Ясно даже ребенку: потерянные руки-ноги у инвалида никогда не отрастут заново, равно как и любая тяжелая хроническая патология не исчезнет. Однако каждый год тяжело больные люди с палочками и в колясках обязаны подтверждать инвалидность — проходить унизительную процедуру освидетельствования группы инвалидности на комиссиях МСЭ (медико-санитарной экспертизы).
Возможно, этим экзекуциям когда-нибудь придет конец, если на них уже обратил внимание президент страны. Но пока издевательства продолжаются — знаю об этом не понаслышке.
Московский район Марьино. Поликлиника №36, в ней расположен филиал №80 Федерального госучреждения МСЭ. С недавних пор здесь введено новшество: перед тем как зайти в кабинет к основным специалистам для переосвидетельствования группы инвалидности, необходимо посетить психолога. Посещаю…
— Это вы, что ли, инвалид? — встречает меня эксперт-психолог, неприязненно оглядывая с головы до ног. — Да вас просто пожалели!
— В смысле?
— Нормально одеты, ходите. Какой из вас инвалид?
Чувствую, что к горлу подкатывают слезы. А “знаток человеческих душ” входит в роль:
— Видела я инвалидов второй группы, знаю, как они выглядят. (Поморщилась. — Авт.) Что-то вы на них не похожи, да еще и без трости…
Видимо, я совершила тактическую ошибку: не пришла грязной, нечесаной, не стала с порога рыдать, биться в истерике, жаловаться на свои болячки. И оделась “неправильно”. Да и костыль бросила раньше времени. Не стала разыгрывать спектакль. Но это же моя победа — стала ходить без опоры! Для психолога же высокой комиссии МСЭ Светланы Юрьевны Сапрыкиной это оказалось раздражающим фактором. Но проблемы-то со здоровьем остались со мной!
— Ну и на что вы жалуетесь?
Отвечаю, как мне кажется, спокойно, но почему-то мои изувеченные пальцы начинают дрожать: “В бумагах все написано, в том числе о главном неврологическом заболевании после травмы: руки скрючены, ноги слабо управляемы. Прохожу комиссию в шестой раз. Лучше пока не стало”.
— Да? А что, Екатерина Евгеньевна Солодилова (начальник МСЭ) — ваша подруга? (На тот момент та оказалась в отпуске. — Авт.)
Выдавливаю из себя: “К сожалению, не подруга, но очень доброжелательная женщина — все годы не уставала повторять, какая я молодец, что при таком заболевании держусь, не раскисаю, занимаюсь собой”…
— Меня это не интересует, — обрывает г-жа Сапрыкина. — Свое собственное мнение я все равно занесу в протокол. — И еще неожиданнее: — Вы всегда моетесь сами? А зубы чистите?
…Не хочется даже вспоминать дальнейший оскорбительный диалог. “Прозорливый психолог” всячески пыталась меня “разоблачить”. Хотя я уверена: любой тяжело больной человек с удовольствием бы поменял социальные “блага” на возможность стать, как и прежде, полноценным человеком. Ведь от родного государства нам достается самая малость: бесплатный проезд на городском транспорте да мизерные льготы по коммуналке.
Вот только где найти ее, волшебную палочку, которая повернула бы время вспять и вернула тебе здоровье?
Никому не пожелаю пройти через то, через что довелось пройти мне. Вышло так, что случайно споткнулась на лестнице, ведущей с высокого второго этажа, зацепившись каблуком за какую-то щербинку на самой верхней ступеньке. И кубарем скатилась вниз. Одна операция, через год вторая… Коляска, после нее год на костылях, затем еще год с тростью. За последние пять с половиной лет только и помню: больничные палаты, врачи, инъекции… После травмы выявилось серьезное неврологическое заболевание, которое и “подарило” злополучную инвалидность: руки и ноги “не слушаются”. На работе ждать моего выздоровления не захотели: испугались, что к ним придет инвалид. Ну что было делать? Становиться балластом для родных? Или…
Сегодня мне есть за что себя уважать. Я вернулась к жизни и не хочу превратиться в “кусок сала”, не лежу на диване. Ежедневно поднимаюсь и делаю специальную гимнастику. Затем часами “разрабатываю” ноги на улице, чего бы мне это ни стоило. Два раза в неделю плаваю в бассейне. Большие проблемы с пальцами рук, мне трудно застегивать пуговицы — ничего, приспособилась: покупаю одежду на “молнии” и на “заклепках”. Сложно зашнуровывать ботинки — беру обувь на “липучках”. После тяжелейшей травмы пришлось освоить массу других хитростей. Пусть двумя пальцами, но я набираю текст на компьютере. Другого выхода у меня просто нет. Я пытаюсь жить!
И каждый год вынуждена проходить унизительнейшую процедуру — комиссию ВТЭК (теперь МСЭ), после чего становится еще тяжелее. Не скрою: обращалась к психологам. Настоящим. Теперь понимаю, как трудно заставить человека вновь поверить в себя, помочь ему начать жить с чистого листа, когда он испытывает невероятный комплекс неполноценности. Любовь Таирова, руководитель психологической службы московского госпиталя для ветеранов №2, где меня “собирали”, работала со мной долго. Она медленно подводила меня к собственным решениям и помогала обрести уверенность, потерянную, казалось бы, навсегда.
На договорных условиях я даже устроилась на временную работу. Правда, на скудные гонорары, но это неважно: появились хоть какое-то занятие, коллектив. Худо-бедно, но я приспособилась к жизни, хотя все достается невероятным трудом, нечеловеческими усилиями.
И вдруг то, что все эти годы ставилось мне в плюс, обернулось жирным минусом. И — унижением. Прекрасно понимаю, что комиссия медико-социальной экспертизы — не пансион благородных девиц, от которых требуются хорошие манеры и изысканное воспитание. Но и превращать эту контору в следственный изолятор для людей и без того несчастных преступно. Фирменная “визитная карточка” МСЭ — мрачные, недовольные лица. Трудно даже представить, чтобы тебя здесь спросили: “Как вы себя чувствуете?” Звучит совсем другое: “Гражданин (гражданка), выйдите в коридор, не видите, я занята! Сидите и ждите, пока не вызовут”.
…А может быть, не нас, а их, вот таких “психологов”, отправлять на тренинги? И не позволять возвращаться на работу до тех пор, пока не освоят элементарную грамоту: людям с ограниченными возможностями нужны не только льготы. Не меньше, если не больше, они нуждаются в человеческом отношении. Доброжелательность, улыбка могут оказаться лучшим лекарством.
