…Ленинградский вокзал, 7.55 утра. “Нумерация с головы состава”: тихо плывет меж перронами “Красная стрела”. Промозгло, пусто, народу — ноль. И такой вот паноптикум: фотографы, телевизионщики со штативами, цыгане в пестрых платьях вприпрыжку скачут, обгоняя друг друга, к 12-му вагону. Тут же возгласы: “Эй, он первым выходит!” Сквозь стекло, крайне удивленный вспышками фотокамер, на нас глядит Анатолий Равикович со своей верной спутницей Ириной Мазуркевич (на фото)…
Не успела нога юбиляра (сегодня Равиковичу — 70) ступить на московскую землю, как цыгане затеяли умопомрачительный песнопляс, совсем сбив артиста с панталыку. Из воздуха возник подносик со шкаликом, два бутербродика с икрой… На икру Анатолия Юрьевича не хватило, но водочки пригубил:
— Хватит-хватит, — машет на цыган руками, — спасибо, хватит! А я-то думаю, что за дела: сидим с Ирой в поезде, ни свет ни заря, а она ни с того ни с сего меня красить начинает! Вот тут бровь подправила, а тут нос… А у вас заговор, оказывается!
Артисты из театра Антона Чехова обнимают изрядно ошалевшего юбиляра; тут же проносится какой-то малый с пачкой “утренней прессы”:
— “Правда Равиковича”, “Правда Равиковича”! Налетай!
К Равиковичу:
— А вам случайно не нужна “Правда Равиковича”?
— Что?! — Анатолий Юрьевич берет в руки стилизованный под “Правду” номер: “Сегодня юбилей тчк празднуется москве тчк театре сатиры тчк спектакле ужин дураком тчк”… (Однако — увы, вечерний бенефисный спектакль отменился: заболел Геннадий Хазанов. — Я.С.) Равикович, глядя в газету, заливается хохотом:
— О-о! Ну какие еще сюрпризы будут? Броневики?
…Попал прямо в яблочко. У спуска с платформы его уже ждет представительский “Майбах”, который в секунду мчит звездную чету в “Метрополь”.
Бродит по номеру, лишь разводя руками:
— Я же хорошего-то в жизни ничего не видел. Теперь мне показали эту жизнь — гостиницы, лимузины, — а возвращаться-то, извиняюсь, в говно!
У двери возникает очередь из камер. Впрочем, есть минутка:
— Меня изумляет ваше чувство юмора… Всегда. Во всем. Наследственное?
— Не знаю: как с бородавкой родился. У папы моего (инженера) не было чувства юмора. Он любил точность: мемуары, документы… А мама — да: отзывчивая, доверчивая, идеальный зритель. Она смотрела “Сильву” по телевизору — тогда телевизор только начинался и гоняли все время оперетты. “Сильва” шла каждую неделю, и каждый раз, когда Эдвин прощался с Сильвой, мама плакала горькими слезами, чем вызывала страшное раздражение отца: “Ну что ты, идиотка, плачешь! Это же собрались артисты и дурака валяют! Ты бы лучше так переживала, когда я в прошлом месяце болел ангиной!”
— Вчера пересматривал фильм, который вы больше всего в жизни ненавидите.
— “Покровские ворота”?
— Ну. И что меня удивило: играя инфантильного господина, вы, однако ж, на ходу прыгаете в трамвай, катаетесь на коньках, садитесь на мотоцикл, подтягиваетесь на турнике…
— А что вы хотите? Я был молодой человек — всего 44 года! И очень спортивный. Вот Ира не даст соврать: в спектакле “Укрощение строптивой” я играл слугу Петручио и делал сальто на сцене — подпрыгивал, делал в воздухе переворот и вставал на ноги. А сейчас… Вот что делает с тобою жизнь: старость.
— Анатолий Юрьевич, да вы прекрасно выгля…
— Ну ладно-ладно: не надо ничего говорить, я все знаю. Душа — это отдельный разговор, нужно не сдаваться…
— И есть же вера, церковь…
— Церковь — это сразу мимо меня. А вера… Меня интересует, кто создал этот мир. Но тут нет ответа. Материалисты что-то пытаются говорить: “так было”, “природа”, — но это же не ответ. Вот Бог — с руками, ногами, “людьми занимается”, — я в это не верю. Потому что не вижу справедливости. Ну есть Бог. А что он дает? Умирают лучшие люди. Умирают дети. Зачем у нас такая унизительная старость? И если он всемогущ, почему он не создал мир, в котором волки не пожирали бы овец?
— Вам понравился прием? Не ожидали?
— Абсолютно не ожидал. Но вы думаете, мне это нужно? Меня это только напрягает, и больше ничего.
…Независимый, смелый, острый на язык, бесконечно чистый. В него бессмысленно тыкать — “актер одной роли”, сам-то он эту роль (Хоботова в “Покровских…”) сыграл и не заметил. Равнодушный к успеху, но прекрасно правдивый — в каждом образе, в каждом поступке… дорогой дядя Толя. “Мы еще маленькие и не умеем писать, поэтому за нас пишут наши нянечки. Мы уже очень много лет Вас сильно любим. В тихий час мы потихоньку смотрим Ваши фильмы, а ночью нянечки читают нам интервью с Вами. Вся наша младшая группа яслей №3371 хочет быть похожими на Вас…”
