Два мужика пировали под козырьком автобусной остановки. Один достал из-за пазухи запотевшую бутылку. Другой выудил из кармана газету, свернутую в форме рыбы. Разложил, понюхал закусь…
И замер над жирным пятном, в котором была пропечатана не менее жирная физиономия:
— Да это ж Васька-буржуй! — мужик подчеркнул копченым пальцем заголовок “От слов перехожу
к делу”. — Это из трактористов-то — в депутаты? И еще заверяет поднять колхоз, которому сам помог развалиться!
— Поднимет, раз в прессе написали! И мы поднимем… — собутыльник убежденно шваркнул донышком рюмки о печатную полосу газеты одного из райцентров Владимирской области.
Той самой, куда меня только что приняли на ставку селькора.
И почему это так получается: уже 16 лет мы живем в России, а газеты “на местах” выходят точь-в-точь как в СССР? Типографии в провинции с тех времен не менялись, подача информации — и подавно. В этом феномене попытался разобраться “МК”.
Трагедия из жизни крыс
К Зойке не шло вдохновение. Уперев в стол указательный палец, она трижды крутанула мятый листок. На нем вниз головой-заголовком повисла единственная фраза: “Прямой путь по бездорожью”.
— Разве такой бывает? — спрашиваю.
— Утром дежурный по городу собрал планерку, — говорит Зойка. — Начальники администрации, как обычно, по очереди сообщают: “У меня ничего нового”. И только один выдает, почти по Гоголю: “А у нас одна беда — бездорожье. Надо выкроить из бюджета деньги на ремонт улицы Ленина”. Будет это сделано или нет, неизвестно, а написать надо. Причем в хвалебном ключе. Иначе мы поссоримся с администрацией и нас закроют, — тут Зойкины глаза затянулись поволокой, она посмолила языком шарик ручки, и на страницу полились слова, слова, слова: “Скоро улица Ленина вновь раскроет объятия для автомобилистов…”
Когда меня принимали в отдел сельского хозяйства на работу, редактор Людмила Дмитриевна сразу предупредила:
— Какую бы дрянь вы ни увидели, Черницына, а писать надо по-доброму. У читателей и так жизнь тяжелая. А в вашей области важно уметь из кучи навоза сделать цветочную клумбу.
Кроме Зойки, которая только начала свой “путь по бездорожью” нашей профессии и готовится поступать на журфак, со мной в комнате сидели еще два корреспондента. Старейшая сотрудница Елена Игоревна только что стала свидетелем феерического шоу по уборке мусорной кучи с одной из центральных улиц города. А криминальный журналист Станислав принес скабрезный анекдот, который не разрешили публиковать: “Менты в мусорном баке нашли мужские ноги. А я задаю вопрос: как же вы определили, что они мужские, — по запаху?”
Казалось, Станислав понимал маньяков и душегубов с полуслова: необъяснимое удовольствие посещало его, когда приходили известия об очередном убийстве или несчастном случае. А однажды в период длительного отсутствия человеческих жертв Станислав был вынужден удариться в лирику и написать о трагической гибели братьев наших меньших. Его заметку “Под колесами — крысы!”, что вышла в подвале на первой полосе, кто-то бережно вырезал и прикнопил на доску почета, на торце платяного шкафа: “У нас на шоссе такое движение, что не только люди — крысы и те порой не успевают перейти дорогу. А буквально вчера на глазах у автора этой заметки парочка молодых крыс затаилась на обочине… Улучили момент — и бегом! Но разве может беззащитное животное соревноваться с автомобилем? Одна таки не успела”.
…Утром журналисты всех отделов рыскали в поисках маленьких городских новостей. Чем живет захолустный городок, каким воздухом наполняются легкие его обитателей? Сажусь на телефон. Первым отзывается начальник ГИБДД Виталий Семенович.
— Послал нам бог аварию… — самозабвенно начал гаишник. Да осекся… — Только я о ней сам в вашу газету напишу. И получу гонорар, — и наш “внештатный корреспондент” положил трубку.
Звоню в травмопункт — у этих каждый день новости. На сей раз главврач Демидов пребывал в философском настроении:
— Какие травмы? Да все те же — ноги, руки, носы ломают… Кому это интересно? Вот новость: пьяный в стельку рабочий упал с шестого этажа строительных лесов и отделался легкими ушибами…
Бегу к редактору:
— Сенсация! Суперчеловек... То есть суперпьяный человек чудом выжил!
Но наталкиваюсь на суровый взгляд:
— Надеюсь, вы шутите! Это же пропаганда алкоголизма: мол, пейте больше — и тогда отделаетесь легкими ушибами. И что это за новость из травмопункта, когда у человека ничего не сломалось? В мире столько проблем, от которых люди действительно получают травмы: гололед, магнитные бури, шоферы-лихачи, наконец... Будьте серьезней!
Мой обратный путь лежал через комнату наборщицы Аллы, которая сама себя величает “композеристкой”. Ее задача — забивать все материалы для газеты в единственный редакционный компьютер. Перед машинисткой замерла женщина в халате: в левой руке — мятый исписанный листок, а в правой — швабра. Редакционная уборщица Марь Иванна в свободное от работы с полами время успевала тиснуть заметку. О чем? Конечно же, на тему взаимоотношений полов. Алла строго вскинула на Марь Иванну крашеные глаза:
— Заодно пиши опровержение. Своим прошлым опусом ты замарала не только бумагу, но и честь своей героини. У тебя в заметке она выступает как “25-летняя женщина”. Так вчера эта звезда сюда заявилась и устроила истерику: “Я себя девушкой сберегла, а вы меня на всю область опорочили! Кто теперь замуж возьмет? Да я вас по судам затаскаю!”
Судов в районке ой как боятся — одно проигранное дело может повлечь крах всего издания. Поэтому Марь Иванна тут же села и с готовностью написала следующее: “Редакция просит прощения у героини одного из материалов прошлого номера Анны Сидорчук, которую мы по некомпетентности автора назвали “25-летней женщиной”. Следует читать: “25-летняя девушка”.
А я подумала: откуда в современной, хоть и районной, газете насаждаются эти совковые устои? Из головы редактора старой закалки или же со стороны главы администрации? Журналистам ясно одно: ни с одной, ни с другой “головой” им лучше не ссориться.
Откуда растут красные огурцы
Пожилая гостья притулилась у дверного косяка, долго обводила нашу комнату мокрыми глазами и запричитала:
— Я ветеран труда… Но злобная соседка совсем не дает мне проходу и пинает из подъезда. Она… она подложила мне под дверь дохлую кошку… И ворует у меня газеты! Дорогая редакция, помогите избавиться от ведьмы!
Добрая душа Елена Игоревна заварила пенсионерке чай и обещала ликвидировать врагиню. Старушка ушла, будучи покойна за свой “заказ”. Однако не успели испариться с редакционного пола следы ее калош, как на пороге возникла новая бабушка и принялась закатывать рукав пальто:
— Люди добрые! Я честная пожилая женщина, а на руке, видите, синяк… Это соседка! Она меня побила… Она, она…
Начинаем понимать: наши посетительницы — взаимные соседки. Которые ябедничают друг на друга с периодичностью в пять минут. Бог миловал редакцию — они чудом не встретились...
Работники районки не перестают умиляться степени доверия своих читателей. Правда, вот с красными огурцами в том году все-таки проштрафились…
— Мы написали статью про селекционера, который вывел новый овощной сорт — красные огурцы, — Зойка показывает мне тот самый номер. На первой полосе запечатлен довольный мужик, а в протянутой руке у него два огурца. Естественно, в черно-белом варианте. Зато сверху заголовок: “Красные огурцы — мечта садовода” (“-дальтоника” — приписано тут же ручкой остряка). — Жители области словно взбесились: “Все на своем веку повидали, кроме красных огурцов!” А наша бухгалтер, которая куриными окорочками приторговывает, мигом подбросила главному редактору идею: выставить на продажу семена этих революционно-красных огурцов. Селекционер, конечно, тоже был в восторге…
Уже в следующем номере появилось объявление с заголовком “Красный огурец придет в каждый дом!”. Народ в редакцию повалил толпой — всех желающих “осеменили” за трое суток.
— Читатели разбили грядки и возвели парники, посвященные красным огурцам. И стали ждать, как Буратино монетного дерева. Для них ведь аграрная тема главная — почти у всех огороды во дворе колосятся, — продолжает Зойка. — Проходит месяц за месяцем, грядки зацветают, а потом дают огурцы. И действительно, красные! Другое дело, что эти красные огурцы на вкус — хуже керосину!
“Ваши красные огурцы — отрава!” — посыпались на редакцию упреки. Комната журналистов оказалась на осадном положении — обманутые огородники требовали назад свои три копейки. Один мужчина пришел с мешком за плечами. Перевернул его, прихватив за полотняное дно: в глазах корреспондентов замелькали кровавые… нет, не мальчики — огурцы! Гость взревел: “Отгадайте загадку: без окон, без дверей полна жопа огурцей!” — “Но ведь они действительно красные, как вам обещали!” — только и оправдывались репортеры.
Редакция снова приносила публичные извинения. Подорвала ли эта история веру в прессу? Совсем ненадолго.
Через неделю редакционные телефоны снова затрезвонили оптимизмом: “У нас в стране все плохо, а в вашей газете все хорошо — настроение от такого чтения поднимается”.
Что тут скажешь — обмануть народ не трудно. Он сам обманываться рад…
“Многоголосый свиной хор”
Редактор протянула мне через стол письмо от пенсионера Лисицына, присланное с соседней улицы: “Дорогая редакция, помогите жителям Семеновки. Идем по миру. Пропили тракторы, совхоз развалился, овчарня разбежалась, да еще какие-то негодяи теплицу разломали. Похоже, на село махнули рукой и в верхах… Зажравшейся Москве Россию не понять…”
— Надо ответить на запрос — отправляйтесь в местный совхоз “Дружба”. Там председатель сам на тракторе ездит — хозяйство стремится поднять. Так что пишите очень положительный очерк. А пример посмотрите в прошлых номерах — мы про этот совхоз двести раз писали.
Подшивку газеты я пролистала с удовольствием. Хорошо запомнила один пример большого оптимизма — на первой полосе центральное фото с подписью: “Повариха кормит школьников вкусной калорийной пищей”. А перед детьми стоит одна тарелка. На ней — три лимона.
…В совхоз “Дружба” Владимирской области добираюсь по бездорожью и на одном оптимизме. Маршрутки сюда не ходят. Несколько бараков-загонов посреди поля окружены забором.
“Просторное хозяйство заменило работникам совхоза родной дом. Дружный коллектив, активная работа и слияние с природой — это ли не рай на земле?” — было написано в одном из номеров районной газеты о данной ферме.
Створка ржавых ворот вырвана с корнем и валяется на земле. Со скотного двора доносятся зверские крики — это “дружная семья” рабочих переругивается матом с участковым. А все почему? Потому, что местный шофер вчера “насобачился” и на грузовике не вписался в ворота. Почти добил и без того разваливающееся хозяйство.
— Пусть теперь Васька проставляется, а то я его за хулиганство, сукина сына, оформлять буду! — орал милиционер. Работники фермы поддерживали его. В самых отборных выражениях.
Но Васька все, что мог им поставить, уже опрокинул в одну харю. И теперь защищался как мог: сначала мычал, прислонившись к мятой физиономии грузовика, а потом сорвал с головы кепку с мягким козырьком, кинул наземь: “Во вам, жрите! Больше неча!” Увидев корреспондента, коллектив пошел вразброд. А милиционер быстро затолкал горе-шофера в машину и газанул из совхоза восвояси.
“Под бревенчатыми сводами сарая расположился многоголосый свиной хор. Свинарка Татьяна Хренова выглядит как счастливая мать среди визжащего молодняка.
— Миленькие мои! В этом году вон сколько их повывелось! — не нарадуется работница, благословляя новорожденных на долгую счастливую жизнь”.
Свинарка Татьяна Хренова ногой отбросила дверь просторного хлева и прислушалась: от одного из загонов происходили слабые всхрюкивания, будто хряк готовился отдать богу душу. Хренова решительно затопала в резиновых сапогах по навозу (я пробиралась за ней на цыпочках, зажав нос воротником куртки). И тут “бревенчатые своды” огласил истерический женский крик: “Опять нажрался как свинья! Вставай, когда с тобой говорит корреспондент!” Куча сена перед нами зашевелилась, и на свет божий вылезло рыло. Только не свинячье. Мужичок поднялся, не сразу установив равновесие между головой и задницей. Наконец отворил двери сарая-свинарника: там, во мраке, жались друг к другу выступающими ребрами четыре слабых поросеночка.
— Смотрите, — махнула рукой свинарка. — Да что с них взять? Смертники. Их шестерых братьев я сама у свиноматки приняла, а потом вот этими же руками зарубила… Тут главное — мешок на голову надеть, чтоб жертва не смотрела на тебя, как живое существо. Да все равно бы с голоду подохли! Либо хрюшки, либо рабочие — зарплату мы этими поросятами выдали. Сейчас мешок комбикорма стоит, как целая свинья, поэтому скот держать вообще невыгодно.
— А где тут у вас начальник, который все это хозяйство пытается поднять и на себе унести?
И меня повели в гараж к Дон Кихоту местного розлива.
Почва уползает из-под ног
“Директор совхоза Жарков — рубаха-парень. С утра до вечера он в полях гнет спину на своем тракторе. Только на этом волевом человеке и держится все хозяйство”.
Вадима Жаркова мы нашли за починкой трактора, единственного на весь совхоз. Это оказался интеллигентный человек в трезвом уме, который всю жизнь свою положил на то, чтобы поднять сельское хозяйство. Ну и сельское хозяйство в ответ тоже на него положило.
— Кто трезвый, тот и ездит на тракторе, — незамысловато объясняет Жарков. — А такого работника трудно отыскать. Молодежь пьет. До перестройки, пока все не разворовали, здесь было больше тысячи коров и свиней, сейчас осталось 40 парнокопытных, из них 15 дойных. Две свиньи, два хряка, один боров. И почти весь урожай идет на прокорм этого “стада”. Прибыль от остатка — на зарплаты работникам. А не удался урожай — приходится отдавать мясом. Финансирования от государства почти нет.
— Что же удерживает вас на плаву?
— А что плавает и не тонет? — загадывает загадку Жарков. — Правильно! Мы организовали свое дело: круговорот дерьма в экономике!
Тут надо заметить, что хозяйство “Дружба” являет собой пример реальной дружбы социализма и капитализма.
Частного предпринимателя Александра Шишкина мы находим в соседнем с коровником зловонном помещении: пол здесь устлан навозом.
— Отходы жизнедеятельности скота из хозяйства Жаркова перерабатывают мои специальные черви, — поясняет Шишкин. — В результате получается прекрасное удобрение — гумус, который мы расфасовываем и продаем за хорошие деньги. И делимся с Жарковым прибылью, которая поддерживает жизнь в обитателях совхоза, чтобы те снова производили навоз. Такая у нас круговая порука.
Уже у ворот меня догнала свинарка Хренова:
— Да что писать про сельское хозяйство — бестолковое это дело. У меня сын из Чечни вернулся — восемь месяцев в землянке провел, ранен был, а ему пенсию до сих пор не платят. Об этом напишите! А еще у нас недавно районный собес сгорел и в нем трудовые книжки всех жителей. Теперь им пенсию минимальную платят, не глядя на количество трудолет…
Когда я вернулась в редакцию и поведала о “круговороте навоза”, за счет которого на самом деле выживает хозяйство “Дружба”, начальница только поморщилась:
— Частного предпринимателя Шишкина упоминать в нашей газете нельзя — реклама. Поэтому пишите, что директор совхоза Жарков поднимает хозяйство, лично ездит на тракторе и смотрит на горизонт полными надежд глазами. Не соврете же!
…Ко мне не шло вдохновение. Я крутила на рабочем столе бумажку, где корявым почерком вывела лишь утвержденный редактором заголовок: “Надежды директора-тракториста”. А на что Жаркову надеяться, кроме как на гумус? Который нельзя даже упомянуть в заметке!
Вокруг порхали печатные листы: это журналисты дружно фальцевали собственную газету — собирали полосу за полосой.
— Типография-то у нас старенькая. Мы шутим, что до сих пор печатаемся в Советском Союзе, — смеялась Зойка.
А что вообще изменилось? По телевизору говорят о росте экономики, районные газеты сообщают, как три калеки поднимают сельское хозяйство. И зрители с читателями, уходя в прессу от действительности, говорят нам, журналистам: “Спасибо, что вселяете надежду”. Как и 20, и 30 лет назад.
…Я перевернула лист обратной стороной и написала заявление об уходе.
Владимирская область—Москва.
