует Маяковского: “Поверху воздух как будто взорван…”
— Крейсер по Зимнему не стрелял, сигнал к восстанию не подавал, — возвращает нас к действительности старейший работник музея Владимир Фирсанов, более 40 лет изучающий историю “Авроры”.
В октябре 1917 года все было прозаичнее. Накануне восстания на крейсере побывал секретарь военного революционного комитета Антонов–Овсеенко. Согласно инструкции перед штурмом Зимнего с Петропавловской крепости должны были подать сигнал. На “Авроре” ждали выстрелов с Петропавловки… Ждать устали, решили привлечь внимание — вот и дали холостой залп.
— Из архивных документов известно, что одиночный холостой выстрел произвел комендор Огнев по приказу комиссара Белышева. Выстрел прозвучал задолго до начала штурма Зимнего. Это был сигнал о готовности. Предназначался он для судов на Неве.
— Как же получилось, что крейсер сделали “зачинщиком” штурма Зимнего?
— Вечером 25 октября началась лихая стрельба со стороны Петропавловской крепости. Один из снарядов пробил стену Зимнего дворца. Осколок принесли в Малахитовый зал, где заседало Временное правительство. Кто–то из высоких военных чинов определил: “Стреляли из шестидюймового орудия, такое есть на “Авроре”!
А в 38–м году вышел Краткий курс истории ВКП(б), где было сказано: “Крейсер “Аврора” громом своих орудий возвестил о начале новой эры”. Заметьте, о выстрелах говорится уже во множественном числе! Кто мог подвергнуть сомнению партийный документ?
— Как сложилась судьба “исторической пушки”?
— С 1918 года крейсер находился в резерве военно-морского флота, его орудия были сняты и переданы на вооружение Волжской флотилии. Тот памятный 152-миллиметровый ствол был установлен на одной из самоходных барж. А потом пошел на переплавку.
— Ходит миф о том, что “Аврора” не подлинная, а ее близнец — крейсер “Диана”.
— В конце XVIII века было одновременно заложено три практически одинаковых крейсера: “Аврора”, “Диана” и “Паллада”. Все три корабля героически сражались на Тихоокеанском флоте.
“Паллада” была затоплена, но поднята японцами. Ее окрестили “Цугарой”. Участь ее плачевна. Когда крейсер устарел, он стал попросту мишенью. На нем отрабатывали удары с высот, и в конце концов потопили. “Диана” в период гражданской войны вместе с “Авророй” ржавела из–за отсутствия угля. Потом ее продали немцам на металлолом. Ничего от крейсера не осталось.
Миф о подмене родился из–за того, что на “Авроре” не нашлось закладной доски. Доска была серебряная, и во время очередного ремонта кто-то ее просто украл.
— Что осталось ныне от настоящей “Авроры”?
— Во время Великой Отечественной войны “Аврора” получила 1300 пробоин. Она села на мель, а фашисты продолжали ее расстреливать. Крейсер уже решено было отправить на металлолом. Но “Аврору” спас “Варяг”. В 1946 году решено было снять фильм про героический крейсер. В его роли и выступила “Аврора”. Для схожести с оригиналом кораблю добавили четвертую (“фальшивую”) трубу, а также пристроили кормовой балкон. Одновременно с “косметическими” работами на корабле укрепили корпус. Крейсер был усилен 450 тоннами бетона.
— Когда корабль лишился своей половины?
— В 80-х годах стало ясно: без капитального ремонта не обойтись. “Аврора” отправилась на судостроительный завод имени Жданова. Корпус выше ватерлинии сохранили, подводную часть “Авроры” заменили: тиковое дерево и медные листы уступили место 30-миллиметровой стали. Были перепланированы и внутренние помещения корабля. Для отделки закупили в Заире то же красное дерево, что стояло на “Авроре”, когда она сошла со стапелей.
— “Родной” остов “Авроры” затопили?
— Первоначально его решено было разделать на металл. Бригада рабочих промучилась несколько недель. Отковыривали бетон, а под ним открывалась ржавчина. Уже решили обратиться за помощью к метростроевцам с отбойными молотками, как с инициативой выступил рыболовецкий совхоз “Ручьи”. Рыбаки попросили отдать им нижнюю часть “Авроры”. Остов подтянули на новое место, набили камнями, он стал выполнять роль мола: защищать малые рыболовецкие суда от шторма. Остов “Авроры” можно и ныне увидеть выступающим над водой в пригороде Питера, под Ижорами.
Помывка для Ким Чен Ира
16.00. Музей закрывается. Грядет уборка. Натянув робу, иду с матросами драить внутренние помещения музея. В таз, именуемый по–флотски обрезом, мы строгаем на терке хозяйственное мыло, разводим водой и, словно тесто, сбиваем массу в пену!
Командир боцманского отделения щедро разбрасывает “мыльню” по полу. Надев на ноги специальные щетки — колобашечки, оттираем черные следы от подметок. Краем сознания отмечаю: “500 тысяч посетителей в год, у каждого пара обуви, итого миллион отпечатков…” И это не считая правительственных делегаций.
Пять лет назад, например, на “Авроре” ждали лидера КНДР Ким Чен Ира. По его просьбе музейные работники в авральном порядке отыскали в архивах книгу почетных посетителей, где оставил запись его отец Ким Ир Сен. В день планируемого визита “Аврору” наглухо оцепили, очистили от граждан, “прозвонили”, что называется, от киля до клотика. Но товарищ Ким на крейсере революции так и не появился.
…А мне тем временем вручают одну из снаток — большущую швабру с резиновой пластиной. Этими “дворниками” мы собираем пенную массу. Из белой она превращается в серую. Когда узнаю, что теперь пол надо дважды промыть чистой водой, интересуюсь:
— Сколько же на крейсере помещений, которые надо драить, словно операционные?
Когда слышу, что 252, хватаюсь за спину.
Рядом ребята до самоварного блеска начищают специальной пастой и сухой ветошью латунные иллюминаторы, медные таблички, плафоны, поручни на трапах.
Через три часа, мокрая, как мышь, я понимаю цену корабельной уборки. Когда сил хватает только на то, чтобы прислониться к стене, из–за брони выкатывается боцман. Белоснежным носовым платком он проверяет, как продраен пол.
Я лишь усмехаюсь. Сюда сейчас хоть лабораторию загони. Ни одного микроба не найдут.
* * *
Строевая подготовка, курс “борьбы за живучесть корабля”, вечерний чай… Два дня на “Авроре” пролетели как один миг. Прощаясь с военными моряками, я спешу на гражданскую часть крейсера. Ведь есть еще один важный вопрос — почему, собственно, “Аврору” оставили в Питере?
— В мемуарах партийных лидеров есть запись, что на ноябрьские праздники, последовавшие за снятием Хрущева, крейсер “Аврору” хотели перевести по каналу в Москву.
— Это предлагали явно дилетанты, — горячится Фирсанов. — Вы спросите, можно “Аврору” вывести хотя бы на середину Невы? Нельзя — нет фарватера! Прежде чем поместить крейсер на стоянку, землечерпалка 2 месяца качала со дна Невы ил. В образовавшуюся воронку глубиной девять метров и поместили корабль. Нева несет ил, поэтому водолазы регулярно обследуют дно около “Авроры”, смотрят, сколько у крейсера футов под килем. Если корабль коснется дна — корпус может просто переломиться. Раз в восемь–десять лет “Аврора” меняет место базирования. Для крейсера землеройные машины готовят рядышком новую — более глубокую “квартиру”.
Что ж, получается, в Кремле могут спать спокойно. И писатель Михаил Веллер в своем романе напрасно пророчил бунтарский рейс революционного корабля из Петербурга в Москву. “Аврора” стояла, стоит и будет стоять напротив Зимнего дворца. Как символ несбывшихся надежд и напоминание о напрасно пролитой крови.
СПРАВКА "МК"
Крейсер “Аврора” был заложен на судостроительной верфи “Новое-Адмиралтейство” в С.-Петербурге. Спущен на воду 11 мая 1900 г. В период Русско-японской войны в составе 2-й Тихоокеанской эскадры крейсер совершил переход на Дальний Восток, где 14—15 мая 1905 г. принял боевое крещение в Цусимском сражении. “Аврора” сражалась геройски, но на первых ролях не была. Выстояв в бою два часа, получила 18 прямых попаданий. С группой других судов, подчиняясь приказу, крейсер ушел на Филиппины. Возвратившись на Балтийское море, “Аврора” длительный период плавала как учебный корабль, на котором проходили практику гардемарины Морского корпуса.
В 1917 г. экипаж “Авроры” активно участвовал в февральских и октябрьских революционных событиях, а также последовавших за ними гражданской войне и отражении иностранной интервенции.
В 1940 г. “Аврора” швартовалась в Ораниенбауме, где и простояла в течение всей Отечественной войны. Орудия с корабля тогда были установлены на Дудергофских высотах.
17 ноября 1948 г. корабль поставили на “вечную стоянку” у причальной стенки Большой Невки. А в 1965 г. на борту открылся музей — филиал Центрального военно-морского музея.
Изначально команда “Авроры” состояла из 570 человек. Ныне на крейсере несут службу 6 офицеров, 7 мичманов и 30 матросов, которые распределены по командам: боцманской, артиллерийской, трюмной.
