Сереже Медведеву было десять, когда умерла его мама. Чуть раньше не стало отца. И все — из родственников у него осталась только двухлетняя сестренка…
Путь сиротам был один — в детдом. Но как раз там им неожиданно улыбнулось счастье: брата и сестру усыновила итальянская семья. И они укатили в далекую солнечную страну…
Вот только эта история не будет похожа на рождественскую сказку. Потому что в сентябре этого года, десять лет спустя, Сергей неожиданно появился на пороге своего родного дома. Оказалось, все эти годы он скитался по итальянским приютам…
— Как мы радовались за ребятишек, когда их забирали итальянцы! — вспоминает Людмила Лядова, подруга покойной матери Сергея. — Они ведь столько натерпелись, особенно Сережка… Когда мама заболела, он собирал яблоки, продавал их за копейки и на эти деньги покупал хлеб и макароны. Кормился сам и кормил сестренку. Ее первые слова были “мама” и “няня” — так она называла брата. Очень его любила…
А через десять лет — появился на пороге. “Здравствуйте, тетя Люда!”
— Я его узнала сразу, — говорит Людмила. — Он почти не изменился, просто взрослее стал…
* * *
Маленький деревенский домик на окраине подмосковного Наро-Фоминска. Тихая заснеженная улочка, вокруг ни души. Захожу в заваленную хламом крохотную терраску, прохожу в комнату — шкаф без створок, раскладушка, стол. На подоконнике курит темноволосый парнишка…
Сережа с трудом подыскивает русские слова. На столе лежат итальянско-русские словари и учебники: парень изо всех сил старается вспомнить родную речь, чтобы наконец внятно рассказать — что же произошло после того, как он с младшей сестрой улетел на самолете в далекую Италию к приемным маме и папе…
— Сперва мы жили в Нарофоминском приюте, — на ломаном русском пытается объяснить он. — Директор приюта мне сказал, что моя сестра поедет в Италию. Я спросил — а мне тогда что делать, я тоже хочу! Так мы и поехали вместе.
— Тебя с сестрой забрали одни и те же люди?
— Да, семья по фамилии Д’Амико. Они приезжали сюда два раза. Сначала познакомились с нами, потом снова приехали и забрали нас в Италию, в Салерно. Когда мы туда приехали, я сразу стал учить итальянский. Сначала учился дома — меня мама учила.
— И как вам с сестрой жилось у них?
— Там был свой дом, очень богатый, трехэтажный. Я научился говорить по-итальянски, пошел в школу. Родители хотели, чтобы я много учился. А я не хотел, я устал столько учиться. Однажды после обеда я так и сказал: хочу сейчас немножко поспать, поиграть. Отец за это меня побил. На следующий день я пошел в полицию и все рассказал. Они пришли выяснить, правда это или неправда. Нашли такую штучку, которой меня отец побил… Не знаю, как объяснить по-русски. Деревянная, тоненькая такая…
Сережа пытается руками изобразить предмет, которым, по его словам, его побил приемный отец.
— Может, прут? — предполагаю я.
— Наверное, прут. В полиции меня спросили: ты хочешь вернуться в семью или пойти в приют? Я сказал, что не хочу жить в их семье, и пошел в приют.
— А до этого момента вы хорошо жили? Приемные родители тебя не обижали?
— Когда не хотел учиться, обижали. Били, только не прутом, просто руками.
— Сестру тоже?
— Нет, сестру не трогали. Она тогда маленькая была. Помню, очень быстро говорила по-итальянски, — при воспоминании о сестре Сережа улыбается. — В полиции меня тогда спросили: хочешь, чтобы твоя сестра пошла с тобой или пусть живет там, где сейчас? Я сказал, что она живет нормально, у нее все есть. Так и случилось, что я отправился в приют один. В первом приюте пробыл несколько месяцев. Потом мне предложили пойти жить в другую семью, пока мне не исполнится 18 лет. Я согласился. Меня привезли в Милан, познакомили со второй семьей. Я опять пошел в школу, завел друзей, ходил с ними гулять. Но моя новая семья хотела, чтобы я только в школу ходил и дома сидел. А мне так не нравится.
— Эта вторая семья тебя официально усыновила?
— Нет! Это просто как вторая мама-папа, ну, как тетя-дядя…
Сергей пытается прояснить ситуацию, но язык не слушается, не находит нужных слов. Единственное, что удается понять, — вторая семья официально Сережу не усыновляла.
* * *
Усыновить ребенка гораздо проще, чем потом его воспитывать. Когда он попадает в семью, первые дни, недели и месяцы могут превратиться для приемных родителей в настоящий кошмар. Не все готовы к этому — кажется, что малыш, преисполненный благодарности, должен вести себя как агнец божий... Может быть, именно это и произошло с итальянскими родителями Сергея?
Людмила Лядова все время старается восстановить картину того, что произошло в далеком Салерно:
— Насколько мы знаем, первая семья оформила усыновление официально, есть решение суда. Но, как нам объясняли, дети в Италии должны прожить в семье какое-то время и только после этого становятся гражданами страны. А Сережа находился у них всего 11 месяцев.
“Во второй семье я жил около года, — вспоминает Серджио (он предпочитает, чтобы его называли именно так). — Обычная семья, нормальная. Не бедная, не богатая. Комната у меня была, телевизор, компьютер, все как полагается. Потом мы поругались, и я снова попал в приют. Мне в этом приюте не понравилось, я все там поломал: стекло сломал, кровать сломал, все сломал. Потом попал в психиатрическую больницу — нервы были плохие. Пролежал там месяц. Мне много всяких таблеток давали, и когда я оттуда выписался, был просто весь белый. Потом меня отправили уже в хороший приют. Там было человек 60, и жил я там 3 года. Когда ушел, мне уже было 18 лет. У меня были кое-какие деньги, я подрабатывал на тракторе. Школу закончил, с девушкой познакомился, пошел жить к ней. Нашел работу строителем, работал. Денег не хватало, и я машину угнал… Конечно, меня поймали, и я шесть месяцев в тюрьме просидел. Когда вышел, меня отправили в Москву”.
Сейчас у Сережи на руках единственный документ — российский загранпаспорт, выданный генконсульством России в Милане 8 августа 2005 года на имя Серджио Д’Амико. С этим документом Сергей и сел в самолет. В России его никто не ждал. Он прилетел в аэропорт “Шереметьево”, не зная, куда идти дальше. Помнил, что когда-то жил в городе Наро-Фоминске, с трудом восстановил в памяти название улицы. Но как туда добраться? На тот момент Сережа едва мог связать по-русски несколько слов.
— Когда я прилетел в Россию, в аэропорту познакомился с одним мальчиком, который чуть-чуть умел говорить по-итальянски. Я спросил его, как попасть в Наро-Фоминск. Он поехал со мной на вокзал… В Наро-Фоминске на станции взял такси, сказал название улицы. Хорошо, что еще помнил адрес…
Он вышел из машины, погулял чуть-чуть по улице, посмотрел на дом. Прислушался к неясным, размытым воспоминаниям. В памяти всплыло: дом на две половины разделен, одна половина Сережиной семьи, в другой — соседка жила. Кто в этом доме сейчас?
Таксист не уезжал, наблюдал за растерявшимся пареньком. Потом решительно взял его за руку: “Вперед, смелее!” — и сам постучал в соседкину дверь. Когда она открыла, Сергей выпалил:
— Я — Медведев Сережа.
— Медведев Сережа уехал 10 лет назад, — сурово ответила соседка.
Но когда он назвал имена своих покойных мамы и папы, та всплеснула руками…
Через полчаса примчались подруги Сережиной матери — Людмила Лядова и Любовь Шустова. “Не может быть!..” Оказывается, может.
* * *
Сережина половина дома все эти десять лет стояла пустой. Ключ от нее насилу нашли в местных органах опеки. Вошли — обои лежали на полу, из мебели только гардероб без дверей и стол, газ отключен…
Вот уже два месяца Сергей существует благодаря подругам матери, которые его кормят, одевают и помогают восстановить дом. Что делать дальше — непонятно.
— Его сейчас даже на работу устроить нельзя, — разводит руками Людмила. — Нет ни общегражданского паспорта, ни военного билета, ни страхового свидетельства, ни медицинского полиса.
Начальник Управления по опеке и попечительству администрации Наро-Фоминского муниципального района Татьяна Никитина прояснить ситуацию не смогла:
— Давайте начнем с того, что вообще-то на настоящий момент по российскому законодательству он даже не является ребенком, оставшимся без попечения родителей. Есть решение суда о его усыновлении. Его документы, по всей видимости, находятся в Италии. Мы пытаемся помочь, посещаем его — были уже трижды. Написали письмо в благотворительный фонд с просьбой оказать помощь. Больше я вам ничего сказать не могу.
Сам Сережа юридических тонкостей тоже не знает:
— Не могу сказать, отменили усыновление Д’Амико или нет. Знаю, что я больше не их сын. Я не знаю, какой там документ писали по этому поводу, я тогда был еще маленький… Вообще я хотел бы сделать паспорт итальянский, уехать в Италию, жить там, работать… Строителем, шофером… Я все могу.
И, помолчав, грустно добавляет:
— С сестрой хочу общаться…
Сейчас Сергей ждет, когда из Италии придут его документы. Какие именно — он не знает. А пока сидит дома, не понимая, что ему делать дальше. Вернувшись в Россию, русский мальчик с итальянским именем оказался и не россиянином, и не итальянцем. Там — никто и здесь — никто…
По поводу международного усыновления в России уже много лет идут горячие споры: кто-то считает, что для многих детей это последний шанс обрести маму и папу, другие, наоборот, требуют категорически запретить его.
В России или нет, но ребенок должен жить в семье. Вот только родители — и здесь, и там — обязаны понимать ту ответственность, которую берут на себя, принимая в семью ребенка. И быть готовыми к тому, что он может оказаться совсем не таким, каким виделся в мечтах. Но детей нельзя бросать. Даже когда они не оправдывают наших ожиданий…
P.S. Когда материал готовился к печати, из Италии пришли долгожданные Сережины документы. Ясности в ситуацию они пока не внесли: вся документация на итальянском. Бумаги переданы в органы опеки и попечительства, которые организуют их перевод на русский язык.
“МК” будет следить за развитием ситуации.
