В детстве великого композитора — тоже сплошь противоречия: непростая семейная история, гвардейская муштра с “дедовщиной”... Какими же были юные годы Мусоргского?
От перемены имен здоровье меняется
Соседи-помещики дружно называли семью Петра и Юлии Мусоргских “порченой”, “выморочной”. Совершенно очевидна для всех была и причина такой напасти: мать Петра Алексеевича, Ирина Егоровна, в свое время превратилась в хозяйку поместья из дворовой девки Аришки. Бойкая красавица сумела так обворожить престарелого барина, что тот на ней в конце концов женился и усыновил своего незаконнорожденного сына. Но следующему поколению Мусоргских пришлось расплачиваться за столь “противоестественный” поступок. Словно по воле злого рока умирали у Петра и Юлии детишки — один, другой… Третий, годовалый Филарет, так сильно разболелся, что ясно было и без врачей: не жилец.Однако бабушка неожиданно предложила средство: “Нужно младенцу имя поменять. Придет старуха с косой по душу раба божьего Филарета, а его и нет. А вместо того лежит в колыбельке Иван или Димитрий…” Несчастные родители согласились, на следующий день священник совершил обряд, и Филарет превратился в Евгения. Удивительно: с этого времени будущий старший брат Модеста пошел на поправку.
Когда полтора года спустя, в марте 1839-го, родился очередной ребенок, Мусоргские готовы были при малейшей угрозе его здоровью вновь устроить процедуру переименования. Однако не пригодилось. Сын с самого начала рос богатырем, а потому и сохранил имя, полученное при крещении, — Модест.
Что такое камедь?
Дети подрастали в отцовском имении в окрестностях уездного городка Торопец под присмотром крепостной няни, которая, как водится у всех арин родионовн, учила его народным песням и сказкам.Еще одним невольным “учителем” для Модиньки стал дворовый мальчишка Арсений, который однажды позвал барчука: “Приходи вечером на двор — там камедь пущать будут!” Загадочная “камедь” оказалась кукольным театром. Впечатлившись, Модест стал вырезать из бумаги забавные фигурки и вместе с братом начал устраивать для домашних театр теней. Распеваемые сыном частушки и куплеты, позаимствованные во “взрослом” райке, совершенно не понравились главе семейства, и Петр Алексеевич настрого запретил детям такое “вульгарное” баловство. Отголоски торопецкого райка не раз потом будут обнаруживаться в произведениях композитора…
Знакомством с фортепианной музыкой Модест обязан матери. Юлия Ивановна весьма недурно играла на рояле изысканные концерты Фильда и русские романсы. Пятилетний Модест повадился вечерами пробираться в зал, где стоял инструмент, и нажимал клавиши. Однажды за таким занятием его застала матушка и предложила заняться уроками музыки. Мальчик восторженно потребовал начать немедленно!
Дело пошло столь успешно, что вскоре Юлия Ивановна решила пригласить для Модеста более знающего специалиста — так в доме появилась преподавательница-немка. А в 9-летнем возрасте Мусоргский на большом вечере, устроенном родителями в усадьбе, исполнил довольно-таки трудный концерт Фильда.
Гвардии музыкант
Но профессионального музыканта из ребенка никто и не собирался делать. Будущее у помещичьего сына одно: карьера в армии — родители мечтали, что гвардеец Модест сможет блистать фортепианными изысками в светских салонах.На десятом году жизни Модеста отправили в Петербург, в Петропавловское училище, где преподавали в основном немцы: латынь, математика, основы философии и естественных наук… Отец договорился, чтобы Модинька брал и уроки музыки у известного петербургского пианиста Антона Герке. Однако явные успехи мальчика почему-то не заставили Герке включить Модеста в число учеников, с которыми маэстро занимался дополнительно теорией музыки и композицией. Возможно, причиной тому — характер будущего гвардейца: Мусоргский, по мнению Герке, отличался рассеянностью и нетерпеливостью, доводить начатое дело до конца ему частенько было лень.
В 1852 году Модест поступил в Школу гвардейских прапорщиков. Учеников здесь “отшлифовывали”, готовя для светских раутов и бесконечных парадов. Много занимались строевой подготовкой, военным уставом, в чести были уроки французского, остальные же предметы — увы и ах. Некоторые учителя попросту “отбывали свой номер”. Например, преподаватель минералогии Иванов входил в класс, усаживался за кафедрой и молча просиживал там все полтора часа, почитывая книгу и предоставив ученикам возможность заниматься чем угодно. А перед сессией раздал каждому “пособие для штудирования”: на листках написаны все вопросы будущих экзаменационных билетов, и против каждого из них — краткий ответ, который следовало вызубрить наизусть.
“Дедовщина” — хороший тон
В среде будущих гвардейцев считалось шиком изящно одеваться, красиво танцевать и регулярно проводить вечера в попойках и карточных играх. Генерал — директор школы — милостиво прощал своих подопечных, если видел их возвращающимися из отлучки в город подшофе…Молодых барчуков обслуживали солдаты, прикомандированные к школе, а у многих вдобавок к этому были и крепостные слуги-“лакузы”, специально присланные для этого родителями в школу. Стоило такому “лакузу” хоть в чем-то не потрафить своему малолетнему господину, и тот мог попросить школьное начальство как следует выпороть нерадивца… Ученики старших классов практиковали то, что мы теперь привыкли называть “дедовщиной”: подчиняли себе младшеклассников, называемых “вандалами”, всячески издевались над ними, заставляли выполнять самые дурацкие поручения, отбирали обеды… Очень круто считалось каждый день отправляться в умывальную комнату верхом на ком-нибудь из безропотных “вандалов”!
Плохо пришлось бы Мусоргскому, если бы не защита и покровительство брата Евгения, бывшего уже “ветераном” в школе. Впрочем, вскоре произошел случай, явно выделивший Модеста среди его одноклассников. По воскресеньям школа отправляла 12 подпрапорщиков для участия в парадных “разводах с церемониями”, проводившихся в Михайловском замке в присутствии членов царской фамилии. Кроме того, посылался вестовой для представления самому государю — как правило, из числа лучших строевиков. Но однажды ротный командир назначил на эту роль младшеклассника Мусоргского. Модест вовсе не стушевался. Держа ружье “на кра-ул”, он так браво промаршировал, что удостоился одобрения Николая I.
Окончательно Мусоргский-младший завоевал популярность в школе своими музыкальными “экзерсисами”. Он считался лучшим пианистом в школе и на досуге развлекал товарищей, без устали играя вальсы, кадрили, галопы… А порой — и собственные “вариации”. Как-то Модест сымпровизировал польку, которая привела в восторг всех однокурсников, немедленно пустившихся под нее в пляс. Тут же публика потребовала повторения на бис, и отныне эта мелодия стала обязательным номером танцевальных программ Мусоргского. Даже строгий учитель музыки одобрил ее. Герке чуть подправил творение своего ученика, записал его в нотную тетрадь и отнес к музыкальному издателю Бернарду, специализировавшемуся на печатании изящных салонных пьес. В конце 1852 года было опубликовано первое музыкальное сочинение Модеста Мусоргского, названное автором “Подпрапорщик-полька”.
Мнение специалистов
Илья ШТЕНДЕР, психолог: “Мусоргскому, прямо скажем, повезло с родителями. И отец, и мать любили музыку, пусть и не совсем “правильную” с классической точки зрения. Поэтому его детский подсознательный, “импульсивный” интерес получил развитие. Ранние занятия с мамой на фортепиано воспринимались ребенком, безусловно, как элемент развлечения, игры. Но у Юлии Ивановны хватило навыков довести это обучение до такого уровня, когда уже совершенно логичным стало превращение “игр с роялем” в более серьезные и целенаправленные уроки”.
Алексей ОБРАТОВ, нарколог: “Конечно, есть соблазн объяснить пресловутое увлечение “позднего” Мусоргского алкоголем предыдущими эпизодами его жизни. Но неодолимое пристрастие к выпивке появилось у композитора уже в достаточно зрелом возрасте на фоне развития нервного заболевания, прогрессирующего под воздействием многочисленных “негативов” — смерти любимой матери, долгих неудач с постановкой “Бориса Годунова”… Хотя тот факт, что Мусоргский в юности, учась в школе прапорщиков, оказался окружен атмосферой разгульного гвардейского общества, мог позднее “подсказать” ему путь к столь пагубному увлечению”.
