В ЖИЗНИ РАЗ БЫВАЕТ ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ?
Слишком недавно это было, чтобы забыть. Ведь 18 лет Леонида Ильича на посту генсека являются и моими 18 годами в скромном качестве человека, квартиросъемщика, участника открытых партийных собраний, замордованного объекта забот со стороны “ненавязчивого” советского сервиса и здравоохранения, претендента на установку телефона, на получение крыши над головой, праздничного заказа, очередника всех возможных очередей и прочая, и прочая, и прочая. 18 годами, пришедшимися на конец его карьеры и на самую середину моей жизни, на самую, можно сказать, лакомую ее часть.
Так что мне нет нужды особо напрягать воображение или вперять взор в кадры кинохроники, чтобы перед глазами снова возник его набивший оскомину образ со знаменитыми на весь мир бровями и дикцией, которую мог высокохудожественно воспроизвести любой забулдыга в любой развеселой компании, причем мастерство исполнения резко возрастало по мере увеличения количества выпитого. Слишком недавно было это, чтобы забыть. И тем не менее всю прошлую неделю с настойчивостью, достойной лучшего применения, нам снова и снова предлагали полюбоваться знаменитыми бровями, как будто мы не насмотрелись на них в ту пору, когда их обладатель топтал еще грешную землю, охотился, закладывал за воротник, коллекционировал автомобили, хватал без зазрения совести государственные премии за книги, которые и не писал, и звезды с бриллиантами и просто золотые за битвы, которые не выигрывал.
Ну, юбилей, ну, сто лет, очень даже круглая дата, но зачем же так заходиться?
Скажут, что молодежь-де, мол, тоже должна знать. Но молодежь в эту нелепую машину времени и силком не затащишь, тем более что драндулет в состоянии двигаться только задним ходом и способен растрясти пассажиров до полного помрачения рассудка, что, собственно говоря, мы и наблюдаем у немалой части населения.
Оказывается, никакого такого застоя не было, а были благоденствие, стабильность и уверенность в завтрашнем дне.
Надо заметить, что мест на земле, где уверенность в завтрашнем дне стопроцентно обеспечена, сегодня немало, в том числе, например, в тюрьме.
Ясно, что завтрашний день будет таким же дрянным, как и предыдущий, если не хуже, и никаких сюрпризов в этом смысле не преподнесет. К тому же и тюрьмы бывают разные. Бывают, что и повышенной комфортности. О которых потом вспоминается с тоской и нежностью. Эту потребность в ностальгии очень чутко уловили там, наверху. И вот уже прилаживаются решетки на окна, такие милые и знакомые. То ли чтоб чужие не лазили, то ли чтобы свои не шастали туда-сюда. И выросла в дверях фигура охранника. Мордоворот, конечно, но видно, что человек вполне надежный и вопросами нашей безопасности владеет досконально.
И стучат где-то неподалеку молотки: может, забор по периметру сооружают, а может, трибуну к предстоящей праздничной демонстрации.
Жажда сладострастия
Мне кажется, я адекватно
Реальный мир воспринимаю.
Хотя не все мне здесь понятно,
Но кое-что я понимаю.
Так, слово “водка” мне приятно,
А слово “вкалывай” — не очень.
Дружить мне с девушкой занятно,
Обидно мулом быть рабочим.
Люблю почет и уваженье,
А критику приемлю редко.
Все, что рождает раздраженье,
Громлю в стихах, ведь я поэтка.
Люблю валяться я на пляже,
Нырять люблю
в морскую жижу,
Вот хамства не терплю и даже
Порою просто ненавижу.
Понятно мне, что я для счастья
На свет рожден, а не для горя.
Как все, я жажду сладострастья
И не желаю жить в позоре.
С жиру бесятся худенькие красавицы.
Потерявший место
под солнцем ищет место
на бирже труда.
Праздники все больше
людей делают гостями
на этом празднике жизни.
Все было при ней и чуть-чуть из одежды.
Пока детей на ноги
поставишь, ноги
отказываются ходить.
На людей смотрел глазами ребенка, у которого отняли сладости.
Замуж вышла по любви, зная, что развод по расчету ей даст все.
У входа в ресторан такой злой швейцар, будто он швейцарский банк охраняет.
Крашеные блондинки часто больше натуральных
блондинок зарабатывают.
Мужа понимает без слов, поэтому не дает ему слово сказать.
ЧЕМОДАН
Чего только в нашей жизни не бывает! Вот взять, к примеру, Сигизмундова. Ему перед самым Новым годом вдруг двадцать стукнуло… нет, не лет — килограммов. И прямо по голове. А все из-за чего? Елку они с женой решили нарядить, пока дети в школе. Ну и полез Сигизмундов на антресоль за игрушками. А там, кроме всего прочего, лежал у него чемоданчик с барахлом всяким: смесителем старым, молотком без рукоятки, ключами гаечными, чугунным утюгом, валенками и еще чем-то, о чем он сам уже давно забыл.
И главное, жена его прямо как чувствовала — сказала ему: “Возьми табуретку”. “Еще чего, я так достану”, — гордо отказался Сигизмундов. Ну и достал… его… чемоданчик… Игрушки он, правда, снять успел, а вот когда за Дедом Морозом потянулся, тут-то его чемоданчик сверху и приголубил. Сигизмундов пал на пол и лежит. Задумчивый такой, только глазами ворочает.
Жена ему: “Эй! Ты жив?”
Сигизмундов: “Жив. А вы, собственно, кто?”
Она: “Собственно, жена!”
Он: “Ну да? Чья?”
Она: “Твоя”.
Он: “Не может быть!.. Ну надо же, как меня угораздило!”
“Что значит — угораздило?” — не поняла жена.
“Да очень уж вы несимпатичная, — вздохнул Сигизмундов. — Особенно снизу…”
“Ах так?! — воскликнула супруга. — А ты сверху вообще урод уродом!”
“А чего это, кстати, я лежу?” — спросил Сигизмундов и шишку начал на голове своей ушибленной потирать.
“Да потому что меня не слушаешь!” — объяснила ему жена.
“Так это вы меня по башке шандарахнули?” — по-своему понял ее Сигизмундов.
“Да если б я тебя шандарахнула, — сказала жена, — ты бы до утра не очнулся!”
“А сейчас что?” — спросил Сигизмундов.
“Ну, это… утро…” — смешалась супруга.
“Ну вот я и очнулся, — обреченно сказал Сигизмундов. — Злая вы, женщина, пойду я от вас…” — поднялся и начал ботинки свои искать.
И что бедной женщине в такой ситуации делать? Супруг явно невменяемый, того и гляди покинет семью навсегда. Ищи его потом, беспамятного, свищи. Хорошо, она вспомнила — то ли слышала где-то, то ли читала, — что подобное лучше всего лечится подобным. То есть если человек в какой-то ситуации память потерял, надо эту ситуацию ему повторить — и память восстановится… Поэтому она быстренько чемоданчик на антресоль закинула и говорит: “Мужчина, вы только достаньте с антресоли Деда Мороза, а потом идите”.
“Ладно, достану”, — не стал ей отказывать Сигизмундов и, естественно, опять снизу за искомым потянулся, а чемоданчик его сверху — тюк! — и вновь Сигизмундов на полу прохлаждается…
Жена ему с опаской: “Ау! Ты жив?”
А он снова за свое: “Жив, женщина”.
Не помогло!
Супругу его прямо зло разобрало, она говорит: “Я тридцать пять лет женщина!”
“А до этого лет двадцать кем были? — спрашивает Сигизмундов. — Девушкой?”
“Зародышем!” — отрезала жена.
“Двадцать лет зародышем?! — удивился Сигизмундов. — Ну ни фига себе!”
“Так, — сделала вывод жена, — будем лечиться дальше, до победного…” — И опять чемоданчик на антресоль со словами: “Помогите Деда Мороза достать, не дотягиваюсь”.
“Да пожалуйста”, — пожал плечами супруг-отказник, а дальше все произошло по той же схеме: тюк! — брык! — Сигизмундов на полу.
Жена на этот раз сразу чемоданчик на антресоль воздвигла, а уж потом спросила: “Ну, вспомнил меня?”
Он: “Вспомнил, мама…”
“Какая я тебе мама?!” — рявкнула супруга.
“Извини, бабушка, обознался, — поправился Сигизмундов. — Ты что-то помолодела”.
“Так, внучок, — сурово произнесла жена. — А достань-ка ты мне Деда Мороза…”
“Сейчас, сейчас, бабуля”, — начал подниматься Сигизмундов…
И в четвертый раз, с трудом взгромоздив чемоданчик на антресоль, жена его спросила: “Узнаешь? Кто я?”
“Узнаю, — уверенно сказал Сигизмундов, — учительница первая моя. Трудно, Татьяна Степановна, ваше противное лицо не узнать…”
“Нет, — постаралась взять себя в руки супруга, — ты не прав, я не учительница”.
“А кто же вы?”
“А ты подумай! Ну? Первая буква “жэ”, последняя “а”, всего четыре буквы…”
“Ага, — пробормотал Сигизмундов, — я вам сейчас это грубое слово скажу, а вы меня — указкой по башке! И “пару” влепите!”
“Ладно, — сдалась жена, — достань-ка мне с антресолей Деда Мороза — и свободен…”
На пятый раз он ей бойко ответил. Но опять не то.
“Узнаешь?” — спросила она.
“Так точно, товарищ генерал!” — отрапортовал он.
“Господи, — подумала она. — Новый год на носу, руки уже отваливаются, у этого вся башка в колдобинах — ну за что мне это?! Может, на том и остановиться? Генерал — тоже неплохо… Вот только как я ему двух наших детей объясню? Неуставными отношениями?..”
И она сказала: “Значит, так, рядовой, быстро достал с антресоли Деда Мороза…”
“Чего? — испугался Сигизмундов. — Дембеля Мороза беспокоить?! Ни за что!”
“Игрушечного Деда Мороза! Из папье-маше…”
“А, тогда ладно…”
И на шестой раз все-таки подействовало…
“Ну, узнаешь? — уже без всякой надежды спросила жена. — Кто я?”
“Узнаю, — мрачно ответил Сигизмундов, прикрыв руками свою многострадальную голову. — Садистка ты! Мужа по башке чемоданом колотишь!”
“Ну, слава богу! Вылечился!” — обрадовалась жена.
И только она это сказала, как чемоданчик вдруг на краю антресоли покачнулся и ей по голове — бум! И она тоже на пол легла… Лежит, глазами ворочает, кто она, где — ничего не понимает, супруга собственного называет “противным дяденькой” и от него слышит: “Ладно, девочка, вставай, помоги Деда Мороза достать, я что-то не дотягиваюсь…”
А все-таки женщины наши на голову покрепче будут. Во всяком случае, жена Сигизмундова уже на третий раз все вспомнила. И тут же, едва придя в сознание, выбросила чемоданчик на помойку со всем содержимым! Ведь известно же, что как Новый год встретишь, так его и проведешь. А очень ей надо, чтоб эта рухлядь весь год на голову падала. Как будто без нее у нас в стране по голове шандарахнуть нечему. Еще как есть…
