А бояться тут нечего. Живых надо бояться. Это они вооружены когтями и могут иметь к вам шкурный интерес. Мертвому много ли нужно? Главное, чтоб его в покое оставили.
Однако обитателям Малоохтинского кладбища, что в Санкт-Петербурге, покой только снится. Даже тем, кто усоп навеки. Как быть, если на его территории, среди могил, жилой дом возвышается? Аки склеп. Конечно, меж таких соседей будут разногласия и несовпадения менталитетов: кто-то давно помер, а кому-то завтра на работу идти… Одним жить надоело, а другим от покойничков житья нет. В общем, не коммуналка, а сплошной пир на костях!
Третий корпус дома №8 по Новочеркасскому проспекту своим фасадом являет продолжение ограды Малоохтинского кладбища. Между воротами в “рай” и дверью подъезда — около метра. Так, шествуя в траурной процессии, немудрено с горя вписаться не по адресу. Выбирать не приходится: одним тут жить, другим — коротать смерть.
По аллее среди белых могил движется то ли дедушка, то ли виденье. Дрожащий спаниель впереди ведет старичка на поводке домой.
— Вот мое окно, а вот “моя добрая знакомая”, — бывший учитель истории Дмитрий Иванович приглашает меня пройти вслед за ним к дому по лужайке, усеянной надгробными плитами. С фотографии на кресте последней могилы, что на пионерском расстоянии от стены дома, к окну старика обращено лицо умершей. Некая Анастасия Сидоровна Мельник (1899—1944) приветствует пенсионера каждое утро, будто приглашает куда...
— Эта давно умерла, как видите. А нас, жильцов, гораздо больше “свеженькие” беспокоят… Когда похороны начинаются, люди по-разному свое горе изливают. Кто-то в подъезд заходит погреться: вечно вдовы на лестничной площадке слезы льют…
— Как, а это не закрытое кладбище? — чтобы не упасть от удивления, я хватаюсь за ржавое распятие, сложенное из двух труб по типу водопроводных. — Разве… как бы помягче выразиться… гигиенично предавать земле тела рядом с ныне живущими?
— А вообще, вы считаете, жизнь на кладбище — приятная штука? — распалившись, пенсионер пинает носком ботинка ветхий цветник, выложенный из булыжников. — Малоохтинское — одно из самых старинных кладбищ Санкт-Петербурга, — историк неожиданно сменяет гнев на милость. — Оно было открыто в XVIII веке по указу Екатерины Великой, представьте себе, специально для старообрядцев… Те хоронили усопших по своим обычаям, в гробах без гвоздей…
Дмитрий Иванович ведет меня по кладбищу, на котором за 25 лет “квартирования” изучил каждый уголок: демонстрирует старообрядческий крест необычной формы — в верхней его точке, как крыша у избы, сходятся два бруска. Прямо из “сердца” соседней могилы произрастает огромная береза…
— И как раз в нашем доме была поповская обитель, монастырь, где молились за души еретиков… Правда, после революции монахов разогнали, из просторных келий сделали коммуналки. Одно время в них жили блокадники. Все они тут же похоронены, под плитами с красными звездами. А в восьмидесятые годы очередников района сюда распределять начали: мол, пока нормальное жилье не найдут. С живыми по соседству. С тех пор почти 50 семей здесь и зависли.
Нас обгоняет черный человек в телогрейке, лениво толкающий трехколесную тачку: “Рабочих сюда из числа бомжей и бывших зэков набрали!” — сплетничает житель ему в спину.
Захожу в домик-администрацию, приткнувшийся у ворот.
— Отец Леонтий, — почти по-поповски представляется мне рабочий в шапке, сдвинутой на глаза. На костяшках пальцев у него вытатуировано: “ВАСЯ”.
— Хоронить тут всего несколько лет назад снова разрешили, — объясняет директор погоста Алексей Швец. — Но только урны с прахом. Ведь там, где люди живут, гробы не проходят по санитарным нормам. Значит, жить можно! Кладбище небольшое — всего-то 150 на 200 метров. Такое, вроде парка. Летом — соловьев туча… Тенек. Есть где людям с собакой побродить. И в то же время за оградой позагорать можно — там лужок. А зимой малышня здесь снежных баб между крестов лепит — красота!
— Меня тут один снеговик даже напугал! — вступает отец Леонтий. — Смотрю: фигура над могилой нависает. А лица в сумерках не разглядеть. Я: “Мужик, закурить не найдется?” Молчит. Перекрестился я, подошел — тьфу! Тоже памятник, хоть и временный!..
Но соседи по кладбищу не разделяют восторгов служащих. 18-летняя Таня Шкурова с матерью и отчимом живет в 14-метровой комнате. С ними в коммуналке еще три семьи.
— Мы с мамой сюда пять лет назад переехали. В туалет очередь, к плите тоже не подобраться, у каждого холодильник на замке… Как-то местные парни пошли мне достопримечательности показывать. В центре, находится оптический обман: черный крест метра три в высоту. А если подойти к нему вплотную и посмотреть вверх, кажется, будто эта махина на тебя падает… Все шарахаются.
Не пользовались благосклонностью старообрядцы на Руси. Хоть для них и создали специальное кладбище, а по легендам, подхоранивали на него всякую сволочь: бесхозных бродяг, преступников да самоубийц…
— Мы с девчонками когда поменьше были, ходили на огоньки смотреть — тут по ночам светится что-то среди деревьев, мельтешит, — говорит Таня. — Слева под нашими окнами еще родственники Молотова захоронены, так над одной могилой иной раз сгорбленную тень можно заметить…
Кроме того, “лихое” кладбище по сей день притягивает к себе нехороших людей со всего бандитского Санкт-Петербурга.
— Вандализма на могилах не было — выпьют только, бутылки разбросают… Свято место пусто не бывает, — говорит отчим Ани Сергей. — А вот прохожих частенько обчищают. Нескольких человек эта кладбищенская мафия до смерти убила!
Под потолком длинного коридора коммуналки желтые подтеки — следы худой крыши. Горячей воды в доме нет, холодную тоже периодически отключают. А вместе с тем и отопление.
— И главное, местные власти расселить нас всю жизнь обещают! — горячится Сергей. — Прямо накануне путча уже и подпись была… Древнее кладбище собирались стереть с лица города, а прямо на месте нашего дома светлую автодорогу в ближайшее будущее проложить. А перестройка все поломала и отменила!
Григорий, 16-летний отрок из 29-й квартиры, уже родился и вырос на кладбище. И сейчас его племянник играет на тех же могилах. Где еще, как не на погосте, наблюдать преемственность поколений?
Самое забавное, что в замогильный дом до сих пор подселяют очередников района!
— Тут недавно две женщины въехали и ужаснулись до мурашек! — шутит названный председатель жилкомитета Александр Ашарин. — А одним жильцам даже удалось продать свою комнату за 27 тысяч долларов!
Сам активист Ашарин — подполковник КГБ в отставке. И что же под пенсию честно заслужил? Место на кладбище!
— Наш дом на 35 метров в глубь кладбища выдается, а по закону должен не меньше, чем в трехстах метрах от ограды находиться! Я и в администрацию Путина писал (у нас с ним одна школа, считай), и к Матвиенко обращался…
К слову, Валентина Матвиенко как-то под Пасху, когда все верующие товарищи, вооружившись цветочками, подались к могилкам, почтила память наших кладбищенских жителей. Провела осмотр старинной обители.
— И сделала вывод: наш дом — историческая ценность и его следует сделать культурным памятником Петербурга! — рвет на себе последние волосы старик. — Это значит — его нельзя сносить и нас теперь никогда не расселят! И хотя у нас провели косметический ремонт, а удобств в смысле водопровода так и не запустили!
Только одна пожилая жительница “нехорошего” дома решилась своего умершего сына под боком пристроить. Чтобы на могилку каждый день ходить.
— И однажды у меня от этого чуть сердце не разорвалось, — говорит Елена Александровна. — Просыпаюсь среди ночи от того, что под окном мужской голос раздается. Глухой такой: “Ле-на! Ле-на!” Так ведь это я — Лена! На подгибающихся ногах ковыляю к занавеске: оказывается, это пьяница на кладбище подругу ищет… А мне уж подумалось: мой сыночек Сашка к себе зовет…
Видимо, из страха так же опростоволоситься большинство жителей дома на кладбище лежать под родными окнами не желают: “Чтоб соседи по коммуналке на прах окурки кидали и на могилу плевали?!” А напрасно. Почему бы не воспользоваться ситуацией, если уж так исторически сложилось: где родился, там и схоронился…
