По паспорту у него русское имя —Миша. А фамилия, как у великого папы, — Азнавур. 36 лет, скромен, молчалив, одевается непафосно. В Москве больше года — и… даже не думает уезжать. Занимается музыкой, обожает собак (песик по имени Танго похрапывал, развалившись на диване рядом). Кроме того, Миша Азнавур уже написал один роман “Париж, Москва, любовь...” и трудится над вторым. Первая его книжка посвящена некой Насте — его бывшей любимой девушке. Ради нее, говорит Миша Азнавур, он и приехал в Москву. А потом остался, потому что почувствовал себя…
— …русским писателем — все идеи моей книги пришли ко мне в Москве. Сначала мне казалось, что я не смогу жить в этом городе. Но познакомился с Настей, потом с моим издательством и...
— А чем вы занимались во Франции?
— В Париже я снимался в кино, поставил пьесу на основе австрийской поэзии XVII века. Снял фильм, записал несколько дисков…
— А как началась ваша московская жизнь?
— Родители дали мне денег, чтобы я снял квартиру в центре и на первых порах с проблемами не сталкивался. В Париже на те же деньги я жил бы лучше, Москва дорогой город. Я подрабатываю диджеем, пишу вторую книгу.
— Ваш папа — Шарль Азнавур. Можно написать целую книгу с таким названием. Какие у вас отношения?
— Мне задают этот вопрос последние 36 лет. У меня близкие отношения с родителями. Мой младший брат занимается наукой, а я тоже стал артистом, художником. Поэтому мы с отцом больше похожи. Однажды я встретил Хулио Иглессиаса, он сказал: “У меня больше девушек, чем у моего сына!” А вот между мной и отцом нет соперничества. Мы все очень любим друг друга, я имею в виду — я, мой брат, сестра, мама и папа. У нас армянско-шведская семья, мама шведка. Вместе мы жили до моих 17 лет.
— Но вы чувствовали себя зависимым от знаменитого отца, в том числе и финансово?
— У меня никогда не было недостатка в деньгах. Но мне не нужно больше, чем я имею.
— У вашего отца наверняка множество поклонниц. Они поджидают его возле дома, преследуют?
— Нет, потому что мой отец открыт, он свободно ходит по улице, его можно увидеть в супермаркете, на рынке.
— В Москве его бы разорвали на клочки.
— Художник не может жить, отгородившись от жизни и от людей, — иначе как ты поймешь эту жизнь? Жить в гетто для богатых, видеть один и тот же круг, не вылезать из лимузина, ходить под охраной, изображая что-то из себя, — это не для меня. И не для отца.
— У вас в Париже большой дом?
— У нас огромный дом и огромный участок в Париже, но он постоянно достраивает что-то. Мама это не любит, и он ждет, когда она уедет, тогда он вызывает рабочих. У меня есть в доме своя часть, и хоть я и говорю ему, что живу отдельно и только гощу у него, он повторяет, что нет, это твое. Я тогда спрашиваю: а могу я привести к тебе десять друзей? Он тогда говорит: нет, десять, пожалуйста, не надо. Очень любит дисциплину и, если что-то начнет делать, — доводит до конца. В доме абсолютная чистота. В этом году вышел новый диск, эко-музыка. Одна из песен там посвящена экологии.
— Неужели вы слушаете песни папы?
— Да, 14 моих любимых альбомов всегда со мной. Мне еще нравится Джо Дассен, Лео Фере, Жорж Мустаки и другие, но папа — мой любимый певец. Даже самые грустные его песни в последней строчке оставляют надежду. Они не черные.
— Слышали такое понятие — “загадочная русская душа”? Вас как писателя это должно волновать.
— Да, но если уж вы сами за тысячелетия не смогли в ней разобраться… Я давно чувствовал в себе эту русскую душу. Обожаю Тургенева и Чехова. Я приехал сюда найти русскую душу, но понимаю, что моей жизни на это не хватит.
