Вчера Москва простилась с актрисой Любовью Полищук. Любимую актрису миллионов россиян похоронили на Троекуровском кладбище. Земля с ее могилы будет доставлена на ее родину, в Омск. В город, где Люба росла в бараке заводского района, где в местной филармонии попробовала свои силы на сцене. Репортер “МК” разыскал тех, кто знал ее в Омске не только как актрису, но и как смешливую сокурсницу и бесшабашную подругу.
— Сама Пантелеевна недуг одолела, пережила операцию в Москве на Каширке, выкарабкалась, а теперь поехала дочку в Москву хоронить, — переживает за пожилую соседку старожил дома №22, что стоит на улице Красный Путь.
Здесь, в старой девятиэтажке, живет мама Любови Полищук Ольга Пантелеевна. Долгие годы их семья обитала в старом районе Омска — Кировском поселке. Дом барачного типа, где выросли Люба, ее сестра и брат, снесли недавно.
— Давно унесли на погост главу семьи, — говорит соседка Клавдия Степановна. — Он всю жизнь горбатился на стройке. Не удержался на этом свете и их единственный сын. Спился. Он умер во дворе прямо на лавке. Одни девки у Полищук в люди вышли — младшая Люда лет 17 как в Германии с мужем живет, а Любашей гордится весь Омск. Она к матери частенько приезжала. Да и в Москву погостить забирала. А теперь Ольга Пантелеевна осталась, считай, одна. Как переживет похороны дочки?
У закрытой двери в квартиру Полищук стоят в банках живые цветы. Кипы гвоздик у портрета в черной рамке сложены и в вестибюле филармонии, где в 70-е годы начинала свой творческий путь актриса.
— Природой ей было отпущено сполна, — говорит Александр Дмитриев, работающий ныне заместителем директора Омской филармонии. — Я помню ее 19-летней девчонкой. В 68-м году при филармонии создавали молодежную группу “Омичи на эстраде”. Отбирали самых талантливых. В числе 30 счастливчиков оказалась и Люба. Весь коллектив отправили на учебу в Москву. Курс во Всероссийских театральных мастерских вели Михаил Масляков и Тамара Птицына. У последней Люба сразу стала любимой ученицей. Наставница все время ставила ее в пару с сокурсником Валерой Макаровым. Тамаре Николаевне он казался импозантным, во всем подходящим талантливой Любаше. А парень он действительно был видный. Репетировать этюды и сценки они вынуждены были вдвоем. Вскоре Птицына их и поженила. Любе было 20 лет, а Валере — 22 года.
С готовой программой студия вернулась в Омск. Молодоженам дали ведомственную квартиру. Люба с Валерой разыгрывали юмористические сценки.
— Любаша была уверена, что ее ждет большое будущее, — рассказывает близкая подруга актрисы Алла Табанакова. — Она была по-хорошему упертой. Репетировала сутки напролет, буквально жила на сцене. Каждый в эстрадном коллективе работал в своем жанре. Люба переплевывала в мастерстве всех: пела, жонглировала, пародировала. Она понимала, что ей многое по плечу, и стала пробиваться на столичную сцену. Вскоре Любовь Полищук начала блистать на сцене московского мюзик-холла. Ее пригласили в спектакль “Красная стрела”.
— В столицу Люба укатила вместе с Валерой, — рассказывает Александр Дмитриев. — Через год у них родился сын Лешка. Денег молодой семье не хватало. Спали урывками.
Подававший надежды Валера стал чаще сидеть в театре на “скамейке запасных”, а звезда Любови Полищук разгоралась. Начались ночные съемки. Муж страшно ревновал ее, и не только к профессии. Все завершилось разводом.
— Каждый пошел своим путем, — продолжает Алла Табанакова. — Люба снимала квартиру на Сущевском Валу. Крутилась как белка в колесе: утром репетиции, вечером спектакли. На все гастроли брала с собой сына. Валера ей не помогал. Ставка за концерт у Любы была 10 рублей 80 копеек. Из зарплаты нужно было выкраивать деньги на оплату квартиры, кормить сына и самой эффектно одеваться.
Валера скоро женился на танцовщице из мюзик-холла Татьяне. Через год у них родилась дочка Лена. Только и этот брак для Макарова оказался неудачным.
— Чему удивляться? — говорит Алла. — Валера был человеком неуживчивым и, что страшнее всего, жадным.
Покончив со столичной карьерой, Валерий Макаров вернулся на родину, в Омск, стал работать, как прежде, в филармонии артистом разговорного жанра.
А заветной мечтой Любови Полищук стал БДТ Товстоногова.
— Мэтр сказал Любаше: “Нужно получить высшее театральное образование”. Она напряглась и поступила в ГИТИС.
(Но в какой-то момент Люба поняла, что она больше эстрадница, чем театральная актриса. После того как в “12 стульях” она станцевала с Мироновым “Танго страсти”, одно за другим посыпались предложения сняться в кино.)
— Хороша она была в те годы как никогда. Мы называли ее “русской Лайзой Миннелли”.
— Мужчины вокруг падали штабелями?
— Любу мужская братия побаивалась. Она была высокая, резкая, иногда грубоватая. Могла с ходу отшить. Но с теми людьми, кто ей нравился, она была просто душкой. Мне, например, с ней всегда было очень легко. Я была матерщинница, и она от меня не отставала. Люба не была ханжой. С чопорными людьми ей было скучно. Долгое время она дружила с выходцами из провинции: сестрами Пичугиными из Гусь-Хрустального и Люсей Адаменко, приехавшей из Омска.
— В те годы у Любови были романы?
— Один. Но какие искры летели! Позже Любаша мне признавалась: “Только с Сережей Сандуленко я узнала, что такое страсть!” Цыган Сандуленко был необыкновенно хорош. Мало кто знал, насколько Люба была с ним счастлива и несчастлива… Каждый понимал: их союз обречен. Сандуленко был из богатой цыганской семьи и, что страшнее, обручен с цыганкой из знатного рода, а ослушаться родителей он не мог. Я знала, что к Любе в гримерку приходил для серьезного разговора цыганский барон. Только близкие подруги знали, как Люба переживала и чего ей стоил разрыв с любимым. Тогда она просто неистовствовала на сцене. Никто из зрителей не догадывался, какой пожар горит у нее внутри.
— Личная жизнь в 80-е годы так и осталась у нее неустроенной?
— Люба говорила: “Сгорела!” Одно время она признавалась, что за ней ходит по пятам Гафт. Валентин красиво ухаживал. Она восторгалась им как актером, уважала как порядочного человека, но огонек в душе так и не загорелся. На том они с Валентином и расстались.
Люба продолжала мыкаться по чужим углам, одно время снимала комнату в большущей коммунальной квартире. Это был настоящий клоповник. Удивляло, что все соседские кошки ошивались в комнате у Любы. Она считала копейки, но все-таки умудрялась всех усатых периодически одаривать рыбой.
Настоящее удовольствие она получала в те годы только от игры на сцене. А как в компаниях блистала! За столом всегда верховодила, была тамадой. Анекдоты в лицах так рассказывала, что многие сползали от смеха под стол. Но комфортно себя чувствовала только в кругу друзей, когда можно было расслабиться.
— Из-за резких высказываний на нее не обижались?
— Даже что-то хлесткое Люба говорила с такой непосредственностью, с таким добродушным выражением лица, что обижаться на нее было невозможно. Например, наша общая подруга Люся Адаменко работала “женщиной-каучуком” — гнулась в разных позах на сцене. Бывало, Люба ей за кулисами кричала: “Люська, ты что, все детство просидела на пороховой бочке?” У Адаменко были кривые ноги. Но Люба и себя не щадила. Любаша была красавицей, но у нее был один недостаток. Люба бы поправила — “четыре!”. У нее были очень крупные кисти рук и ступни. Сапоги она носила 42-го размера, а у кофточек все время подтягивала рукава. Но особенно она по этому поводу не комплексовала, часто говорила, смеясь: “Не руки, а грабли, не ноги, а ласты”. И очень любила носить каблуки.
— А подругой была хорошей?
— Отменной. Никогда не завидовала чужой красоте. Любила окружать себя видными подругами, для которых была готова броситься хоть в огонь, хоть в воду. Однажды я усомнилась в верности своего молодого человека. Любка тут же предложила: “Давай устроим засаду”. Был мороз. Недолго думая, она нацепила на себя белый тулуп и ринулась прятаться в сугроб. Вот мы с ней сидим в снегу и давай над своей дурью смеяться. Через полчаса вылезли, махнули рукой: “К черту мужиков, в которых сомневаешься!” Любили наведаться в Дом актера. Сидели, эстетствовали, пили шампанское, а потом, бывало, глубокой ночью отправлялись домой на снегоуборочной машине.
— Но выйдя замуж за скульптора Сергея Цигаля, Люба остепенилась?
— Успокоилась, расцвела. В кои-то веки ей не нужно было думать о квартире, о том, что старые сапоги прохудились... Она столько в жизни хлебнула, что заслужила это тихое семейное счастье. Они с Сережей тут же забрали сына Лешку из интерната, где он вынужден был жить и учиться из-за постоянных гастролей Любы. Муж очень хорошо повлиял на Любу. Раньше она никогда не была хорошей хозяйкой. Со стряпней тоже не любила возиться, готовила, что попроще. А в браке с Цигалем увлеклась кулинарией. В доме у нее появились комнатные цветы. И родившейся дочке Маше отдавала много сил. Сергей открыл в Любе женственность. Она стала мягче, улыбчивее.
— А как сложилась жизнь первого мужа Любы Валеры?
— Началась перестройка, несмотря на тяжелое время, друзья помогли Валере издать сборник стихов. Но и это не помогло. Пессимистические настроения одолевали Валеру, он запил. Как-то я встретила его на улице, еле узнала. Навстречу мне шел одутловатый мужчина с “лицом-мочалкой”. Когда я рассказала Любе по телефону о встрече, она отмахнулась: “Валера — черное пятно в моей жизни”. Он так и не нашел себя. Умер совсем молодым.
Люба с подругами стала реже перезваниваться. Она много работала, в Омск приезжала лишь дня на 2—3.
— Особенно мне запомнилась наша встреча лет 6 назад. Любка тогда прикатила к нам с антрепризой, где участвовали кроме нее Безруков и Щербаков. Ворвалась ко мне в кабинет, тут же с порога закричала: “Ну и рожа у тебя, Шарапов!” А я действительно выглядела неважно. Сама Люба просто цвела. Тут же без обиняков выложила: “Сделала пластику”. И мою внешность обещала подправить. При этом юморила: “Тут поможет только обрезание!” Укатила так же внезапно, как появилась. Потом я узнала, что она заболела. Позвонила Любе как-то, она обрадовалась, но я чувствовала, что отвечает она с усилием. Еле расслышала: “Алюня, позвони мне попозже, я с силами соберусь”. Уже тогда я поняла, что из нее уходит жизнь.
