Аркадия Инина знают прежде всего как юмориста. А ведь именно он написал когда-то чувственные лирические произведения про любовь. О любви, семье, женщинах и, конечно, современном российском юморе мы и поговорили с Аркадием Яковлевичем.
Легкий шрамик и косинка
— Почему в центре ваших произведений часто оказываются женщины? Вы даже энциклопедию о них выпустили...
— Уточняю, моя книга “Женщина от “А” до “Я” не просто энциклопедия, а — юмористическая. А пишу я про женщин и для них просто потому, что как персонажи женщины гораздо интереснее мужчин. У мужчин все четко и прямолинейно, а у женщин — туманно и непредсказуемо.
Но, если уж совсем честно, дело не только в этом. У меня вполне прагматичный подход. В любом театре, кинотеатре, концертном зале три четверти, если не пять шестых — женщины.
— Какой женский тип вам ближе?
— Я вообще не встречал женщину, которая бы мне не нравилась. Хотя есть для меня какие-то изюминки, не связанные ни с цветом волос, ни с объемом талии. Волнует чуть-чуть косинка глаз, щербинка зубов, легкая несимметричность лица. А идеальная красота мне как-то не очень.
“Близким дарю деньги”
— Интересно, какие качества привлекли вас в супруге?
— У меня есть еще один психоз: я не мог бы полюбить женщину, которая не умеет петь. Хотя бы воспроизвести “В лесу родилась елочка”. Почему — сам не понимаю, но это — факт. Так вот, моя Инна, во-первых, замечательно поет, во-вторых, обладает прекрасным чувством юмора, а в-третьих и главных, она терпит меня уже сорок семь лет счастливой семейной жизни!
— Действительно, терпения Инне Александровне не занимать, если представить, что совместную жизнь, как говорят, вы начинали чуть ли не в душевой кабине общежития...
— В 1960 году никаких душевых кабин не было! А было общежитие Харьковского политеха, и была комсомольская свадьба на двести человек в столовой института, где главным блюдом был винегрет в тазиках, и была первая брачная ночь, для которой нам как активным участникам самодеятельности выделили душевую. Но это была не какая-то там кабинка, а целая комната.
— Говорят, вы не дарите жене подарки. Почему?
— В эпоху дефицита подарком могло быть все, что достал. Мне не надо было знать, какие духи предпочитает жена. Духи были только французские “Клима” или польские “Может быть”. И если ты их доставал, то не возникало разговоров — тот аромат, не тот, и любой югославский свитерок тоже был сказочным подарком. А когда в новые времена я по старинке вручил жене какую-то кофточку, она деликатно поблагодарила, но я понял, что она уже видела в магазине десяток других, более подходящих кофточек. Так что теперь я супруге, невестке, сыновьям и внуку дарю деньги. Я даю сколько могу, а они покупают что надо.
— Да, не романтик вы, Аркадий Яковлевич...
— А я вообще скучный человек. Когда моей жене говорят, мол, как вам интересно и весело живется с мужем-юмористом, она только мрачно усмехается.
— А правда, что псевдоним Инин вы взяли в честь своей супруги?
— Правда. В шестидесятые годы мы, молодые юмористы, подражали нашим кумирам, а у них у всех были псевдонимы: Ильф и Петров, Марк Твен, Саша Черный...
— А говорили, что это было связано с гонениями на юмористов и писателей определенной национальности.
— С моей определенной еврейской национальностью это не было связано никак. Мы начинали юмористическим дуэтом — Аркадий Инин и Леонид Осадчук, который был украинцем, но тоже опсевдонимился. Я сначала взял псевдоним Аркан, но был уже Арканов. Тогда я стал — Аркадий Гай, по-украински “гай” — это “роща”. Но на меня написали эпиграмму: “Если б Гаю божий дар, вышел бы второй Гайдар”. Тогда я и взял простейший псевдоним — по имени жены...
— Отчего вы так редко говорите о своих сыновьях, их семьях?
— Да чего тут секретничать! Старший, Дима, как и я, окончил ВГИК, но экономический факультет. Работает продюсером. Его жена Наташа — психолог. Младший сын Костя трудится в рекламной фирме. Внук Пашка только что поступил во ВГИК — на экономический.
— Вы довольны их выбором профессии?
— Лишь бы они были довольны!
— А то, что они пошли не по вашим стопам...
— Ну какие стопы? Я восемь лет отработал инженером, а теперь вот... Кто знает, какими будут их дальнейшие шаги?
“Другой юмор не востребован”
— Хотя по вашим сценариям снято около сорока лирических кинокомедий, сегодня этот жанр в кино не востребован. Как я понимаю, вам приходится заниматься чем-то другим. Вы довольны тем, что делаете сейчас?
— У нас в благословенном “Клубе “12 стульев” “Литературной газеты”, откуда, собственно, и вышли все юмористы моего поколения, был такой девиз: “Если ты не можешь делать то, что тебе нравится, так пусть тебе нравится то, что ты делаешь!” Вот и я сейчас примерно в такой ситуации. Не могу писать лирические комедии вроде моих старых “Одиноким предоставляется общежитие”, “Однажды двадцать лет спустя”, “Отцы и деды”, потому что такие фильмы любят смотреть по телевизору, но в кино на них не пойдут — ведь основная киноаудитория от 14 до 25 лет. Так что отсутствие интереса кинокоммерсантов к моему жанру вполне объективно. Пришлось переключиться на сериалы, и я пытаюсь делать их достойно. Конечно, не бандитские саги и не про золушек, ставших бизнес-леди. Недавно вышел 12-серийный художественный фильм про Леонида Утесова. Написан новый, тоже 12-серийный и тоже, надеюсь, художественный сценарий — мелодрама любовного треугольника Ленин—Крупская—Арманд.
— Что вы думаете, например, об “Аншлаге”, который пользуется бешеной популярностью у населения?
— Это юмор, востребованный нынешней аудиторией. Я видел, как искренне и до упаду смеется публика на представлениях “Аншлага”. Регина Дубовицкая, которую я знаю и люблю, сотворила потрясающий, как нынче выражаются, проект. Программа востребована уже больше пятнадцати лет. И я не вправе ни в чем упрекать артистов “Аншлага”, большинство которых — мои добрые друзья и талантливые люди. Просто у них тяжелейший выбор — либо делать то, что они делают, и быть на вершине успеха, либо уходить из профессии. Потому что другой юмор, к сожалению, сейчас не востребован.
Когда-то авторы “Клуба “12 стульев” собирали стадионы и дворцы спорта. Гвоздем наших концертов был не короткий юмор анекдотов, как сегодня, а литературные рассказы, называемые иронической прозой. Арканов, Горин, Альтов, Мишин и другие читали не просто смешные, но и непременно умные вещи. А когда во времена перестройки мы по инерции попробовали читать “ироническую прозу”, то все, кому еще недавно аплодировал стадион, уходили со сцены под стук собственных каблуков.
— То есть юмор можно подразделять? Например, один для интеллигента, другой для ассенизатора?
— Нет, совершенно не так! Сегодняшняя ситуация называется “За что боролись, на то и напоролись!” Когда лет тридцать назад, при советской власти, мы изредка выезжали за границу, то приходили в ужас, скажем, от мерзкого немецкого юмора — про отхожие места и про все то, что ниже пояса. А в Америке я был поражен, когда в клубе “Стенд ап комеди” выходил развязный ведущий и начинал через мат-перемат: “Ну что, придурки? Собрались, идиоты, вонючки?” И плескал в зал пивом из бокала. А зрители умирали от хохота.
Вернувшись из-за рубежа, мы рассказывали друзьям об увиденном и услышанном. Например, в моих рассказах было две “коронки”. Во-первых, я рассказывал про рекламу, которая перебивает фильмы. Мои интеллигентные друзья переспрашивали: “И что, “Гамлета” тоже перебивают?” — “Да, после “Быть или не быть?” могут пойти прокладки”. А вторая “коронка” — это был рассказ о том, что в Америке идиотские телекомедии сопровождаются идиотским механическим смехом за кадром. Друзья считали мои рассказы завистливым поклепом на зарубежный рай. А сегодня мы наблюдаем все это у нас.
