На субботний объезд по городу с мэром Москвы я ехал, чтобы увидеть реставрированную церковь Троицы под куполом Института скорой помощи на Садовом кольце, стройку огромной арены на Ходынском поле и новый парк у Алтуфьевского шоссе, где быстро течет в глубоком овраге Лихоборка. Там у реки неожиданно увидел храмы четырех религий, попал на праздник с самоварами и услышал речь Юрия Лужкова, призвавшего народ к единству, не допускать розни между нациями и религиями. Его слова подкрепляли на холмах монументальные стены с куполами, минаретами, звездой Давида и ступа буддистов. Все — в одной точке России.
Эта речь побудила вместо заготовок задать другие вопросы.
— Считаете ли вы, что СССР был империей? Если это действительно так, то согласно аксиоме, не требующей доказательств, мол, все империи разваливаются, распад Союза был неизбежен?
— Вы знаете, что у Даллеса в США была программа, как разрушить Советский Союз? В качестве орудия распада предлагалась рознь между народами. Ее во многом выполнили.
Нет, я думаю, в своих границах СССР был империей наоборот, где окраины…
— Жили лучше
— …в силу неорганизованности власти и очень специфического понимания того, чем она должна заниматься, республики чувствовали себя вольготней, лучше, и в основном страдал наибольшим образом центр, сама исконная Россия
Говорить о том, что СССР был империей, абсолютно безосновательно. Правильно говорить, Советский Союз был империей наоборот. У нас многое делается наоборот, через одно место.
А что касается внешнеполитических целей, то да. Еще Владимир Ильич Ленин провозгласил мировую революцию. Тогда этот лозунг в силу слабости России, пережившей Гражданскую войну, и в саму войну звучал неактуально, но потом были абсолютно реальные имперские цели, вплоть до территориальных захватов, сговора с Гитлером. Они осваивали Польшу, мы — Прибалтику. Нападение на Финляндию тоже несло имперскую цель. После Великой Отечественной войны мы с вами были свидетелями совершенно необоснованных имперских целей и замашек властей.
— Что вы имеете в виду?
— Нам нужно было заниматься собственными проблемами и собственным развитием, а мы решили, что нам нужно помогать разным странам: латиноамериканским, африканским, юго-восточным странам. Помню карикатуру в одной западной газете. Стоит Никита Сергеевич Хрущев в рваной телогрейке, кирзовых сапогах на берегу какого-то океана и смотрит в большую подзорную трубу. Под рисунком надпись: “Кому бы еще помочь?” Нужно сказать, что во время Хрущева сложился приоритет вооружения, военной силы, которая была создана в СССР: это ракетно-ядерная сила, в первую очередь строились флот, авиация. Приоритет был фактически достигнут, что дало Хрущеву возможность имперские цели, которые раньше были больше риторическими, начать реализовывать, тратить ресурсы государства на помощь, поддержку тех режимов, которые бы дня не просуществовали без этой помощи. Наконец, Афганистан, времена Брежнева. Афганистан стал крупной ошибкой, которая окончательно подорвала не экономику государства. Ее подорвало неэффективное управление и неэффективность нерыночной, государственно–монопольной системы. Афганистан подорвал дух и настроение людей, веру в правильность действий власти.
Итак, ответ на вопрос, который ты задал, лежит в двух плоскостях. Советский Союз не был империей в своих внутренних границах. Наоборот, все решения и тенденции были направлены на развитие окраин и республик, заигрывание с ними. А на внешней стороне есть основание сказать, что да, имперские настроения, замашки, попытки влияния на мировой порядок, формирование искусственных государств — конечно, были.
Кстати, мы сейчас видим продолжение этого процесса, который реализуется уже, слава богу, не Россией, другой страной. И мы будем свидетелями, независимо даже от неэффективности власти, ее ресурсов, краха этой политики. Ибо в современном мире империи должны перестать существовать как объекты, которые определяют влияние на мировой порядок. Его нужно формировать на других принципах в современном мире.
— Юрий Михайлович! Публицисты, газетчики, приходя во власть, как Ленин, Троцкий, Сталин и другие основатели СССР, переключались на хозяйство, чекист Дзержинской возглавил ВСНХ, Высший Совет Народного Хозяйства. Вы — матерый хозяйственник — неожиданно для меня пришли к публицистике, активно занимаетесь этим делом, публикуете статьи в газетах, в частности “МК”, издаете книги. О чем сейчас пишете?
— Готовлю статьи на злобу дня. Последняя моя статья была в вашей газете — “О любви”.
— Любви к Грузии и грузинам. Я поразился не столько тем, как сердечно вы относитесь к ним, многие русские люди так чувствуют, сколько тем, что этот рассказ появился в дни, когда вековые отношения под ударом, дискриминация…
— Я не пишу специально. Пишу, когда возникает внутренняя потребность высказать свое отношение к каким-то неправильностям, на мой взгляд, сложным моментам. Вот тогда, как говорится, обращаюсь к перу. Заканчиваю статью о миграции. У нас делается какая-то целая серия ошибок в наших миграционных делах и политике. Целая серия.
— При встрече с врачами Института скорой помощи вы упомянули детскую клинику доктора Иосилиани. Все знают искусство и мастерство Бокерия, Цискаридзе, Церетели…
— Да, все знают.
— Многие грузины творят во славу России, где живут. Церетели увековечил себя в Москве монументами и музеями, отливает статуи Иоанна Павла II, японского премьера… Дискриминация как-то может отразиться на их деятельности? На работе не скажется?
— Нет, конечно.
— В дни вашего юбилея и обострения отношений с Грузией в газетах стали писать, что вы были друзья, а стали “враги-враги” с Церетели. Это выдумки, наверное?
— Что мы враги с Церетели? Нет, у меня нет ничего вражеского по отношению к нему. Наши личные отношения ни в какой степени не касаются его работы в Москве.
— Четыре храма четырех религий рядом, на виду друг у друга — картина поразительная. В мире нет ничего подобного. Это ваша идея?
— Это нормально, результат нашей философии. Москва, правительство города ее реализует. На Поклонной горе то же самое. Нет там храма буддистов. Мы их приглашаем сделать свою ступу. Там есть синагога, там есть мечеть, там есть православный храм. Это принцип. Есть в Москве католические храмы. Нет исключительного положения для этих конфессий. Но они основные в России. Равным образом могут существовать другие законные религиозные объединения.
— На встрече с врачами Института скорой помощи вы приняли обрадовавшее их решение. О нем они сами мечтали, но не смели заявить. Вы предложили разобрать самый большой на территории больницы двадцатиэтажный обветшавший корпус и на его месте построить новый. Так вы поступили с “Интуристом”, “Военторгом”, “Москвой”, “Россией”, они растут на прежнем месте в лучшем виде. Это что, закономерность?
— Я не стал бы усматривать в этом особой закономерности. Экономическая логика говорит: в ряде случаев здание, которое полностью обветшало и не относится к памятникам архитектуры, как хирургический многоэтажный корпус, легче и дешевле снести и построить новое. Сегодня любое строение насыщено бешеным количеством коммуникаций, особенно медицинские учреждения. Они имеют кроме традиционной электроэнергетики, слаботочных систем, воды, канализации такие системы, как подвод газа, кислорода, тревожной сигнализации и прочего. Поэтому если само здание и конструкции требуют капитального ремонта, обветшали, а все сети в нем пришли в полную негодность, дешевле здание снести и поставить новое. Вопрос здесь не в философии, а в деньгах. Что дешевле, то и надо делать.
— Юрий Михайлович! “МК” доказывал, что название “Москва–Сити” нужно заменить. Можно считать, что газета посодействовала решению вопроса?
— Да. Все правильно.
— Два года назад в комиссии о судьбе “России” я голосовал в числе большинства в пользу проекта, который реализуется. Гостиница сломана. И вдруг объявляется решение Высшего арбитражного суда отменить итоги голосования, то есть поставить крест на проекте. Но в суде нет ни архитекторов, ни историков, ни писателей…
— (Хохочет.) Арбитражный суд принимает архитектурное решение!
— Но если комиссия снова соберется, никто не заставит меня изменить решение.
— Никто! Само решение мне по меньшей мере непонятно. Там взяли на себя оценку правильности неэкономической составляющей. Наш конкурс был в значительной степени абстрагирован от денег. Нас интересовало, кто, какая компания даст лучшие предложения по сносу, архитектуре, планировке, связи с Кремлем, по набору функций нового Зарядья взамен гостиницы “Россия”. Все три арбитражные инстанции выносили решения в нашу пользу. Это беспрецедентный случай. Обычно высший суд, указав на какие-то неправильности, возвращает дело в нижние инстанции для нового рассмотрения. А здесь вынесли окончательный вердикт. Какие-то силы вне суда оказались превалирующими, чтобы преодолеть все принципы деловой и судебной этики. Мы ждем результативную часть решения. Будем его изучать. Оно что–то долго формируется.
— Вы решили на общественном совете охранять прекрасные виды Москвы. Я бы хотел, чтобы вы одновременно разрушали ужасные виды. Наши улицы замечательные по сторонам Тверской, но на них иностранцам нечего смотреть и делать нечего.
— У тебя, конечно, московский, российский радикализм. Я могу сказать, может быть, добавлять лучше, чем разрушать.
— Вы добавили храм, Казанский собор, Иверские ворота, Поклонную гору, “Охотный ряд”. Но это мало для такого города, как Москва. Я сделал в центре десятки снимков видов, которые надо ликвидировать. Эту коллекцию фотографий хочу вам передать, чтобы вы показали архитекторам. Вот двор Солянки, на дальнем плане Старая площадь, а на ближнем плане — смотреть тошно. Все виды вблизи Кремля.
— Я разберусь, посмотрю, что здесь.
— У Москвы нет будущего без туризма. Это ваши слова. Но у тех, кто занимается им, нет системного подхода. Нужные рекреационные пространства, как в Петербурге, Париже, Риме, где люди могли бы часами ходить по городу и наслаждаться и архитектурой, и памятниками прошлого, и музеями, и непременно шопингом.
— У нас есть “Золотое кольцо”, оно внутри Москвы, пройдет вокруг Кремля.
— Оно, на мой взгляд, нереально, слишком далеко.
— Получится. Застроим остров. Гостиница “Москва” на этом маршруте, будут красивые дома, гостиницы, концертный зал на месте гостинцы “Россия”. Строим много гостиниц.
— Все так, но гостиницами проблему не решить...
* * *
Позвольте в заключении сказать, что наболело, о чем пишу в “МК” без всякой реакции. Обновлен Столешников переулок, Третьяковский проезд. Фасады здесь красивые, как в старых городах Европы. Но что тут делать иностранцу? Нет ни одного магазина с нашими товарами. Иностранец не купит в Москве импортную обувь, одежду, часы. Возьмите Столешников переулок. Там была популярная кондитерская с подовой печью, где выпекали пирожные. За ними приходили Козловский и Лемешев из Большого театра, приезжали издалека. Затушили огонь печи. В переулке торговал винный магазин, бывший Депре, помянутый Львом Толстым в “Анне Карениной”. Манил старинный букинистический магазин. Нет больше этих магнитов. Красив, но пуст некогда самый оживленный переулок. Одной красоты мало.
Какая славная была Покровка. Сюда первым делом, приехав в Москву, направлялся Достоевский, чтобы полюбоваться Успением с 18 куполами. Баженов ставил храм в ряд с Василием Блаженным. Но иностранцев на улицу не водят, сами они не идут. Успение разрушено. Церковь, где венчалась императрица Елизавета Петровна, изуродована, в чьих-то казенных руках. Колокольня другого храма сломана. Мне наши центральные улицы кажутся бочками меда с ложками дегтя. Возьмите любую — то магазинов нет, то они заполнены импортом, то конторы и банки на пути, то рядом с шедеврами какие-то уродливые ветхие дома, то провалы между ними, то закрытые для всех двери безымянных учреждений. Вы уповаете на гостиницы, но миллионов туристов не прибавится. Потому что на старых улицах центра нет завершенности, гармонии, товарного вида, ведь туризм — это покупка видов города и услуг торговли, культуры, музеев, памятников. Все это в дефиците, особенно в музеях современного масштаба.
Нужен национальный музей в память о Советском Союзе, его искусстве, быте, чтобы показать, что было и навсегда ушло. Иностранцев ездило прежде намного больше, чем сейчас. Почему? Они хотели видеть социализм в действии, с бесплатными квартирами, без нищих и бездомных. Мы пережили чудовищные репрессии, погибли миллионы, больше чем при холокосте. Что имеем? На Лубянской площади камень, никому не видный. На Петровке во дворе затиснутый между строениями ветхий дом. За границей национальные музеи холокоста открываются. У нас здание, где заседала коллегия военного суда, где в подвале после приговора немедленно расстреливали маршалов и генералов, отдается в руки компании, а не музея, нужно доказывать, что так делать нельзя. Москва двести лет не служила столицей. Все лучшие архитекторы мира творили в Петербурге. Дворцы — там, проспекты — там, набережные — там. Его не переделывали под столицу мирового пролетариата, как Москву. Поэтому так важно воссоздать Сухареву башню, Красные ворота, памятники, церкви. Вы восстановили чудный храм Троицы в Институте скорой помощи.
— Он был построен, когда у графа Шереметева возникла семейная проблема.
— Это проблема вечной любви. Самый богатый жених России обручился с крепостной актрисой. Она родила ему сына, умерла через две недели. Граф в память о любимой построил колоннаду и храм Троицы. На модернизацию института пойдут миллионы. Что стоит потратиться на бюсты в сквере перед институтом графу и графине Шереметевым. У нас мало памятников. Нет ни одного монумента в честь архитекторов Казакова, Баженова, конструкторов, таких как Шухов, авиаконструкторов, чьи имена известны всему миру. Нет памятника полководцам, побеждавшим на суше и на море, Шостаковичу и Прокофьеву, их музыка звучит везде, но они жили и умерли в Москве. Могу дальше говорить: нет, нет, нет — но, наверное, надоел занудством.
— Нет, это все правильно сказал.
— Спасибо за интервью.
