Какая часть приезжих в столицу навсегда становится москвичами — сказать трудно. Но известных людей среди них достаточно. С чего они начинали покорение Москвы, расскажет наша новая рубрика. И вот ее первый герой.
— Кто эта наглая хавронья, откуда это молодое хамло?
— Это из Кутаиси чмо сюда приехало, его вообще никто не звал.
Вот так ласково ныне популярного персонажа светской хроники Отарика Кушанашвили встретила Москва пятнадцать лет назад. Что было после, знают все. Что было до? Вот как звучит эта история в версии самого Кушанашвили.
В Москву наш герой приехал в 92-м году из солнечного Кутаиси.
— Помню, погода была отвратительная, ноябрьский день, изморозь, хмурые рожи на Курском. Перрон, зас…нный нижними конечностями миллионов людей, которые с утра уже ходили по этому вокзалу. Это был город, который меня не ждал.
— И что же тебя потянуло в столицу нашей бывшей общей родины?
— Я должен искренне признаться, что к моменту моего отъезда из Кутаиси знал всего два города на земле — Москву и Нью-Йорк. Можете смеяться, но это чистая правда. Но поскольку, как мне объяснили, Нью-Йорк находится дальше Москвы, я выбрал Москву по критерию географической близости. А что касается причины психологической, то мне до смерти надоело сидеть на шее у родителей. Есть хлеб, который мною не заработан, прятать глаза от всех встречных-поперечных, потому что я был, как теперь можно выразиться, халявщиком, а тогда это называлось шаромыжник.
— А почему же ты не поехал для начала в Тбилиси? Ты что, не знал такого города?
— Так я же в Тбилиси учился! Но Тбилиси — это не город, это страна в стране. Я закончил там журфак, но замечу деликатно и назло всем телеведущим, что заканчивал я грузинское отделение, а не русское. Поэтому только в Москве и только в 20 лет я стал изучать русский язык.
— Ты хочешь сказать, что до двадцати лет вообще не говорил по-русски?
Тут наш скромный герой решил пропеть оду не себе, любимому, а Сосо Павлиашвили.
— Конечно, мой дорогой друг, я был грузином. А ты слышал русский язык от Павлиашвили? И если слышал, то скажи: на каком слове ты умер со смеху? Когда в одном предложении 68 неправильных ударений, а в предложении было всего четыре слова, умереть от смеха можно сразу же. Когда он говорит по-русски, я тут же прошу его перейти на киргизский, потому что все равно ничего не понимаю.
Так вот, я не нашел работу в Тбилиси, ведь Грузия как была блатмейкерской страной, так и остается до сих пор. Я не мог там устроится ни в газету, ни в журнал. И вернулся в Кутаиси, а уже там я сел в поезд Кутаиси—Москва.
— И вот ты приехал на этот зас…нный, как ты сказал, Курский вокзал, и что дальше?
— Оговорочка! Зас…нный такими же, как я, лузерами, грузинами.
— И куда ты пошел дальше?
— Я устроился там же, не отходя от кассы, в камеру хранения мыть полы. То есть я брал тряпку, ведро и мыл полы с полдвенадцатого ночи до четырех часов утра.
— А где ты ночевал, там же, на вокзале?
— Там же, на столе, в камере хранения. А милиционеры потом ходили ко мне на передачу “Партийная зона”. Но это уже произошло, когда меня заметил Иван Демидов.
Да, но до этого сладкого часа нужно было прожить четыре года.
— И как же ты их проводил, Отар?
— Во вранье. Я звонил на родину из “Дома книги” на Арбате. И по телефону я врал маме, что стал очень важным человеком в Москве. А на самом деле я устроился школьным сторожем на Павелецкой. Один день мыл пол на Курском вокзале, а на другой бегал в школу и там работал сторожем с одним парнем-узбеком. Вот так и проходила моя жизнь. В унижении, но и в такой уверенности, что я выкарабкаюсь. Но если бы сейчас начал это заново, то я бы не смог, а просто пустил бы себе пулю в висок.
— Как ты научился говорить по-русски?
— После мытья полов я каждое утро шел к киоску, покупал газеты и журналы и вслух их читал. А потом у разных людей, с которыми сходился и расходился в школе и на вокзале, спрашивал, что значит то или иное слово. Я просто глотал слова, а потом мне их разжевывали.
Но все в захудалой московской жизни Отарика решило знакомство с могущественным тогда телебоссом Иваном Ивановичем Демидовым.
— Сначала я познакомился с молодыми барышнями (я же никогда не был Сергеем Зверевым), и девушки сказали, что идут на какую-то вечеринку. А в то время все мигрировали с вечеринки на вечеринку. Это сейчас все обнюханные ходят, а раньше люди выпивали стакан вина, общались. Я услышал, что там будет Иван Демидов. А Иван Демидов, ведущий программы “МузОбоз”, был для меня, подростка из Кутаиси, богом. И вот я приехал на вечеринку и намеренно нагло себя вел, чтобы броситься в глаза. Я не собирался вызвать симпатию и стать телеведущим, а просто хотел познакомиться, чтобы пожать ему руку. И в этот момент, как мне потом пересказали, он спросил, показывая на меня: “Кто эта наглая хавронья, откуда это молодое хамло?” “Это из Кутаиси чмо сюда приехало, его вообще никто не звал”, — ответили ему. “Вот такой паренек мне и нужен в программу, которую мы начинаем снимать послезавтра, — сказал Демидов. — Позовите его ко мне”. Я подошел, а он мне говорит: “Хочу пригласить вас в программу “Акулы пера”, но вам придется там быть подонком”. “Да не особо стараться придется”, — ответил я. Так я попал в телевизор.
На повестку дня встал жилищный вопрос. Действительно, не все же будущей телезвезде ночевать на Курском вокзале.
— Должен сказать, что в Москве мне всегда везло на хороших людей. Когда я однажды покупал очередную порцию журналов и газет, гуляющий рядом с собачкой человек спросил, зачем каждое утро я это делаю. “Я так учу русский язык”. — “А где вы живете?” — “Здесь рядом, на вокзале”. Этим человеком с собачкой оказался Михаил Петрович Габдулин, светлая ему память. Он когда-то работал редактором партийного журнала и был весьма уважаемым в партийных номенклатурных кругах человеком. И вот он сказал: “У меня здесь, в Москве, есть несколько коммунальных комнат. Вы бы могли занять на время одну из них”. Я был просто поражен, ведь мне, незнакомому человеку, протянули руку помощи. И сказал: “Я не могу это принять, ведь мы с вами даже не знакомы”. “Я чувствую, что вы хороший парень, — был ответ. — Завтра я дам вам ключи и скажу, где это находится”. Моя первая комнатка была на Серпуховской в коммунальной квартире с двумя соседками. До сих пор она существует. Я туда вожу на экскурсию всех, кто жалуется на судьбу. Там я жил, а потом уже переехал на Новослободскую. Ну и так далее…
Теперь самый главный и сакраментальный вопрос.
— А какие у тебя отношения были с милицией?
— Я должен был платить дань. Я получал по тем временам мизерные суммы и половину должен был отдавать. И я считал, что это по-человечески. Потому что для меня оказаться в Москве уже было пределом мечтаний, и возмущаться тому, что с тебя берут дань, просто глупо. У меня о милиции остались только хорошие воспоминания. Когда в то время у меня были стычки с командировочными, они заступались. И с тех пор за эти пятнадцать лет у меня не было ни одного конфликта с правоохранительными органами.
— А когда в Москве ловили грузин, к тебе тоже не приставали?
И тут Отарик решил объясниться в любви соотечественникам.
— Будь я человеком в погонах, то каждого второго из грузин за их поведение задолбал. Потому что более самовлюбленных людей, чем кавказцы, нет. Я хоть и горой готов стоять за своих, но только не по части самовлюбленности.
— Но сейчас ты себя уже не чувствуешь провинциалом в Москве?
— Нет, я по-прежнему провинциал. Потому что это для меня не географическое, а сентиментальное понятие. Я не москвич и никогда не стану москвичом. Вот мои дети — москвичи. Они уже европеизированные люди, а я кутаисец. И москвичом мне не стать уже до конца дней своих, это понятно. Претендовать на то, чтобы меня признали своим в Москве, я не буду. Это глупо. Я только полюбил этот город, но не знаю, полюбил ли он меня. Я не смею претендовать на любовь Москвы, но сам люблю ее поболе других москвичей.
